Ко Дню независимости республики: что изменили три года реформ в жизни казахстанцев

За последние три года в высших эшелонах власти Казахстана последовательно объявляли о политических, экономических, социальных и медиареформах, которые должны были сделать государственные институты более предсказуемыми и ориентированными на потребности граждан.

Экономический блок реформ позиционировался как "перезагрузка модели развития": поддержка МСБ, оздоровление финансовой системы, корректировка налоговой политики и разработка нового пакета антикризисных мер. В социальной сфере среди обещаний звучали улучшение финансирования медицины, повышение зарплат медработников и модернизация системы обязательного медстрахования.

В политической сфере ключевыми обещаниями стали упрощение регистрации партий, перераспределение полномочий между ветвями власти и масштабное обновление Конституции через референдум 2022 года.

Поправки в Конституцию включали ограничение президентских полномочий, запрет главе государства состоять в партии, запрет для его близких родственников занимать руководящие должности в госкомпаниях, усиление роли парламента и обновление механизма работы Конституционного суда.

Отдельным направлением стала реформа медиасферы, где обещалось создать более открытое информационное пространство, обновить законодательство и повысить ответственность госорганов за доступ к данным. Параллельно в сфере защиты прав женщин и детей важным шагом стало ужесточение ответственности за семейно-бытовое насилие. После поручения президента был принят закон о криминализации побоев и причинения лёгкого вреда здоровью в семье, а также об усилении наказания за угрозы и повторные акты насилия, тем самым расширили механизмы защиты пострадавших и усилили правовую базу в этой области.

Однако результаты реформ зависят не только от самих законов, но и от того, как их исполняют ответственные институты. В преддверии Дня независимости Казахстана корреспондент Informburo.kz попросила экспертов дать оценку реформам и определить, какие изменения оказались наиболее заметными и какие не совпали с ожиданиями.

Читайте также: Пациенты – без лекарств, врачи – без поддержки. Как и почему урезают здравоохранение

Осторожный, но важный сигнал диалога

Профессор КазНУ имени аль-Фараби Магбат Спанов подчёркивает, что одним из главных изменений последних лет стало постепенное осознание властью того, что обновления должны быть не косметическими, а системными. Это, по его мнению, первый реальный сдвиг в мышлении, который уже сам по себе можно считать шагом вперёд.

По словам эксперта, важно, что в официальном дискурсе признана необходимость кардинальных изменений, а не отдельных точечных решений.

"Позитивно то, что сама власть начинает понимать, что необходимы изменения. Причём изменения не точечные, а именно кардинальные. Вот в чём вопрос", – отметил он. 

Он вспоминает, что ещё несколько лет назад предлагал изменить подход к макроэкономическому планированию: нельзя пытаться обеспечить рост, не учитывая инфляцию, структуру экономики и риски.

Поэтому экономист считает важным и то, что в макроэкономической политике снова появилось согласование между правительством и Национальным банком. Ранее их действия нередко расходились, что приводило к непоследовательности стратегий.

"Правительство и Нацбанк услышали, в том числе и меня как эксперта, о том, что любой макроэкономический план должен учитывать мнения двух ведомств. Они вернулись к совместным заявлениям по поводу новых экономических планов", – констатировал эксперт. 

По мнению спикера, эта связка – необходимое условие любой реальной экономической политики, ведь без согласования бюджетной и денежно-кредитной стратегий невозможно добиться ни стабильного роста, ни управляемой инфляции.

Он отметил, что позитив здесь не в том, что система работает идеально, а в том, что государство наконец-то признало прошлые ошибки и готово корректировать курс. Это, по его словам, редкий случай, когда действующая модель развития ставится под пересмотр и предпринимаются попытки поиска новых решений вместо следования инерции прошлого.

Магбат Спанов добавил, что одним из показательных шагов власти стало оперативное внесение изменений в новый Налоговый кодекс после критики со стороны малого и среднего бизнеса. По его словам, это свидетельствует о том, что государство стало внимательнее реагировать на тревоги предпринимателей.

"Власть услышала малый и средний бизнес несмотря на то, что новый Налоговый кодекс вводится с 1 января, уже внесли изменения для сохранения развития малого бизнеса", – сказал профессор.

Экономист считает такую гибкость позитивным признаком, поскольку раньше корректировки часто делались слишком поздно, когда проблемы уже проявлялись на практике. Теперь реакция стала быстрее, а это, на его взгляд, говорит о смене управленческой культуры.

