Загипа Балиева: Я всё делаю исключительно в интересах ребёнка

Имя Загипы Балиевой вот уже несколько недель не сходит с новостных лент и социальных сетей. Некоторые представители общественности говорят, что она не справляется со своими обязанностями уполномоченного по правам ребенка в РК. Редакция informburo.kz решила поговорить с Загипой Балиевой и узнать, что она думает о последних резонансных делах, почему заявила, что детским домам в Казахстане непременно нужно быть, почему выступает против проверок НПО в детдомах, а также подробности дела о мальчике из ЮКО, что произошло в Астане, и почему она считает это провокацией. Видеоверсию интервью можно посмотреть здесь.

– Загипа Яхяновна, расскажите, в чём заключается ваша функция как омбудсмена. Это общественная должность, вы получаете зарплату, есть ли у вас офис?

– Это общественная должность, я за неё не получаю зарплату. У меня нет аппарата, я работаю одна, у меня есть общественный офис во Дворце мира и согласия, куда могут приходить дети, может приходить молодёжь, они могут встречаться со мной. Могут приходить родители и рассказывать о своих проблемах.

– В офисе вы принимаете по каким-то определённым дням?

– Я могу выехать туда в любое время. Если пришёл ребёнок, и он хочет со мной встретиться, если я не на пленарном заседании и не на заседании Комитета, я сразу еду туда. Ребёнок может попасть ко мне в любое время.

– Ваша функция как детского омбудсмена в чём заключается?

– В полном объёме защищать права ребёнка. Если ребёнок попал в трудную жизненную ситуацию, и мне стало об этом известно, я должна защитить его интересы. Вопросы разные. Ко мне обращаются не только дети, но и мамы, и мамы осуждённые, которым по закону согласно уголовному и уголовно-процессуальному кодексу суд может дать отсрочку на период, пока ребёнку не исполнится 14 лет. И это тоже защита прав ребёнка, потому что ему хорошо быть с мамой. И такой опыт у судов есть, и суды применяют такую отсрочку, но, к сожалению, не во всех случаях. Сейчас мы с Верховным судом работаем: в каких случаях должна применяться эта отсрочка.

– Скажите, пожалуйста, как вы стали омбудсменом, как к этому пришли? Ваши прежние должности не были связаны с детьми, вы были председателем ЦИК,министром юстиции.

– Вне зависимости от своей должности, я всегда занималась проблематикой детей. Я много лет работаю с домом малютки Астаны, другими детскими домами, детскими коллективами, с молодёжными организациями. Работала с детьми и до назначения меня омбудсменом. Я многодетная мама (у меня шестеро детей), у меня большой опыт работы с детьми, глава государства решил оказать мне великую честь и назначить меня омбудсменом.

– Вы говорите, что часто бываете в Доме малютки. Как там сейчас дела обстоят?

– В последние годы много желающих усыновить малышей. Сейчас в Доме малютки Астаны находится 48 малышей, и многие уже пойдут на усыновление и удочерение. Когда я начала с ним работать, у них было до 110 детей, и каждый год потихоньку это количество снижалось. Сейчас общество настолько подготовлено и настолько тепло и нежно относится к детям, что многие берут в семью малышей и достойно их растят.

– Вы согласны с тем, что у нас процедура усыновления очень бюрократична?

– Не надо бояться длинной процедуры усыновления. Государство должно убедиться, что у семьи есть условия и возможности взять ребёнка и растить его, соблюдая все его права, и в исключительно его интересах. Государство имеет право удостовериться в этом, и только затем можно допустить потенциальных родителей к базе данных, где расположены портфолио и все данные наших малышей. Мы должны подбирать семью для ребёнка, а не ребёнка для семьи. И когда говорят: ой, это долгая процедура, надо понимать, что речь идёт о живом ребёнке, Главном Гражданине страны. К решению этого вопроса мы должны подходить с полной ответственностью, потому что есть очень нехорошая тенденция, когда ребёнка возвращают после усыновления, это называется вторичное сиротство. Это намного тяжелее, чем первичное сиротство, потому что его дважды предают, и на психологическом здоровье ребёнка это сильно сказывается. Поэтому государство в ответе за то, как будут решать вопросы по передаче на воспитание ребёнка в семью. Ребёнку лучше в семье – это аксиома, которая не подлежит обсуждению, но семью нужно для ребёнка подбирать именно такую, которая имеет и возможность, и желание сделать всё для достойного воспитания малыша.

