"18-е мгновение весны". Почему государству можно быть коллаборационистом, а гражданину – нельзя?

С началом Великой Отечественной войны казахстанец Уфа Ахмедсафин на фронт попасть так и не смог, как ни рвался. Его теория про подземные океаны, скрытые в толще барханов и в глубине степей Казахстана, шаг за шагом обретала право на жизнь. Освоение бесплодных, как было принято считать, окраин южной части советской страны стало стратегической задачей: одна экспедиция, следом – другая. Советская Алма-Ата на две трети была обеспечена живительной влагой именно из артезианских источников, открытых учёным. А в 40-е годы Уфе Мендыбаевичу спасаться приходилось не только от смертоносных укусов кобр и даже фаланг: последние успешно атаковали исследователя дважды.

Главной угрозой были для капитана запаса в те военные годы те, кто не хотел брать в руки оружие и идти сражаться за советскую власть с нацистской Германией. В самом глухом краю Казахстана, во время одного из своих изысканий будущий Герой Социалистического Труда даже получил пулю от таких, как он их называет в мемуарах, "дезертиров", но выжил.

"Эти истории есть у каждого"

Можно ли требовать от тех, кто пережил ужас коллективизации и Ашаршылықа (Голодомора) – требовать от них жертвенности и мобилизации, если власть буквально накануне разрушила их привычный уклад жизни, разорила и уничтожила их семьи, заставила кочевать прочь от родных мест? Этот вопрос корреспондент Informburo.kz задал известному в Казахстане общественному деятелю и публицисту Айдосу Сарыму. Он напоминает, что даже и после всего этого для многих казахов война была в какой-то степени имманентной средой, неким раскрепощением, когда на конях бросались на танки, без оружия шли на доты.

"Случаев, когда уклонялись от призыва, уходили в степь, прятались в тугаях, было достаточно много, – подтверждает он. – Были случаи, когда ловили, отправляли в Сибирь. Но если судить по многочисленным свидетельствам, война была для многих предпочтительней Воркуты. Я бы никого не стал осуждать, давать какие-то оценки. Человек в конкретных, особенно тяжёлых исторических обстоятельствах – это совершенно особая химия. Каждый случай, он сам по себе уникальный. Есть и трусость, есть и выбор, есть и желание себя спасти. Мотивация могла быть разная. Если ты сам не поносишь обувь человека, который прошёл 10 000 км, вряд ли ты можешь за него говорить, почему он так поступил. Вот эти истории подобного рода есть у каждого казаха, казахстанца. Где-то среди родственников, где-то родители прятали, где-то сами не хотели, где-то был выбор: я не буду воевать. Разные истории, разные кейсы".

Проблему Айдос видит не в навешивании ярлыков, а в том, что мы в Казахстане лишаемся огромных пластов национальной, исторической памяти. Люди уходят, личные, человеческие, семейные истории не документируются. Туркестанский легион? Нет, это не предатели. Это опять же люди, которые попали в очень сложную ситуацию, в которой почти не было выбора. Можно было сгинуть в концлагере или попытаться сохранить свою жизнь. Среди туркестанцев было огромное количество людей, которые убегали в партизанские отряды, воевали в Сопротивлении многих европейских стран. Как минимум две, посвящённые таким казахстанцам, книги Айдосу уже довелось держать в своих руках.

Есть сумасшедшие истории, которые просятся на "Казахфильм": если их расписать в прозе, адаптировать под кино – это интересные кейсы. Это приближает Казахстан, делает его понятным для мира, погружает нас, нашу страну, наши отечественные истории в интересный мировой контекст, уверен Айдос. Есть казахстанцы, награждённые высшими наградами европейских государств, которые по возвращении в Советский Союз получили 10-15-летний лагерный срок. Это всё – реальные люди, у них есть родственники, сохранились их личные архивы и данные НКВД, МГБ, судебные документы.

Но в силу идеологической или ещё какой зашоренности все эти темы – в тени. Это всё было бы интересно поднять, потому что война – это не монохромное явление. И сегодня, когда в России политики пытаются представить всё именно в чёрно-белом цвете, память и восприятие от этого искривляются. Все негативные явления, которые сегодня эту тему сопровождают, прежде всего связаны с политикой Кремля – с попыткой приватизировать эту тему, подчинить интересам действующего режима. Всё это превратило эту важную, щепетильную тему в хайп.

"Я – Господнев меч, карающий"

Задолго до горбачёвской перестройки, на излёте хрущёвской оттепели советским зрителям довелось увидеть чёрно-белый кинофильм "Бабье царство" с Риммой Марковой (её часто путают с Нонной Мордюковой). Лента стала лидером советского кинопроката 1968 года (1905 копий, 49,6 млн зрителей). Для сравнения: такое количество зрителей – это годовая аудитория ВСЕГО российского кинопроката за 2017 год.