В то же время он подчеркнул, что тактические поправки не решают системных вопросов налоговой нагрузки. Малому бизнесу по-прежнему необходимы предсказуемые правила и стабильность, а не постоянные реформы и перестройки.

Но послабления в Налоговом кодексе лишь часть картины. Не менее важным, по мнению Спанова, становится то, как государство меняет саму инфраструктуру контроля. Он обратил внимание, что уже со следующего года механизм проверок будет перестраиваться и переходить на электронные инструменты.

По его словам, именно цифровизация может разорвать цепочку неформальных договорённостей, которые часто возникали при личных проверках. "Сокращается контакт между живыми людьми, который может явиться основой для коррупции. Это я считаю плюсом", – сказал собеседник.

Однако экономист предупреждает, что говорить об эффективности реформ пока рано.

"Необходимо, чтобы прошёл определённый промежуток времени, желательно год, и только тогда можно будет сказать, какие позитивные и негативные моменты получились", – пояснил он.

Экономист предупредил, что без здоровой макросреды любые фискальные меры могут привести к обратному эффекту, когда бизнес уходит в тень, закрывается или сокращает деятельность, что и провоцирует рост социального напряжения.

Институциональные риски и инвестиционные решения

Профессор Магбат Спанов отметил, что одной из наиболее чувствительных проблем казахстанской экономики остаётся вопрос защиты прав собственности. По его словам, в условиях правовой неопределённости как внутренние, так и внешние инвесторы зачастую не ощущают достаточной предсказуемости и защищённости.

Экономист обратил внимание на то, что значительная часть иностранных инвестиций, поступающих в страну, фактически представляет собой возвращённый казахстанский капитал, ранее выведенный за рубеж. Одной из причин этого, по его оценке, является различие в уровне правовой защиты.

"Иностранный капитал юридически и законодательно более защищён, чем капитал, который инвестируется гражданами Казахстана", – отметил он.

Спикер напомнил, что проводившиеся в разные годы кампании по изъятию активов и жёсткие меры в отношении отдельных бизнес-групп, по мнению экспертного сообщества, негативно сказались на инвестиционном климате. Такие шаги, считает он, усиливали ощущение непредсказуемости и избирательности, что особенно чувствительно для крупных инвесторов, ориентированных на долгосрочные проекты.

По его словам, в вопросе работы с так называемым незаконно нажитым капиталом возможен более прагматичный и экономически ориентированный подход. Вместо разрушения действующих бизнесов, считает экономист, государство могло бы делать акцент на переговорах и вовлечении капитала в реальный сектор.

"Можно рассматривать варианты, при которых капитал направляется на создание производств или инфраструктурных объектов, которые в перспективе переходят государству", – предложил он.

Такой механизм, по его оценке, позволил бы сохранить рабочие места, поддержать производство и избежать дополнительного роста недоверия в деловой среде.

Экономист подчеркнул, что без устойчивой системы защиты прав собственности сложно формировать экономически самостоятельный и инициативный бизнес. Пока предпринимательская деятельность в значительной степени зависит от решений акиматов, прокуратуры и контролирующих органов, говорить о полноценной свободе предпринимательства, по его мнению, преждевременно.

Магбат Спанов также оценил инициативу парламентской реформы с осторожностью, предупреждая, что ослабление сената и переход к формированию пула депутатов по чисто партийным спискам могут снизить качество управления. Мажилис, по его оценке, в большей степени ориентирован на публичную и политическую повестку, тогда как сенат выполняет функцию институционального баланса и опирается на управленческий опыт.

Подводя итоги, профессор напомнил, что эффект реформ можно оценить только со временем, когда информационный шум рассеется. "Стране необходимы не новые громкие объявления, а последовательность, защита собственности, сильные институты и компетентная управленческая команда", – резюмировал спикер.

Политическая либерализация 

Правозащитник Галым Агелеуов считает, что политические реформы 2022 года пока не привели к заметному расширению политического разнообразия, несмотря на заявленные цели.

"Упрощение процедуры регистрации партий не было подкреплено сопоставимыми изменениями на практике. Процесс пока остаётся в значительной степени централизованным, и регистрацию смогли пройти лишь те политические силы, которые сумели выполнить все административные требования", – отметил эксперт.

Остальные инициативные группы, добавил он, так и не смогли завершить процедуру регистрации.

