С Владимиром Куриловым, известным палехским иконописцем и руководителем Палехской иконописной мастерской, мы встретились в Алматы. В нашем городе и в Казахстане он бывает часто – работает, расписывает храмы. В творческом активе Владимира Константиновича и его команды 11 казахстанских храмов:
- храм Иоанна Богослова (г. Рудный);
- Успенский Кафедральный собор (г. Нур-Султан);
- церковь св. Николая в селе Малотимофеевка Акмолинской области;
- и пять храмов в Алматы: Софийский, св. Матроны, Троицкий нижний в храме Христа Спасителя, храмы Царственных страстотерпцев и св. князя Владимира, Вознесенский Кафедральный собор.
Владимир Константинович – очень приятный, живой, эмоциональный собеседник. Говорит просто о сложном и понятно о наболевшем. Размышляет. О творчестве, о жизни, о церкви, об искусстве.
Национальное искусство не поддаётся пропаганде
– Икона для верующего человека – символ веры, надежды и любви. А через что лежит путь художника в иконописцы? Через художественный талант и воцерковлённость? Каким был ваш путь?
– Многоходовый у меня был путь. К тому же была всегда активная жизненная позиция: октябрёнок, пионер, комсомолец. Потому я всегда пел, плясал, выпускал стенгазету. С этого и пошло – с интереса к жизни.
Трудовую деятельность начинал, как и многие в советское время, рабочим на заводе. Потом два года в театре проработал: артистом драматическим, а не художником. Первое художественное образование получил под Костромой – художник-ювелир, но ни одного ювелирного изделия не сделал. А вот художником стал, там хорошая подготовка. Потом занимался интерьерами: рестораны, дома культуры, дома пионеров. Монументальная мозаика, витраж, выколотка, роспись. И вот роспись, фреска, мне очень понравилась.
– Почему вы поехали в Палех?
– Первая причина – это, конечно, фреска, палешане в монументальной росписи необыкновенно хороши. Вторая – иконы. Я с 1975 года загорелся иконой. Не просто собирать их стал, а писать. Этому я не учился где-то, а сам, через руки, это очень важно и хорошо. Но я понял, что надо учиться.
А куда ехать учиться? Только в Палех. Это в последнее столетие Палех ассоциируется со шкатулками и расписанными миниатюрами. А много веков назад основным промыслом мастеров Палеха была иконопись. И свой язык иконописный, стилистику они сохранили. Когда стали палешане писать шкатулки, это после революции произошло, то говорили: "Сказки-пляски, а будто святые пляшут". Они и технологию, приёмы сохранили – яичная темпера, золото сусальное, олифа. Стилистический язык в Палехе сохранился полностью. Когда в 1988 году на 1000-летие Крещения Руси официально разрешили писать иконы и открылись храмы, мы уже были готовы.
– Готовы расписывать храмы и писать иконы?..
– Конечно! Сейчас же все пишут иконы, все кому не лень. И все расписывают храмы. Думают: воцерковляйся и пиши! Но нет, этого мало. Нужна школа, а она мало у кого есть. Школа – это главное. У нас она уже была. Нам не надо было учиться расписывать золотом, мы этими приёмами владели. Языком иконы тоже владеем.
Художник, любой, зависит от соцзаказа. Социальный заказ – это то, чего требует общество, то, чего требует рынок. Сейчас соцзаказ на храмовое, церковное искусство. Тот же Палех сейчас спасает только церковь. Потому что шкатулки не так востребованы… Хотя тоже большое искусство.
По большому счёту, нет такого понятия – "шкатулка", "лаковая миниатюра", "икона". Есть понятие "палехская школа". Это очень высокое понятие. В России беда: там национальное искусство, я не говорю народное, народное – это ложки-поварёшки, лапти, Хохлома, я говорю про высокое национальное искусство – ему в России не уделяют внимания и специально не развивают. Потому что национальное искусство не поддаётся регулированию и не поддаётся пропаганде…
Всё просто: зачем поддерживать художника национального искусства, зачем? Он же не влияет на массы… Телевидение, кино – вот что влияет. Ленин что сказал? "Из всех искусств для нас важнейшим…" А электорату что надо? Он же не палехскую шкатулку идёт покупать, он не на выставку искусства пойдёт. Он смотрит "Первый канал", сериалы, "Дом-2". Он пойдёт туда, где голая задница, извините.