Ровно полвека назад с широкого экрана зрителю впервые аккуратно, в рамках дозволенного всё же попытались рассказать о коллаборационизме, сотрудничестве с нацистами. Народ-победитель смог и увидеть, и прочувствовать монолог старосты оккупированного села, которого немцы привлекли к себе на работу. Миллионы советских граждан в одночасье оказались при новом порядке: им нужно было ходить на работу, кормить и рожать детей, их жизнь по-прежнему нуждалась в упорядочивании и организации. Сам родом из репрессированной семьи, староста с силой, сдержанно, пряча слезу, жёстко и спокойно объясняет односельчанке Надежде Петровне (её сыграла Римма Маркова), почему пришёл на службу к нацистам. Та пришла просить его помиловать проштрафившегося сына.

"А меня и семью мою – вы помиловали? Когда наше хозяйство, трудом и кровью нажитое, отобрали и нас по этапу погнали? Хоть один из вас заступился? Хоть один из вас пожалел? Горбом нажитое. Никто. Меня с земли родной согнали, по ссылкам мордовали. Всю жизнь мою поломали, чуть в могилу не свели. А я ничего. Всё сдюжил. Стерпел. И вернулся. Теперь я над вами – как Господнев меч, карающий."

Айдос Сарым напоминает, что на оккупированных советских территориях прекрасно работали школы, театры, в которых ставили немецкую классику, издавались сотни газет на украинском, русском, прибалтийских языках. Немцы даже открыли там больше газет, чем Советский Союз после оккупации. Речь ведь шла о миллионах людей, которые вынуждены были платить налоги, зарабатывать на жизнь, возить своих детей к врачу. Просто у нас это – закрытая тема. В России на эту тему защищены 1-2 диссертации, и их авторов очень сильно гнобили: "наши люди не могли сотрудничать с оккупантами", говорит Айдос Сарым.

Во Франции коллаборационизм – одна из ключевых тем, хотя сами французы её не очень любят. Снято множество фильмов про режим Виши, тема обработана и в литературе. Люди до сих пор спорят, что это было – сохранение нации или предательство. Этой дискуссии на постсоветском пространстве почти нет, и использование махровых сталинских нарративов ("кто сдался – тот враг"), убивает память и искривляет сознание. Жизнь – она значительно сложнее, чем мы даже можем себе представить. И не дай Бог очутиться в такой ситуации, когда выбор стоит между жизнью и смертью, когда каждый твой шаг может быть последним: не каждая психика это выдержит, подчёркивает Айдос Сарым.

В СССР о "сохранении нации" речи вообще не шло. Несмотря на беспрецедентную закрытость военных архивов, это можно отследить хотя бы по нескольким самым известным приказам. Приказ Ставки верховного главнокомандования #270 датирован 16.08.41: "Об ответственности военнослужащих за сдачу в плен и оставление врагу оружия". Приказ Народного комиссара обороны СССР был подписан И. В. Сталиным 28.07.42 и получил номер #227 ("О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций" или "Ни шагу назад!")… Приказ Ставки верховного главнокомандования #428 вышел в свет 17.11.41. ("О создании специальных команд по разрушению и сжиганию населенных пунктов в тылу немецко-фашистских войск").

"На войне один раз убивают. А нас каждый день убивали"

Ни морально, ни интеллектуально мы в Казахстане ещё не дошли до восприятия войны с точки зрения простых людей. Людей, которые были в тылу, которых сажали за три колоска, которые снимали с себя последнее и всё отдавали для фронта, кто умирал от голода во время и после войны, кто потерял на войне всех своих родных, подчёркивает Айдос. Например, проблема алкоголизации казахов пришла именно с фронтовиками. До 1941 года такого сплошного потребления алкогольных напитков в Казахстане не наблюдалось. В городе – да: там советские работники, интеллигенция – потребляли, но не в таких масштабах. А тут вернулась огромная масса людей, которые перед каждой атакой привыкли употреблять. Для войны алкоголь и наркотики – это сопровождающие вещи: убивать и дальше с этим самому жить – это очень трудно. Это нужно изучать. Социальная антропология – это настолько замечательные вещи, которые помогают нам лучше понять и себя, и своё прошлое. Но эта часть правды о войне пропадает за разговорами, за парадами, за бессмертными полками. Но вся мишура сойдёт, и ленточки люди забудут.

