Край Курмангазы встречал лихие девяностые с отчаянной смелостью, сжав зубы. Выжимая из непростого времени надежду уцелеть, семья Егизбаевых отдавала своим пятерым детям всё что могла. И не могла…
…Эти по-настоящему жуткие, непригодные когда-то для проживания человека края в своё время принято было нахваливать как символ техногенного торжества человеческой мысли над безжалостной природой. Природа, впрочем, оптимизма победителя не разделяла. Жёсткость эксперимента над безропотными жителями новорождённого города была буквально налицо. Жуткие ветра непрерывно и плотно обдувают лики местных жителей, заставляя их скулы проступать всё более отчётливо.
Воду берут из Каспия. Опресняемая на производстве "МАЭК-Казатомпром" (Мангистауский атомный энергокомбинат), она поступает в город по трём веткам. Техническая – для санузлов, холодная и горячая – в традиционном для остальных городов порядке. Тем не менее многие ставят себе ещё и фильтры: от самых дорогих до кустарных – марлечку в несколько слоёв просто наматывают на краны. Актау, Мангистау – это просто безжизненное дно отступившего века и века назад моря.
Очень редко здесь выпадает снег, а растительности чрезвычайно мало: выживает только та, что посажена здесь человеком и активно им же оберегается.
У улиц в Актау есть только направления и никаких названий и имён: только номера микрорайонов и домов.
Искусственный город в безжизненной пустыне был создан около полувека назад. Город был задуман и создавался как важная составляющая ядерного щита СССР. Его апокалиптические руины и винтажные урбанистические пейзажи сохранил сегодня в своих ретроспективных фоторепортажах постоянный автор informburo.kz Андрей Михайлов. В советские времена финансирование шло сюда централизованно, щедрым потоком. Местные жители называли его "ленинградским". Северная Пальмира отправляла сюда специалистов, технику и технологии. Прибывали сюда, разумеется, и сами казахстанцы, воодушевлённые щедрыми посулами и хорошими заработками.
Меруерт Егизбаева родилась в 1983 году на станции Мангышлак. Шевченко – один из самых юных городов Союза, 1961 года рождения (теперь это Актау, центр Мангистауской области), стремительно рос и затягивал в свою орбиту всё новые и новые потоки рабочей силы.
Так здесь оказалась и родители Меруерт – уроженцы Жамбылской области. Дулаты, они впервые для себя очутились в практически стопроцентном окружении адайцев и шаг за шагом, год за годом, аккуратно инкорпорировались в новую для себя социально-культурную и климатическую среду.
Здесь очень многое, если не всё, выглядит чуть иначе. Даже язык. Старшему по возрасту здесь не говорят "аға" – только "тәте", хотя на Юге так принято обращаться только к женщине. То же и для лука: "жуа", а не "пияз", для огурца – "қияр" вместо "бадран".
Рецепты выживания: шашлычные взамен ядерного щита
В 90-х крах империи обрушил на жителей Шевченко совершенно новую реальность. Пропало всё и сразу: продукты, заработок, прежние надежды. Но появились новые и надежды, и перспективы. Никогда до сих пор не облагораживаемая набережная оказалась золотой жилой для зарождающегося малого бизнеса. Её обустраивали то так, то эдак: сегодня неухоженный когда-то берег отутюжен в несколько километров заманчивого променада с велорикшами, роллерами, джоггерами, вэйперами (простите, если кого забыл) и классическими пешеходами.
Независимость принесла сюда то, о чём в прежние времена невозможно было и мечтать. Первый частный пляж. Сервис был по тем временам невиданным: в аренду сдавались лежаки, были установлены кабинки, продавали навынос еду. Замельтешившие коробейники стали предлагать пирожки и беляши, рыбу и пиво, мороженое и напитки, – всего этого жители экс-СССР не могли себе вообразить ещё вчера, а теперь розница и услуги стали их основным источником существования. Как грибы повыскакивали кафе и рестораны, задымили шашлычные. Бороздить просторы седого Каспия взялись яхты и катера. Всё то, за что наказывали ещё вчера (спекуляция, мол, и "образ жизни, недостойный советского гражданина"), стало вдруг легальным и привлекательным. Более того, только на перепродаже вся и всего и можно было, казалось, выжить.
Алим и Раткуль Егизбаевы встречали Независимость с пятью детьми: самому старшему Ерлану было 17, Сауле – 14, Алтынай – 10, Меруерт – 8 и, наконец, кенже (младшему) Ержану – 2 года. Из двух слепленных воедино строительных вагончиков семья Егизбаевых ещё успела перебраться в четырёхкомнатную квартиру, но на этом всё процветание и остановилось.