Все кому не лень пишут иконы
– Иконы и роспись храмов – это, однозначно, искусство не для всех. К тому же оно строго регламентируется традициями и канонами. Знают ли вас как профессионала-художника в профессиональном мире? Проводятся ли выставки работ иконописцев?
– Я член Союза художников, а там надо выставляться. Первая персональная выставка была в Москве, на 50 лет. Было много СМИ: газеты, радио, телевидение – 8 каналов, интервью брали наперебой. 45 минут эфира на радио дали. Всё на ура!.. И я делал выставку через 5 лет, в этой же галерее, на Кутузовском, напротив Дома правительства – и всё, тишина. Сейчас никто не придёт на выставку. Ориентиры сменились.
На своё 60-летие я в Москву с выставкой уже не поехал. Сделал большую выставку в Государственном музее палехского искусства в Палехе. У нас построили большой Музей иконы (Государственный музей палехского искусства. – Ред.). Но на выставке икон было мало, две витрины всего. В основном были эскизы и фото храмов – роспись. За 15 лет мы много храмов расписали. Очень большой интерес был к выставке. Музей попросил, чтобы она целый год была. В таких выставках мы с радостью участвуем.
Мои художники из бригады постоянно участвуют в выставках. По линии Союза художников – я его членом стал в 50 лет. И то не хотел, без меня меня женили. Я и в партию не вступал, и сюда не хотел, но пришлось. Сейчас в Союзе художников все кому не лень, а на выставках – тем более. Выставок проходит масса – региональных, всероссийских, международных. Возьмут что угодно, только принеси. Сейчас с этим просто – и денег не надо, и спонсоры появятся тут же. Тем более если ты талантливый художник, тем более если это иконы. Это же дело святое, это же не "Чёрный квадрат" Малевича выставляешь, чушь какую-то…
– Возможно, надо менять формат выставок?
– Да-да, я когда последнюю свою выставку делал, сразу задумал, что она должна быть передвижной. Экспозиция составлена так, что нет стекла, нет ничего тяжёлого и объёмного – вся выставка убирается в две коробки. Её можно в любом помещении сделать – технологии позволяют. Было бы желание. Но его сейчас нет, не хочу энергию тратить на выставки. Мне через два года будет 65 – и если буду делать выставку, то в Кинешме, на своей родине. Очень хочется, пока живы земляки, показать им свои работы. Они, наверное, и не знают, что у них земляк уже 11 храмов расписал в Казахстане и столько же в России.
– Я думала, что иконописец – редкая профессия, и это искусство в наш компьютерный век понемногу угасает. Но сейчас понимаю, что, оказывается, это не так…
– Да нет же, не так! Толпами молодые люди идут! Сейчас во всех художественных учебных заведениях России есть отделения иконописи или стенной росписи. Во всех ведущих заведениях в Москве есть иконопись и фреска: в Суриковском, и в Мухинском, и у Глазунова, и у Андрияки. Ко мне сейчас просятся в бригаду выпускники Академии питерской, окончили историко-церковный, отделение живопись. Везде готовят таких специалистов. Потому что на это есть заказ.
Меня приглашали в Академию Глазунова на защиту дипломов, в комиссию. Так первое, что я там увидел, – это объявление в вестибюле: кто хочет принять участие летом в росписи храмов, обращайтесь туда-то... То есть очень востребовано. Все кому не лень пишут иконы, все расписывают храмы – все! Умеют – не умеют, неважно…
Канон – это закон для иконописца. Но исполняет его свободный художник
– А насколько иконопись и роспись храмов консервативный вид искусства?
– Аааа! Это ещё Горький сказал: как так могло получиться, что из этого консервативного вида искусства получилось такое чудо как палехская шкатулка.
Когда я преподавал икону (основы иконописи. – Ред.) в Палехском художественном училище (был у меня такой период), я на первом уроке цитировал произведение Лескова "Запечатлённый ангел". В произведении описан труд иконописца. А эпиграфом стоит: "Канон – это закон для иконописца. Но исполняет его свободный художник".
Да, этот вид искусства консервативен… Если ты его не знаешь! А знание канона, службы, Писания, Ветхого и Нового заветов, когда ты в теме, когда ты в материале глубоко, когда ты знаешь творчество Рублёва, Дионисия, разбираешься в школах – это трудно, но это надо – ты можешь творить. Только тогда, когда ты себе ставишь творческую задачу, ты можешь творить.