По его словам, само по себе появление новых партий не обязательно означает рост политической конкуренции. По его оценке, часть зарегистрированных структур не ориентирована на полноценную электоральную борьбу, их деятельность в большей степени сосредоточена на взаимодействии с государственными институтами. В результате, считает он, система партийной конкуренции не расширилась, а трансформировалась таким образом, что условия для участия различных политических акторов остаются неравными.

Оценка качества избирательного процесса у эксперта также остаётся сдержанной. Агелеуов напомнил, что в демократических системах партии и кандидаты, как правило, участвуют в формировании избирательных комиссий. В нынешней практике, по его словам, состав комиссий формируется преимущественно административным путём, что снижает уровень прозрачности процедур.

Отдельное внимание он уделил требованиям к кандидатам, которые, по его мнению, существенно ограничивают право быть избранным. В частности, квалификационные условия для участия в президентских и парламентских выборах, по оценке эксперта, значительно сузили круг потенциальных участников и снизили уровень конкуренции по сравнению с предыдущими электоральными циклами.

Агелеуов считает, что дальнейшее развитие политической системы требует пересмотра базовых правил участия в выборах. Среди возможных шагов он называет упрощение доступа к избирательным процедурам, обновление состава избирательных комиссий и расширение роли мажоритарных округов, которые могли бы способствовать появлению новых политических фигур. "Только в этом случае можно говорить о формировании полноценной конкурентной среды, а не о формальном существовании партийной системы", – отметил он.

Оценивая состояние публичной политики в целом, правозащитник указал на отсутствие признаков усиления автономных институтов. По его словам, механизмы участия граждан в обсуждении законов и локальных решений во многом носят формальный характер. Общественные советы и маслихаты, как он считает, пока не стали полноценными инструментами независимого представительства интересов граждан, что сохраняет высокую степень зависимости региональных структур от административной вертикали.

Уведомительный порядок мирных собраний 

Одной из тем, напрямую связанных с реализацией политических прав граждан, остаётся проведение мирных собраний. По оценке правозащитника Романа Реймера, действующий механизм уведомительного порядка на практике реализуется с существенными ограничениями.

Он обратил внимание на то, что, в соответствии с пунктом 1 статьи 11 закона о порядке организации и проведения мирных собраний, местный исполнительный орган, рассматривая уведомление, вправе не только согласовать мероприятие, но и отказать в его проведении либо предложить изменить время и место. По мнению юриста, такая конструкция существенно расширяет дискрецию акиматов и отходит от классической уведомительной модели.

Кроме того, Реймер отметил, что статья 14 того же закона предусматривает перечень оснований для отказа в проведении собрания.

"Закон содержит 10 различных пунктов, по которым местный исполнительный орган может отказать в проведении мероприятия", – добавил он. 

По словам правозащитника, за последние годы процедура проведения мирных собраний стала заметно более сложной. Среди распространённых оснований для отказов он назвал ситуацию со специализированными местами для проведения акций, которые нередко объявляются занятыми. При этом информация об их фактической занятости, как подчёркивает эксперт, не всегда публикуется, несмотря на соответствующие требования закона и правовые позиции Конституционного суда.

Ограничения, по его словам, затрагивают и одиночные пикеты. В частности, были введены запреты на проведение акций вблизи объектов, отнесённых к категории безопасности. При этом сами формулировки таких ограничений, считает юрист, допускают широкое толкование. В практике также появились новые основания для отказов – акиматы всё чаще ссылаются на то, что уведомления якобы не содержат всей необходимой информации. Реймер отмечает, что подобные мотивировки стали применяться сравнительно недавно и в настоящее время он намерен оспаривать их в судебном порядке.

Эксперт также указывает, что риски ответственности сохраняются и для несогласованных мероприятий. Организаторы и участники могут сталкиваться со штрафами или административными взысканиями, а взаимодействие с правоохранительными органами начинается ещё на этапе подготовки акций. В качестве примера он упомянул дело павлодарского активиста Евгения Хабарова, подчеркнув, что подобные ситуации формируют у граждан ощущение повышенных рисков.

Говоря о судебной защите, Реймер отметил, что в его практике случаи признания злоупотреблений со стороны местных исполнительных органов остаются единичными.

"Как правило, суды занимают позицию, совпадающую с аргументацией исполнительных органов", – отметил спикер, добавив, что доводы организаторов нередко остаются без должной оценки.