– В последнее время на вас обрушился шквал критики. Как вы к этому относитесь? Почему так происходит, ведь цели у и вас, и у НПО, занимающихся правами детей, должны быть одинаковыми?

– Нам нельзя вступать в конфронтацию, нам нужно консолидировать усилия. Я к этому готова. Два года назад, приступив к своим обязанностям, я создала международную площадку "Казахстан, дружественный ребёнку" – это международная конференция, на которую приезжают по моей просьбе международные и наши местные эксперты, представители всех НПО, которые работают с проблематикой детства, по вопросам защиты прав ребёнка. Каждый год мы отчитываемся перед комитетом по защите прав детей в комитете ООН, и на последнем четвёртом страновом докладе нам предложили 50 рекомендаций для улучшения положения детей в стране. Мы изучили эти рекомендации, мы провели полный анализ вопросов, которые есть у НПО по организации прав защиты детей, разделили их на 15 площадок – 13 тематических и 2 организационных. Мы обсудили все важные темы: это ребёнок и насилие, ребёнок и закон, ребёнок и семья, ребёнок и судебно правоохранительные органы, ребёнок и экология, ребёнок и предпринимательство. То есть нет ни одной темы, которую бы мы там не обсуждали. Приглашаем на нашу конференцию детей из регионов, на каждой площадке выступают дети, причём они выступают со своей точкой зрения, и это очень важно – услышать детский голос, их мнение для нас очень важно. И они дают очень дельные советы. После двух лет работы конференции мы получили более 500 предложений, которые сейчас разбили на три темы, и теперь каждый понедельник в 4 часа здесь (в здании Мажилиса Парламента. - Авт.), у нас, на шестнадцатом этаже собирается рабочая группа, в которую входят представители НПО, учёные, депутаты Парламента, госорганы. Мы разрабатываем три законопроекта: в социальной сфере, в сфере судебно-правоохранительных органов и в сфере окружающей среды.

– Так всё-таки почему с местными НПО не получается договориться, почему у вас с Аружан Саин последнее время недопонимание?

– Это надо спросить у Аружан Саин, а я готова к диалогу, и нам надо консолидировать усилия, причём каждому, кто желает детям добра, надо стремиться к консолидации. С моей стороны никакой конфронтации. Я всё делаю исключительно в интересах ребёнка.

– А как вы относитесь к негативу в вашу сторону, не было желания всё оставить?

– У меня по жизни такая позиция – я никогда не участвую в разборках, я готова к конструктивному диалогу, я готова к встречам, обсуждениям, я готова показать все материалы, я готова исправить все ошибки, если они есть, готова принять критику, если она конструктивная. То есть в этом плане я очень гибкий человек.

– По мальчику из ЮКО (речь идёт о 7-летнем ребёнке из села Абай, который по данным бабушки подвергался неоднократному избиению и изнасилованию со стороны старшеклассников из соседней школы). Там была ваша ошибка, или вы считаете, что вы делали всё правильно?

– Это как глухой телефон: кто-то что-то не понял и, прежде чем выяснить, начал выдавать это обществу. Я как уполномоченный должна заботиться обо всех детях, в том числе и о тех, кого подозревают, потому что преступление ещё не доказано. Я думаю, что нам всем нужно чётко понимать, когда идёт речь о несовершеннолетних, а тем более о преступлениях, связанных с половой неприкосновенностью, даже в уголовном законодательстве к этому подходят очень осторожно. Суды всегда закрытые, потому что мы имеем дело с детьми. Мы должны думать об их психическом здоровье, об их дальнейшей судьбе, и поэтому я бы призвала всех, кто в той или иной мере связан с вопросами защиты детей в судебной правоохранительный системе, не только самих сотрудников, но и представителей НПО, быть очень деликатными и информацию проверять до конца. В данном случае, когда эта ситуация стала достоянием всего общества, и нужно было принимать меры и защищать детей, я думаю, правоохранительные органы области сделали правильно. Они приняли решение защитить всех детей, взять под государственную защиту.