Читайте также: Во сколько обходится строительство храма? Разбираем на примере Александро-Невского собора
Конечно, если у тебя другая задача, если ты поставил себе задачу заработать побольше денег, то всё просто – в интернете нашёл подходящую картинку, скачал, перевёл на стенку, раскрасил. Там творчества нет, там зарабатывание денег. А если у тебя нет знания канонов, что ты можешь изобразить? Ты не понимаешь элементарных вещей – можешь святого написать в профиль, а этого делать нельзя. Ты можешь хитон у мученика делать зелёным, хотя там должен преобладать красный цвет…
Это и есть канонические вещи, которые иконописец должен знать. Большинство так называемых иконописцев их не знают. Да тот же красный цвет хитона – он же может быть красный холодный, тёплый, красный яркий. Вот где творчество! Как все виды искусства: если ты человек творческий, то у тебя широкая гамма раскрытия образа своего "я". Тот же Рублёв не стал бы великим, если бы он не сломал сложившуюся до него в византийской и греческой иконографии композицию Троицы. Он её сломал и сделал по-своему. И теперь все её рисуют так – канонически, как у Рублёва. Но это он сделал, сломав предыдущий канон.
В храме на иконе лик не должен выражать никаких чувств
– Кстати, о канонах. Бывая в разных храмах, католических и православных, я обратила внимание, что святые в православных храмах, как правило, смотрят на прихожан очень строго, взыскательно или же смиренно, и тогда в их глазах проглядывает вся мировая скорбь. А католические святые – почти земные, живые, из плоти и крови, это скорее портретная живопись или даже чуть ли не бытовая картинка. Почему такая разница в изображении?
– Всё просто. Когда христианство разделилось на католиков и православных, православная вера осталась верна мировым канонам. А условный язык иконы очень сложный, он вырабатывался веками. Потому по-настоящему писать икону очень сложно. Я сам не всё понимаю. А там было просто. Когда первые апостолы (это не притча, это было на самом деле) увидели первое изображение Спасителя, а это было как фотография, кто-то из апостолов сказал: "А так нельзя писать, человек придёт в храм и не поверит, что царствие божие как на земле". И тогда стал вырабатываться свой язык иконописный.
Мы же привыкли: на картине перспектива к горизонту. А на иконе – обратная перспектива, там всё сломано. На иконе, наоборот, предмет, удаляющийся от нас, расширяется (пример: стол и подставки у ангелов в иконе Андрея Рублева "Троица". – Ред.). Там нет объёма, там всё в одной плоскости. Это такой условно декоративный язык – очень сложный язык, но очень выразительный. Чем он ценен – он позволяет выразить, сделать ладно образ. Вот так и добивается иконописец изображения духовности мира.
Когда я преподавал, все мои студенты были подготовленными, они писали шкатулки. Я им говорил: "Ты на шкатулке пишешь сказку, у тебя там должна быть сказка. А здесь ты должен писать космос. Вот когда ты пишешь горки – ты представляй лунный пейзаж, марсианский.. А когда ты пишешь лицо – ты не лицо пишешь, ты пишешь лик. Вот тогда космос в глазах появится. И тогда ты скажешь: я вижу лики"... Выработались каноны: в храме на иконе лик не должен выражать никаких чувств. Ангелы – они же бесплотны, а многие этого не знают…
В католичестве – как в академическом письме: там смех, улыбка, грусть, печаль. Европейская культура шла от греческих, римских художников – это прославление анатомии, красоты человеческого тела. Естественно, что и католическая церковь пошла по этому пути. И хронологически это прослеживается. Хотя ранние века, ещё до Микеладжело, у них фрески с православными похожи, это романский стиль. А вот эпоха Возрождения – там уже иначе.
А у нас до конца XVII века, когда Пётр I открыл окно в Европу и понаехало западное искусство, нельзя было академически писать. Во-первых, теней не должно быть на иконе и в храме. Какие тени?.. Там свет Божий льётся со всех сторон. И других нюансов много, которые надо было учитывать. А в конце XVII, в XVIII, XIX – там уже всё иначе. В Питере в Исаакии (Исаакиевский собор. – Ред.) – масляная академическая живопись. Вот и всё.
Но иконы и храмы писать нельзя в этом стиле. Нельзя, и всё! Это картина Божьего мира. Я уже не говорю про рай, который "как на земле" – вот как такое может быть? Не может. Но никто об этом не думает из молодых иконописцев, не задумывается. Проще написать икону в академическом стиле, это может любой, закончивший художественное училище и владеющий техникой, знающий в тоне, в цвете – он напишет, и тем более скопирует. А в православной иконе – тут уже надо не только знать, но и уметь, владеть техническими приёмами. Это ещё сложней.