При этом правозащитник напомнил, что право на мирные собрания закреплено в Конституции и международных обязательствах Казахстана. Однако, по его оценке, фактическая реализация этого права во многом зависит от правоприменительной практики и баланса между различными ветвями власти. "В существующих условиях реализация права на мирные собрания сталкивается с серьёзными институциональными ограничениями", – резюмировал он.

Свобода слова и новые законодательные изменения

Своей оценкой того, как недавние изменения в законодательстве отразились на свободе слова, работе журналистов и доступе к информации, поделилась медиаюрист Гульмира Биржанова. По её мнению, происходящие изменения пока сложно назвать полноценными реформами.

По словам эксперта, в последние годы речь шла скорее о корректировке нормативной базы – принятии закона о масс-медиа, закона об онлайн-платформах и онлайн-рекламе, а также поправок в закон о доступе к информации. При этом, отметила юрист, ожидаемого позитивного эффекта для медиасферы эти изменения не принесли:

"Формально правовая база была частично усилена, но в основном – в части регулирования".

Биржанова обратила внимание на то, что медиапространство стало более структурированным: на законодательном уровне были разведены статусы журналистов, блогеров и инфлюенсеров, появились новые субъекты информационного поля. Вместе с тем, по её словам, это сопровождалось расширением инструментов контроля.

Юрист напомнила, что нормы о распространении ложной информации в последние годы всё чаще применяются в отношении журналистов и блогеров. По её оценке, размытость формулировок создаёт ситуацию правовой неопределённости и повышает риск привлечения к ответственности даже за добросовестные материалы, что в итоге стимулирует самоограничение в профессиональной среде.

Говоря о законе о дезинформации и новом законе о медиа, Биржанова отметила, что их заявленные цели – борьба с фейками, повышение прозрачности онлайн-платформ, улучшение условий работы журналистов – изначально выглядели позитивно. Однако на практике, по её словам, широкие трактовки понятия "дезинформация" и расширенные полномочия уполномоченного органа создают дополнительные риски для редакций. "Граница между ошибкой и нарушением остаётся неопределённой, а это повышает вероятность санкций и усиливает самоцензуру", – пояснила она.

При этом, подчёркивает медиаюрист, механизмы защиты журналистов, предусмотренные законодательством, пока работают ограниченно. В качестве примера она привела статью 158 Уголовного кодекса РК о воспрепятствовании профессиональной деятельности журналиста. "Норма существует, но случаев её реального применения крайне мало. Даже при обращениях журналистов в правоохранительные органы дела, как правило, не доходят до суда", – отметила она.

Серьёзной проблемой для медиа, по словам спикера, остаётся и доступ к информации. Отказы в предоставлении данных со ссылкой на гриф "для служебного пользования", по её наблюдениям, стали распространённой практикой, что существенно ограничивает возможности журналистов выполнять общественно значимую функцию.

Кроме того, эксперт указала на отсутствие действенной ответственности за воспрепятствование работе журналистов. Формальные нормы, по её словам, существуют, однако правоприменительная практика остаётся фрагментарной, что снижает эффективность правовой защиты представителей СМИ.

Цифровая среда

Медиаэксперт, директор MediaNet, основатель и руководитель проекта Factcheck.kz Адиль Джалилов согласен с тем, что за последние годы цифровая среда стала главным пространством обсуждения общественно значимых тем, однако, на его взгляд, это не сделало её полноценным политическим актором.

По его словам, рост числа блогеров, новостных Telegram-каналов и публичных аккаунтов в соцсетях действительно ослабил позиции традиционных медиа, но при этом не трансформировал политическую повестку в автократическом контексте. "Телега" и другие платформы, подчеркнул он, скорее инструмент, чем самостоятельные игроки, они формируют инфополе, однако сама политическая повестка остаётся монополизированной.

Он обратил внимание, что Казахстан отличается от соседних стран: Telegram у нас менее массовый, особенно среди казахскоязычной аудитории, предпочитающей мультимедийные платформы. 

"В основном больше нишевые сегменты, популярные скорее среди отдельных аудиторий (чиновники, журналисты, эксперты)", – отметил спикер. 

При этом рост количества анонимных каналов и пабликов является закономерным следствием глобальных трендов: соцсети захватывают ниши, где традиционные СМИ не выдерживают экономической конкуренции. Медиаэксперт пояснил, что инфлюенсеры и паблики производят контент дешевле, быстрее и гибче, что естественным образом размывает позиции редакций и снижает их доходы. Но он отмечает и другую сторону: редакции могут конкурировать своими сильными сторонами – качеством, проверкой фактов, эксклюзивностью.