По сюжету киноленты "Бабье царство" после освобождения деревни Надежда Петровна становится председателем колхоза, но возвращение родных мужиков не приносит бабьему царству облегчения. Победители отмечают своё возвращение повальным запоем. Даже сцена первой встречи председателя с командированным в деревню инструктором райкома партии и фронтовым политработником проходит под звон разгружаемых ящиков со спиртным: "это мы к возвращению наших мужиков из Германии готовимся. Пир устроим на весь мир".

Один из орденоносных фронтовиков, некто Жан Петриченков (Анатолий Кузнецов, будущий товарищ Сухов из "Белого солнца..." ) берётся попрекать соседку Настюшу за связь с немцами. "Фрицев матрас", "невеста с брачком, с фрицевой зазубриной". Настя пытается свести счёты с жизнью, её спасают. Председательша набатом собирает народ на сход, чтобы снести бульдозером дом Жана и перед этим выдаёт опухшим от запоя мужикам хлёсткое:

"Когда вы землю нашу врагу отдавали, когда вы драпали от немецких танков и пехоты, – разве сказала хоть одна русская женщина слово упрёка солдату? Когда вас пленных, рваных, чуть не голых через деревню гнали, – нашлось ли хоть у одной женщины недоброе или насмешливое слово? Нет, мы вам хлеб выносили, молоко выносили, нас штыками кололи, прикладами били, а мы всё равно вам служили. Вы нас немцам в добычу оставили, а мы место ваше берегли, детей ваших берегли, себя для вас берегли – до последней человечьей возможности. Что вам на долю выпало, – то и во сне не приснится. Но на войне один раз убивают. А нас каждый день убивали. И никто нам не судья! Ты – гнида куриная, Жан Петриченко. Ты не одной Настасье, ты всем нашим женщинам в душу нагадил и мужскую честь в дерьмо втоптал. Народ тебя приговорил и нет тебе пощады. Да будет неповадно на горькой земле нашей какой ни на есть малостью женщину попрекнуть".

Героиня Нонны Мордюковой прятала своего сына от призыва на фронт в киноленте Григория Чухрая "Трясина" (1977). В ней усмотрели опорочивание памяти погибших на войне. Начиная с брежневской эпохи в тему войны массово пришёл пафос и воспевание подвига советского народа-победителя. В постсоветскую эпоху к теме "маленького человека" в период огромных потрясений пытаются снова вернуться.

Режиссёр Владимир Хотиненко снял фильм "Поп" (2009) с Сергеем Маковецким в главной роли: православный священник окормлял свою паству на оккупированной немцами территории. Бюджет – $1,7 млн, число российских зрителей в кинотеатрах – 320 тысяч.

В 2016-м тему предательства и коллаборационизма интеллигентно продолжил в российско-германской киноленте "Рай" Андрей Кончаловский. Бюджет – $4,5 млн, касса – $0,85 млн, зрителей в России – 180 тысяч.

Штирлиц – прежде всего идеологический продукт

Первые и главные трое авторов книг о войне для Айдоса Сарыма – это Василь Быков, Виктор Некрасов и Николай Никулин. Ни один человек не способен раскрыть тему войны до конца, как бы гениален он ни был. Но вот эти авторы пытались раскрыть с точки зрения человечности ту самую окопную правду. И сегодняшний кинематограф, если убрать проходные вещи, начинает углубляться именно в человека, в ощущения солдата на войне, достигая уровня Эриха Марии Ремарка.

Книги же о Штирлице Юлиана Семёнова (14 произведений общим тиражом в десятки миллионов экземпляров) – это прежде всего идеологический продукт, хоть и основанный на исторических документах, – так определяет для себя библиографию военной прозы Айдос Сарым. Автор работал с госорганами, с КГБ. У него был доступ очень высокого ранга. Перед ним стояла задача осветить деятельность спецслужб в позитивном свете, и многие заказы он блестяще исполнял, писал хорошие произведения с точки зрения момента и режима. И есть даже неплохие, потрясающие литературные куски в некоторых местах.

В Алматы накануне Дня Победы – 2018 фотовыставку "Мгновения войны в произведениях Юлиана Семёнова" совместно с Генеральным консульством РФ в Алматы провела Национальная библиотека Казахстана. Корреспонденту Informburo.kz удалось на неё попасть. Литературное наследие писателя было представлено на русском, казахском, английском, украинском языках. Приглашённым представителям прессы и юным школьникам было продемонстрировано слайд-шоу.