Мы должны чётко понимать, ни о каком снятии с поезда речь не идёт. Речь идёт о взятии под защиту государства, это называется в законодательстве – обеспечение охраны безопасности ребёнка, и с этого момента и родители, и все участники этого процесса должны все свои действия соизмерять со следственными органами, дабы, не нарушив интересов ребёнка, защитить его, обеспечить в полном объёме его права на отдых, на передвижение, на получение информации, на посещение кинотеатров, школы. То есть никто кроме следственных органов не может задавать ему вопросы, постоянно около него должен находиться психолог. Кстати, когда я приехала, психолог был обеспечен, мальчик с психологом рисовал. Бабушка и тётя ( на тот момент около него были только эти люди) ознакомились с постановлением по обеспечению мер охраны ребёнка, им разъяснили, что это значит. Человек, который представлялся адвокатом, на тот момент не был адвокатом по делу, может быть, он был адвокатом по профессии, но конкретно по этому делу адвокатом он не был, потому что он должен иметь договор, ордер, он должен следственными органами быть включён в уголовное дело, как адвокат. Что касается защитника, то согласно уголовно-процессуальному кодексу, согласно уголовному законодательству нашей страны защитники могут быть только у подозреваемой стороны, защитника у потерпевшего быть не может. У него может быть только юрист, адвокат, имеющий высшее юридическое образование, который в полном объёме может представлять его интересы. Поэтому на тот момент ни тот, ни другой (ни адвокат, ни защитник. - Авт.) не были введены в уголовный процесс, в уголовное дело как тот или иной представитель. Это было сделано только после того, как они приехали в Астану и были приглашены в Генеральную прокуратуру. Только с этого момента можно говорить, что тот или иной человек является конкретно адвокатом или конкретно защитником той либо другой стороны.

– Почему была необходимость взять под государственную защиту ребёнка, от кого его защищали, учитывая, что обидчики тоже дети, и они остались в селе? От общественности?

– Не надо умалять эту ситуацию, она достаточно серьёзна. У одного из мальчиков, который подозревается в совершении насильственных действий в отношении несовершеннолетнего, в эти дни умер папа, и семья этих детей обвиняла семью предполагаемого потерпевшего – в том, что это из-за них произошло. И могла быть эскалация скандала, в которую могли быть вовлечены дети. Но всё должно быть только в интересах детей! Ни от каких общественников, ни от каких НПОшников никого не защищали, меры безопасности были приняты только для того, чтобы не было эскалации скандала между родственниками и сторонами, которые вовлечены в этот конфликт.

Читайте также:

5 фактов о том, кому выгодно замять дело о сексуальном насилии над мальчиком из ЮКО

– Что касается поездки ребёнка в Астану, она была нужна? Как вы сейчас, по прошествии времени, думаете?

– Это было желание бабушки и тёти. У меня была обязанность приехать, узнать ситуацию. Первый вопрос, который я задала: вы хотите остаться в Шымкенте? Они сказали: нет. Вы хотите ехать в Алматы? Нет, мы хотим ехать в Астану, мы верим только государственным органам, и всё должно быть сделано в соответствии с законом. Я сказала: хорошо, только я должна переговорить с вашей дочерью, потому что я не могу её найти. Они меня соединили с мамой, это был одиннадцатый час ночи. Мама совершенно спокойным голосом дала согласие, мы переночевали в гостинице, около нас не было ни шума, ничего. И с нами были два представителя ДВД, которые обеспечивали безопасность ребёнка. Затем мы совершенно спокойно сели в самолёт и прилетели в центр "Асыл бала". Министерство здравоохранения предоставило мальчику психолога, в центре были психотерапевт, логопед, все врачи. Этот центр работает с Центром материнства и детства, по первому зову туда может прийти любой специалист, врач. Поэтому у ребёнка были комфортные условия, никто ему не задавал лишних вопросов, с ним проводили уже на системном уровне занятия. Он вспомнил любимое стихотворение "Байтерек", рассказал о своей мечте, то есть он совершенно спокойно находился в центре.