Стройка мангышлакского СУ-7 (строительного управления), где трудился Алим, была заморожена. Строителю светлого будущего на берегу Каспия пришлось охранять с тех пор заброшенный объект. Повезло ему с этой вакансией или нет – однозначно сказать было нельзя, ведь денег за ночные бдения Алиму не платили.
Алим приходил домой изо дня в день, из месяца в месяц с пустыми руками. Политически неподкованные дети встречали папу убийственным вопросом: "Ты получил сегодня зарплату?". Порадовать семью ему было нечем. Долги по зарплате копились. Спустя несколько лет с работодателя их всё же удалось взыскать в судебном порядке: разумеется, к тому времени эти суммы значительно обесценились.
Алим же переквалифицировался с крупных объектов на внезапно (и насовсем) оживший "розничный" рынок строительных услуг. В квартирах и особняках глава семейства выкладывал кафель, занимался электропроводкой, поднимал фундамент "с нуля": всё то, что он делал раньше для страны, теперь он творил для отдельных платёжеспособных её граждан.
Мама Рая (так Раткуль звали для удобства русскоязычные товарки) трудилась в детском доме, её питомцы были не старше трёх лет. Она в те годы продала свой золотой запас, все свои украшения – подарок преуспевающего (когда-то) и трудолюбивого (всегда) мужа.
На базар ходили по субботам. Туда – пешком, чтобы на автобусе сэкономить. Обратно с сумками – уже на общественном транспорте. Но денег всё равно не хватало. В квартире было холодно, батареи еле-еле теплились, спали в одежде и окна не открывали, но энергетики драли три шкуры даже за такие услуги.
В школах ученики во главе с классными руководителями потрошили старые матрацы, забивали их содержимым окна, заклеивали намертво. Однако школяры сидели на уроках одетыми – было зябко.
Символ Независимости неизменен
Как и добрую сотню лет назад символом Независимости и Надежды стал Курмангазы. Знаменитый кюйши, выходец из Букеевской орды, ассоциирующийся не только у адайцев, но и у всего народа Казахстана с непокорностью, дерзостью и самостийностью, он был изображён на первых банкнотах Национального банка РК. Его агрессивные, воинственные, волнующие кровь кюи который уже век волнуют сердца слушателей.
И вот наконец он взглянул на своих поклонников сквозь толщу времени. Эта первая долгожданная зарплата главы семейства Егизбаевых стала в семье маленьким праздником. Из скромной пачки извлекли "пятёрку" с портретом композитора и передавали её из рук в руки. Та новенькая и хрустящая купюра до сих пор стоит перед глазами Меруерт, хотя её давно и безвозвратно сменили безликие монетки.
Долги за коммуналку росли. Когда они перевалили за 200 тысяч тенге, МАЭК пригрозил забрать жильё. От монополиста пришло уведомление. С қара шанырақ, отчим домом, пришлось расстаться. Четырёхкомнатную квартиру обменяли на "трёшку", по-честному известив новых хозяев о задолженности. Покупатель согласился, ударили по рукам. Теперь Егизбаевым всемером пришлось ютиться на гораздо меньшей жилплощади. Город сидел по уши в долгах, и МАЭК отключал подачу воды: летом воду домой носили вёдрами. Брали поливную, из городской системы. Отстаивали очередь. Потом отстаивали воду. Фильтровали как могли. Она была жёлтой, и для жителей, к примеру, Алматы, она показалась бы и вовсе непригодной для питья.
С беспрецедентным успехом на рынок продуктов ворвалась бутилированная вода "Баута". Новинка эпохи Независимости – настоящая, питьевая, прозрачная да такая, что казалась сладкой, – она была настоящей мечтой. Покупать её, впрочем, было не на что: даже на зубную пасту многодетной семье не всегда хватало бюджета.
Семья выкручивалась как могла и старалась держать лицо из последних сил. Когда в школе потребовали обёртывать учебники, жаловаться на нехватку денег и просить "войти в положение" не стали. Ұят болады. Стыдно. Уложив детей спать, папа запирался на ночь на кухне с пирамидой учебников на столе. Купленный на базаре полиэтилен он нарезал и заплавлял школьным прибором для выжигания, подправляя рукотворную обложку влажной тряпкой. В школе стали ставить его детей в пример за аккуратно обёрнутую (қапталған кітаптар) учебную литературу. Следующим лайфхаком стал хлеб: его не покупали, а пекли сами, покупая муку оптом, мешками.