С одного из 23 стендов выставки "про Штирлица" на посетителей внимательным, оценивающим взглядом смотрит один из основателей нацистской военной контрразведки, генерал Рудольф Бамлер. После 1945 года он был не просто консультантом Юлиана Семёнова при создании образа Штирлица, но даже стал полноценным сотрудником Министерства государственной безопасности Германской Демократической Республики (ГДР). Очень символично, что в период холодной войны такое же привлечение на работу в госорганы бывших нацистов американскими оккупационными властями дало повод советским СМИ обрушиться с уничижительной критикой в адрес вчерашних союзников. Такая легализация нацистов Гитлера стала не меньшим шоком и для самих жителей разгромленной Германии: об этом написано немало книг и снято много фильмов (например, "Unsere Mütter, unsere Väter" – "Наши матери, наши отцы")

Почему государству можно делать то, что нельзя – простым людям? Если за работу на оккупационные власти, за стремление просто выжить при нацистах государство привлекало к жёсткой ответственности своих сограждан, но кадровый вопрос в новых, социалистических реалиях победители решали за счёт нацистов. Почему одним можно уживаться с врагом, другим – нельзя? Этот вопрос корреспондент Informburo.kz адресовал заместителю руководителя представительства Россотрудничества в РК, консулу Генерального консульства РФ в Алматы Ирине Переверзевой.

"Боюсь, я не смогу ответить на этот вопрос. Потому что я скорее простой человек, нежели государственный деятель. Поэтому как простой человек я этого не понимаю. Но как человек, связанный с государством, я могу догадываться, что, может быть, он являлся носителем такой информации, таких секретов, которые существенно продвинули государство, а может быть, обеспечили мир, а может быть, спасли тысячи или миллионы жизней. Мы об этом не можем говорить, потому что, насколько я знаю, архивы эти до сих пор не рассекречены. Поэтому гадать: а можно, а нельзя? – я бы не стала. Хотя я думаю: тем, кто принимал такие решения, принять их было очень сложно. Очень трудно посмотреть в лицо врагу и сказать: теперь мы с тобой одной крови. Для меня по крайней мере, для людей такого склада, как я – это невозможно. Наверное, поэтому я и не государственный деятель", – отвечает Ирина Владимировна.

Этот же вопрос корреспондент Informburo.kz задал президенту Оренбургского фонда "Евразия" Игорю Храмову. Крепко сбитый мужчина в дорогом костюме, с незапоминающимся лицом и стальным, бесцветным взглядом представлен в пресс-релизе как "журналист", "историк", "переводчик". Ответа у него нет. Зато на традиционной встрече с читателями российские гости с едва скрываемым ликованием сообщили казахстанским школьникам, что дочь писателя очень рада была переизданию книги "Дипломатический агент" (о событиях начала XIX века). И даже денег (авторских гонораров) за это с издателей не взяла.

Про другую мечту Ольги Семёновой, впрочем в Алматы не вспомнили. Она очень хотела, чтобы экранизировано было так называемое "Восемнадцатое мгновение весны". Роман Юлиана Семёнова "Отчаяние" (1990) через четверть века завершил эпопею о Штирлице. В его основу легла также реальная история – теперь уже Шандора Радо. В годы войны он поставлял Кремлю важную информацию из Швейцарии. После Победы его пригласили в Москву, обвинили в шпионаже и приговорили к 15-летнему сроку. Роман "Отчаяние" начинается таким обращением Юлиана Семёнова: "Светлой памяти моего друга Шандора Радо ("Дора") посвящаю"

Сюжет полностью ревизовал привычный лик несокрушимого разведчика: его предают и продают свои же. Штирлиц оказывается на Лубянке, и снова – в центре интриги. Советские спецслужбы пытаются использовать его в сложной игре против Рауля Валленберга. Исаев теряет самое дорогое – сына Санечку (он сходит от пыток чекистов с ума) и жену. Отчаяние его «огромно и величественно, как океан». Сломленный, он уходит из разведки в холодную, беспристрастную науку. В Институте истории он пишет докторскую диссертацию на тему «Национал-социализм, неофашизм; модификации тоталитаризма». По распоряжению Суслова работа Исаева объявляется «закрытой», учёная степень «доктор наук» присваивается Максиму Максимовичу без официальной защиты. "В конечном итоге происходило то, что не произойти не могло. Личность, порядочный человек, во многом с меньшевистскими идеалами и принципами, сталкивался с системой совершенной и не менее страшной, чем в гитлеровской Германии, и она его перемалывала", – резюмирует в своих мемуарах дочь писателя Ольга Семёнова.

Несмотря на обилие печатных версий похождений отважного и аналитичного Штирлица-Исаева, на книжных полках Национальной библиотеки корреспонденту Informburo.kz эту книгу отыскать не удалось.