– Маму не ограничивали в правах?

– Абсолютно. Даже я на сегодняшний день не могу понять, что произошло. Видимо, маме была преподнесена какая-то искажённая информация. Когда мы на следующий день ей позвонили и спросили: на какое время вам брать билет, она сказала – у меня болит голова, я перезвоню вам позже. Потом позвонил адвокат – предполагаемый, потому что, по большому счёту, я его документы не проверяла и не знала, он на самом деле представитель стороны или нет. Мы совершенно спокойно их ждали, накрыли дастархан, малыш готовился к встрече с мамой, бабушка и тётя были в хорошем настроении, все ждали. Я там находилась практически круглосуточно. Следователь планировал приехать в центр, должен был определить, когда будет повторная экспертиза, где они будут находиться.

Что потом произошло, я слабо понимаю, потому что после звонка в буквальном смысле слова врывается толпа людей. Зашла мама, предполагаемый адвокат и защитник, пришли представители от других фондов, служба безопасности одной из крупных компаний. Я правда не поняла, зачем были нужны такие меры. Я считаю, что это была своеобразная провокация, но общественность должна, я думаю, задаться вопросом: если мы хотим сделать хорошо ребёнку все вместе, то нужно думать в первую очередь о его интересах. А тут ребёнок отошёл на второй план. Я говорю: мама, пройдите, пожалуйста, к ребёнку. Адвокаты и якобы представитель защиты должны были дождаться следователя и обязаны выполнить все процедурные требования. А мама должна была пройти к ребёнку и подождать, когда приедет следователь. Маме там была выделена комната, запасены продукты питания. То есть всё сделано для ребёнка и для его родственников, чтобы они были окружены вниманием. Но мама начала кричать: я никуда не пойду, приведите ребёнка, на что я сказала – ребёнок вас ждёт. Она стала кричать: вы выкрали моего ребёнка, вы забрали. Я говорю: я никого не забирала, с ребёнком ваша мама и ваша тетя, и вы сами дали согласие, ребёнок, здесь, пожалуйста. На что она вроде соглашается, но тут эти два товарища начинают кричать, она присоединяется. Психолог говорит: ни в коем случае нельзя допускать к ребёнку людей в возбуждённом состоянии, надо попросить успокоиться. Я вышла, говорю: давайте успокоимся все, мама, успокойтесь. Пройдите к ребёнку, сейчас подъедет следователь, мы всё решим, вы заберете ребёнка, если не согласны здесь остаться. На что дальше была такая позиция: нет, немедленно! Начали звонить в средства массовой информации, в полицию, что выкрали ребёнка, не отдают. То есть ситуация была очень сложная, и она не была в интересах ребёнка.

– Как вы считаете, для чего всё это было?

– Трудно давать оценку ситуации, но могу сказать только одно: об интересах ребёнка мало кто думал, потому что, пока спорили, уже было 9 часов, и ребёнок уже должен был отдыхать. Об этом было сказано маме: останьтесь, успокойтесь, завтра утром пойдёте и всё решите. Ребёнок говорит: я не хочу, а мама его дёргала. Пытались успокоить её и бабушка, и тётя. Реакция была лично мне непонятная. Пришло следствие, всё оформили,ребёнка забрали. Но я хочу сказать, что я всё, что смогла, сделала. Я пыталась объяснить и разъяснить, следователь тоже пытался разъяснить, но была какая-то подготовленность, какое-то нежелание, непонимание, либо вступили в действие чьи-то амбиции.

– Сейчас вы это дело на контроле держите?

– Конечно. Я не вмешиваюсь в уголовный процесс. По окончании следствие вынесет определённый вердикт, а потом нужно будет думать о потерпевшем мальчике и о тех мальчиках (подозреваемых. – Авт.) дальше. Должна быть психологическая коррекция. Надо будет дальше работать с этой семьей по социализации, по оказанию психологической поддержки детям. Но это ещё долгая дорога, и по ней надо идти.