Значимым фактором он называет и госинформзаказ, который способен радикально искажать ландшафт:

"В остальном в соцсетях царит более или менее равноправие, и все аккаунты находятся в равных условиях. Для аудитории такое равноправие, а значит, высококонкурентная среда гарантирует как минимум богатое разнообразие". 

Вместе с этим эксперт сказал, что государство усиливает контроль в соцсетях, принимая законы, обязывающие платформы размещать серверы и открывать представительства в стране, оказывая давление с помощью налогов.

Новые нормы и практика

Правозащитница Халида Ажигулова убеждена в положительном эффекте от законодательных мер в области предупреждения семейно-бытового насилия. Но он проявляется постепенно и становится заметнее по мере того, как всё больше граждан соблюдают закон и требуют его соблюдения от правоохранительных органов. Она напоминает, что закон о профилактике бытового насилия был принят в 2009 году и именно на его основании в Казахстане впервые появились защитные предписания для пострадавших:

"В прошлом году вновь были криминализованы побои и умышленное причинение лёгкого вреда здоровью, которые были декриминализованы в 2017 году. Без закона о защите жертв бытового насилия полиция вообще ничего не обязана делать. Но когда есть закон, то полиция обязана его исполнять".

Далее, по словам адвоката, важно формировать правоприменительную практику на основании принятых законов.

По словам спикера, именно здесь важна активная гражданская позиция населения. Эксперт отметила, что заявления о "неработающем законе" чаще связаны не с нормами, а с правоприменением. Правоохранительные органы нередко исполняют требования закона неравномерно. Сбои происходят на уровне участковых, которые либо не информируют пострадавших о праве на защитное предписание, либо убеждают их примириться и не подавать заявление.

В Казахстане ежегодно погибает около 100 женщин от рук партнёров, и большинство таких случаев происходит на фоне многолетнего бытового насилия. Адвокат с коллегами на протяжении нескольких лет добивались криминализации лёгких форм насилия, но сталкивались с сопротивлением отдельных госорганов и отсутствием политической воли.

Она отмечает, что аргументы экспертов ранее игнорировались, а некоторые ведомства объясняли бытовое насилие социально-экономическими трудностями. Однако насилие встречается в семьях с любым уровнем дохода.

"Ситуацию изменило дело об убийстве Салтанат Нукеновой, после которого стало очевидно, что отсутствие соразмерного наказания позволяет агрессорам усиливать жестокость. Этот случай вызвал мощный запрос от населения на реальные изменения в борьбе с бытовым насилием", – отметила она.

Адвокат напомнила, что буквально за один день более 150 000 человек подписали петицию к президенту криминализовать бытовое насилие. Практически сразу после этого в мажилисе была создана рабочая группа по разработке закона об обеспечении прав женщин и безопасности детей, и долгожданная криминализация насилия произошла через пять месяцев после резонансного убийства.

Как говорит спикер, корень насилия – в поведении агрессора, действующего без страха последствий. В регионах работают центры поддержки семьи, а с 2024 года суд может назначать обязательную психологическую коррекцию. Создание специализированного подразделения МВД и запуск горячей линии 111 усилили контроль и ускорили реагирование полиции.

Эксперт отметила, что защиту жертв сильнее всего тормозят и барьеры доступа к правосудию, лишающие пострадавших своевременной и полной юридической поддержки.

"Сам процесс расследования случаев семейно-бытового насилия может быть очень травмирующим для пострадавших. Женщине, пережившей насилие, и так сложно защищать себя из-за психологической травмы, а для привлечения агрессора к ответственности ей нужно нанимать адвоката. По закону же взрослым жертвам насилия не положена бесплатная квалифицированная юридическая помощь. В Кыргызстане, например, такая поддержка гарантируется государством. Считаю, что и у нас эти барьеры доступа к правосудию должны быть устранены", – предложила авдвокат.

Халида Ажигулова напомнила, что в Казахстане уже приняты достаточно хорошие законы для защиты граждан от насилия, включая семейно-бытовое. Теперь крайне важно, чтобы эти нормы последовательно исполнялись правоохранительными органами, чтобы каждый инспектор соблюдал закон и не пытался примирять жертву с агрессором.