Курортный город, ворота к морю
Саммиты глав прикаспийских государств распахнули город для инфраструктурных проектов. Тут оказалось, что хлынувшим гостям недостаёт свободных номеров в местных отелях (если эти непритязательные приюты для путешественников можно было тогда так назвать). Понемногу пошёл в гору ресторанный и гостиничный бизнес.
Морской порт Актау открыл Казахстан для товаров из Ирана (для жителей Алматинской области аналогом в эти годы стал Хоргос на границе с Китаем). Появились фрукты-овощи из Тегерана, потянулись оралманы из дальнего зарубежья. Писали возвращенцы мудрёной арабской вязью, справа налево, их язык немного отличался от местного, но был всё же понятен.
Город оживал, рабочие руки снова были в цене. Вахтовым методом стали набирать сервисный персонал на нефтяные промыслы. В Актау снова поехали на заработки со всего Казахстана: гостеприимная семья Егизбаевых размещала родню у себя. Родственников прописывали, помогали отыскать работу. В тесноте, да не в обиде, как говорится (көңіл сыйса, бәрі де сияды).
Алиму Егизбаеву как-то выдали зарплату полтинниками – не купюрами, а монетками. Тот всплеск деловой активности не прошёл мимо зоркой школьной администрации: здесь решили встряхнуть родительские кошельки и собрать деньги на учебники. Меруерт принесла те заветные папины полтинники, но вернулась домой со слезами. Библиотекарша отказалась их принимать: лень, тяжело, считать надо: "Я не буду брать эти деньги, не хочу с ними возиться".
Спустя четверть века Меруерт цитирует ту реплику так эмоционально и ярко, будто это произошло только вчера. Ведь это были не просто металлические "неудобные" штамповки: это были кровью и потом заработанные папой деньги, сэкономленные на сладостях, фруктах, на заманчивой воде "Баута". А тут – такое презрение!
Девочка поделилась обидой с отцом. Алим был возмущён: "Это честно заработанные мною деньги. Почему она не берёт?! Она не имеет права не брать".
Ту обиду Меруерт пронесла через всю свою жизнь: "Денег не было в стране. Вообще. Кризис был. Мой папа на стройке их зарабатывал, чтобы в семью их принести. А тут какая-то библиотекарша сидит в тепле и говорит, что ей не хочется с ними возиться".
Папа поговорил с классным руководителем дочери, и отверженные было деньги приняли к оплате.
Будешь учителем. И точка
Как ни стремились родители, как ни старались, но дать всем пятерым высшее образование не удалось. Меруерт повезло. Она поначалу была околдована-очарована модными вузовскими специальностями и грезила карьерой законника. "Всё, что заканчивалось на "-ист", было круто: "юрист", "экономист".
Но стать учителем было дешевле. Мама настояла на специальности "преподаватель казахского языка, литературы и иностранного языка". Репетиторством, мол, ты всегда себе на кусок хлеба заработаешь. Педфак просил за обучение вдвое меньше юрфака: 45 000 тенге. Меруерт возмущалась: нести разумное, доброе, вечное было "не модно".
Но сегодня она уже не жалеет, что послушалась маму: её труд очень востребован. Переполненный же юристами и экономистами рынок труда былую привлекательность давно потерял: дипломированные специалисты трудятся порой в самых неожиданных местах, вплоть до официантов в ресторанах. Выживать же легче именно с педагогическим образованием. Тауық теріп жейді (курочка по зёрнышку клюёт).
Сегодня, вспоминая то жестокое время, Меруерт благодарна родителям за то, что их, всех пятерых, родители учили зарабатывать свой хлеб насущный честным трудом. Без афёр, без хитростей и обмана.
...Недавно папа из Актау приезжал к Меруерт в Алматы: погостить у своей дочери, взглянуть на внучек. Хлопоча вокруг отца, усаживая его на төр, почётное место, Меруерт налила ему крепкого чая. В те непростые годы она твёрдо запомнила: пьёт он только чёрный, крепкий. Папа строго взглянул на дочь и попросил: "Сүт пен қант қосшы, қызым" (молока, сахара добавь).
Только сейчас дочери стало ясно, что всё что могли тогда, в голодном и холодном Актау родители жертвовали им, пятерым. Каждый глоток молока. Каждый кубик рафинада. Не жалуясь и не попрекая куском. Незаметно глотая набежавшую слюну. А дети тогда поверили: ну, просто любит папа вот так – без молока, без сахара...
Казахи говорят: Ата-ананың қадірін, ата-ана болғанда түсінесін ("Только когда сам станешь родителем, поймёшь, что же это такое").
Об истории обретения Независимости семьёй Кудайкула читайте здесь.