– Общественность возмущалась, что вы поздно приехали в ЮКО...

– Я прилетела семичасовым самолётом, потому что в Чимкент летает только один самолёт, и я при желании не могла попасть туда ни раньше, ни позже. Я прилетела, как прилетела.

Читайте также:

"У вас доказательства есть?". Жители села в ЮКО отрицают, что 7-летний мальчик был изнасилован

– В последнее время вам вменяют скандальную цитату о том, что детские дома должны сохраняться в Казахстане, а НПО туда лучше не пускать. Прокомментируйте, пожалуйста.

– Ситуация такая: в стране не должно быть детских домов, но существующие детские дома нельзя закрывать, их нужно трансформировать в центры. К сожалению, родители не перестанут оставлять детей, к сожалению, не прекратятся такие ситуации, когда дети будут оказываться в трудной жизненной ситуации. Защита ребёнка – это задача государства. Вопросы усыновления, удочерения, опекунства, вопросы защиты прав ребёнка – это задача государства. Неправительственные организации, конечно, должны государству помогать в части подготовки приёмных родителей, в части оказания содействия в реабилитации, психологической поддержки. Много есть форм, когда НПО может помогать государству, но ни в коем случае общественные организации не должны подменять государство. Тут, наверное, больше надо говорить о том, что государственные органы должны разработать стандарты и методики, по которым эти неправительственные организации могут оказывать поддержку государству в реализации вопросов защиты прав ребёнка. То есть должны быть только утвержденные государством стандарты и методики, по которым им работать. И этим вопросом должны заниматься только высококвалифицированные, подготовленные люди, в том числе и из числа представителей НПО. Потому что мы имеем дело с ребёнком. Детские дома должны быть трансформированы, их нельзя закрывать, просто закрыть и сделать перепрофиль, потому что нету кризисных центров в достаточном количестве, нету центров, которые оказывают поддержку семье. Почему я ратую за то, чтобы прошла трансформация, преобразование детских домов в центры поддержки семьи и детей, потому что до 80% детей, которые находятся сейчас в детских домах, это социальные сироты. Это дети, у которых есть родители. Но они сами оказались в какой-то трудной жизненной ситуации, им нужно помогать, для того чтобы они могли социализироваться. У нас есть много государственных программ по переобучению, получению новой специальности, можно использовать эти программы, чтобы они получили новую специальность и устроились на работу, создать все условия, чтобы они из детского дома могли забрать ребёнка в семью. Ребёнку гораздо лучше в родной семье.

Я считаю, что на территории детского учреждения должен находиться только профессионально подготовленный коллектив и сами дети. На этот период жизни для этих детей это их дом. Чтобы обеспечить прозрачность работы в детских домах, создаются попечительские советы, куда должны входить представители государства, бизнеса, средств массовой информации, неправительственных организаций, меценаты, и они вместе должны выработать чёткий порядок, по которому могли бы контролировать работу коллектива детских домов на предмет правильного исполнения своих обязанностей исключительно в интересах ребёнка. Просто устраивать проходной двор в любое время, когда захочу, что хочу проверяю, с кем хочу разговариваю, так не должно быть. Конечно, должен быть День открытых дверей, когда дети могут общаться с представителями бизнеса, неправительственного сектора. Эти встречи можно сделать очень интересными, организованными, в каких-то центрах, залах, с концертом, с диспутом, с возможностью дать детям высказать свою позицию. А просто так каждый день ходить проверять – сегодня одна организация, завтра другая, сегодня одно НПО, завтра другое, я думаю, на территории детского учреждения кроме того порядка, который установит попечительский совет, никого не должно быть лишнего. Это моя позиция. Что касается Дома мамы, то на этом совещании выступала представитель общественного фонда "Дом мамы", которая просила, допустить их во все детские дома. И поэтому это не специально критика в адрес Дома мамы, это просто как ответ представителю общественного фонда. Как я уже сказала, должен быть определённый порядок, как работать с детскими домами. Не надо забывать, что на этот период жизни детский дом является домом для отдельно взятого ребёнка.

– Но если в детских домах есть нарушения?

– Если нужно мгновенно зайти, потому что ребёнок сигнализировал, и стало известно, то порядок такой проверки тоже должен быть сформулирован. Администрация должна предоставить возможность ознакомиться с той или иной ситуацией, должна обеспечить доступ неправительственных организаций и государственных структур для уточнения этой ситуации, на которую пожаловался ребёнок.

– На ваш взгляд, как должны работать НПО и каких правил придерживаться?

– Правила одни – установленный порядок. Все должны работать в правовом поле, в том числе и неправительственный сектор. Должен быть порядок посещения детских домов и всех учреждений, где находятся дети. Этот порядок должен быть установлен на попечительском совете совместно с государственными структурами, правоохранительными органами, бизнесом, администрацией этого учреждения, органами образования, здравоохранения, то есть взрослые должны за территорией детского дома вместе сесть и обсудить, как всё будет выполняться в интересах ребёнка. Но дети не должны быть предметом экспериментов. Детям не должно это мешать развиваться, учиться, отдыхать в детском доме. Я еще раз хочу сказать, на этот период жизни это их дом, и права в этом доме должны соблюдаться в полном объёме.

– Не считаете ли вы, что за счёт НПО и меценатов проблемы решаются эффективнее, чем решает их государство?

– Конечно, и это правильно, это здорово, потому что за этим тоже стоит государство. Государство – это не только государственный сектор. Я благодарна всем небезразличным меценатам и благотворителям, спонсорам, которые помогают в решении этих задач. Но я еще раз хочу сказать, все должны действовать в правовом поле, должны быть чёткие стандарты и методики работы с детьми. И эти методики должны быть ориентированы исключительно на интересы ребёнка, для защиты его прав в полном объёме, и я не устану это повторять.

– Почему у нас государственные органы начинают активно работать только после общественного резонанса, взять ту же историю с мальчиком из ЮКО?

– Наверное, вы ошибаетесь, потому что, вы видите вот эти папки (На столе Загипы Балиевой лежали несколько толстых папок. – Авт.), у меня только с начала года на контроле стоит 119 случаев. И все госорганы работают в штатном режиме, значит, если где-то есть недоработки, я направляю туда, они подключаются. Есть вышестоящие организации, если нам не нравится, как выполняют свои обязанности нижестоящие. Если мы из каждого случая по ребёнку будем устраивать такое резонансное дело, то мы забываем о том, что за каждым этим делом стоит ребёнок, его судьба. У него тоже есть знакомые, друзья, родственники, общество, то есть ребёнок заслуживает, чтобы его права защищались очень корректно, в полном объёме, в строгом соответствии с законом.

– По девочке с иголками, Аружан Саин писала, что они обращались к вам…

– Ко мне они не обращались, если они обращались письменно в государственные органы с января шестнадцатого года, то я назначена только в марте шестнадцатого года. Мне лично никто документы не передавал, если бы они мне были переданы, я бы мгновенно включилась. В конце концов, есть электронная почта, и прошло столько времени, и можно было поднять этот вопрос. Я так думаю, все эти моменты, связанные с детьми, нельзя использовать только для каких-то манипуляций. Если девочке будет нужна помощь, я тоже подключусь, и будем работать со всеми госорганами в тесном контакте. Я хочу сказать, что я не видела ни одного отказа и нежелания нам помочь.

Читайте также:

Аружан Саин написала о девочке с иголками в родничке и спине. Родители не знают, откуда они взялись

– Как вы считаете, если все факты, которые указаны в заявлении, в документах, подтвердятся, нужно ли ребёнка изолировать от семьи?

– Если это угрожает здоровью ребёнка. У нас сейчас есть один случай, ребёнка насилует отчим, а мама заступается за отчима. Если следствие всё-таки докажет, что это было, и бабушка с дедушкой правы, то надо ставить вопрос о лишении материнских прав. Если не подтвердится, то нужно опять же работать с семьей, с бабушкой и с дедушкой, с мамой и с отчимом. Но самая главная здесь девочка, ей нужна психологическая коррекция, психологическая поддержка, нужно понимать ситуацию. Но пока мы ясно не увидим эту картину, то вопрос так ставить пока не можем. У нас очень много родителей, лишённых родительских прав, не потому что государство хочет отнять ребёнка у них, а потому что они ненадлежащим образом отправляют свои полномочия по защите прав ребёнка, по воспитанию ребёнка. Нужно усиливать ответственность родителей. Потому что, посмотрите, ребёнок вышел из дома – упал в речку, утонул, ребёнок вышел из гостей, из ресторана – упал в речку, утонул, ребёнок вышел во двор – загрызла собака, ребёнок шёл из школы – упал в арык, утонул. Да, тут мера ответственности всего общества, но в первую очередь родителей, то есть родители должны находить время для контроля, создавать безопасный мир для своего ребёнка. Каждый родитель создаёт для своего ребёнка, а в целом мы создаем безопасное общество для всех детей страны.

– Как вы считаете, почему программа по выплате алиментов так и не заработала?

– Я бы хотела тоже получить ответ на этот вопрос. Генеральная прокуратура подключалась, это такой социальный вопрос, всё общество должно понимать, что ребёнок не должен зависеть от недобросовестных родителей, от недобросовестных государственных чиновников. Я призываю всех к этому и обращаюсь к родителям, педагогам и к каждому взрослому гражданину нашей страны, мы должны пересмотреть отношение к нашим детям и понимать, что это Главный Гражданин нашей страны, который заслуживает, чтобы его права соблюдались в полном объёме. Я только за это ратую, я благодарна всем меценатам и Домам мамы, которые помогают, и фондам "Дар", и "Қасиетті жол", и "Асыл бала", и всем, кто неравнодушен к проблеме детства. И хочу сказать, что это великое благое дело, и государственные органы должны обеспечить для таких меценатов поле деятельности в строгом соответствии с законом, через разработки стандартов, методик и дать им это, потому что они мало того что помогают, они могут рассчитывать на то, что государство создаст все условия. На сегодняшний день мы должны понимать, что должна быть противопожарная безопасность, санэпидокружение должно быть достаточно безопасным, экология должна быть для ребёнка.

– Вы сейчас выпустили специальную брошюру, для чего? В школах раздавать будете?

– Вместе с конституционным советом и вместе с ЮНИСЕФ мы разработали брошюру, которую дадим каждому ребёнку. Он должен знать о своих правах, о конвенциях, о наших законах, о том, что государство ему предоставляет, и, конечно, мы говорим об обязанностях ребёнка.

– В этой брошюре есть телефоны, куда ребёнок может позвонить, пожаловаться?

– Конечно, но не то чтобы пожаловаться. Он может задать вопрос любой, который его волнует. Вы знаете, что call центр, который мы организовали, по результатам прошлого года спас 114 детей от суицида. Мы помогли многим семьям, многим детям, мы приобрели много друзей среди детей и родителей, и я так думаю, что эта тенденция будет продолжаться по поддержке детей. К нашей горячей линии проявила интерес международная телефонная сеть child-help. И, если мы сейчас все организационные процедуры пройдём, наш телефон доверия будет включён в международную сеть child-help, и все наши дети, которые находятся за границей на учёбе, на отдыхе, в путешествиях, если попадут в трудную ситуацию, их сразу переключает на наш телефон, и мы сразу включим режим оказания поддержки.

– В последнее время в стенах Парламента стали часто обсуждать видео, когда педагоги издеваются над детьми. В этом вопросе Министерство образования встаёт на защиту педагогов и требует запретить съёмки в школах. Как вы к этому относитесь?

– Я за то, чтобы во всех школах была система видеонаблюдения. Должны быть определённые места, где не должна стоять видеокамера, а в целом по всей школе должны быть камеры наблюдения, чтобы и родители могли включаться и смотреть. Сейчас технические возможности есть, тем более у нас сейчас цифровой Казахстан, у нас у всех есть телефоны, работает интернет, и можно будет посмотреть, на каком уроке ребёнок, что он сейчас делает. Это своего рода контроль за поведением как детей, так и учителей.