Тот же Васнецов в конце жизни (он много храмов, икон написал) сказал: "Как я был далёк от настоящей русской иконы, я только сейчас понял. И, наверное, мне так и надо было писать сказки". Он понял, что не туда шёл.
Живопись должна быть неразрывно связана с архитектурой
– Насколько это возможно – копировать стили известных иконописцев? И насколько востребовано?
– О, этого много. Почитайте объявления, некоторые "художники" так прямо и пишут: "Роспись храмов в рублёвском стиле". Ребята, да вы даже не скопируете его. Даже не скопируете! У вас красок таких нет, минералов таких нет сейчас, вы техникой не владеете. Золотом не умеете ни творить, ни класть, а самому такое создать – это тяжело, это невозможно.
Я смотрю на иконы Дионисия и на Рублёва, поражаюсь: как они в XV-XVI веке такие шедевры создавали? У них же не было информации такой, как у меня сейчас…
Но! Во-первых, они были монахи, и, скорее всего, такой талант – это сверху.
Во-вторых, мы сейчас живём в другом мире. Мы духовно до них не дойдём, до их высоты, до их чистоты, до их подходов к искусству…
Я стараюсь писать в палехском стиле и в тех стилях, которым меня учили и которыми я владею: ярославская, строгановская, новгородская школа. Но я никогда не возьмусь писать под Рублёва. И всем говорю: "Вы шарахайтесь от таких "художников", не вздумайте с ними связываться, они в лучшем случае сделают пародию на оригинал", – говорю я батюшкам, заказчикам.
А потом – зачем? Для художника ценно писать в то время, когда он живёт. Мне было бы приятно, если через 100-200 лет сказали: "Да, этот храм написан в XXI веке, а не пародия на XV век".
И ещё, я не буду хвастаться, но мы стараемся каждый храм делать неповторимым. В технике, в стиле, в цвете.
Многие забывают, что первая задача росписи в храме: живопись должна быть неразрывно связана с архитектурой. Но есть мастерские – они как выбрали одно, так и погнали! Храм стоит с колоннами, портики – неоклассика, там можно писать академию, а они там пишут древнерусский стиль. Вот в цвете – это всё уже вторично. А первое, повторюсь, – это связь архитектуры с живописью.
Читайте также: Архитектурная жемчужина Алматы: как изменился Вознесенский собор после трёх лет реставрации
Вот у нас мука была с Вознесенским собором в Алматы. Это неорусский стиль, и это модерн, и писать его в древнерусском палехском стиле нельзя…. А модерн в русском церковном зодчестве не состоялся, не успел, революция наступила. Он только-только начался, только-только, два-три храма есть, и всё…
– Часто ли заказчик, церковь, был недоволен вашей работой. Приходилось ли вам переделывать свою работу? Или чужую?
– Не было такого. Есть, конечно, недовольные, но это вкусовщина, как я называю. Есть люди, которые разбираются в иконе, в искусстве, но они любят вологодское письмо, ну вот любят его!.. И сделаешь такому заказчику палех или строгановский стиль, а строгановский стиль – это Фаберже в иконе, это самый высокий стиль, самые высокие мастера. Вот сделаешь ему такое – он не поймёт, ему надо вологодское, и это вкусовщина. И много глашенных ходят в храмы. Они не видят композиционного строя, стилистических находок, они зацепятся взглядом за какую-нибудь ерунду, за мелочь, и недовольны. Я на это внимания не обращаю. Но, если честно, я каждым своим храмом недоволен. Вот закончил – и уже недоволен...
Искусство не требует суеты
– Сколько уходит времени на роспись храма?
– Васнецов в Киеве 10 лет расписывал. Храм Христа Спасителя 37 лет расписывали. Это для нас мечта, мы работаем очень быстро. Вот сейчас мы в Алматы расписываем шестой храм – Александра Невского. А до этого были храмы Софийский, Матроны, часовня Саровского, Ключи подворье, храм равноапостольного Владимира в Баганашиле, Вознесенский храм, Троицкий нижний храм на Саина – там мы модерн начали нащупывать...
Костяк нашей бригады десять человек. В Нур-Султане 30 человек расписывали и работали полгода. Это не быстро, это сверхбыстро. Успенский храм в Нур-Султане – 6000 квадратных метров, это больше чем Вознесенский собор на 2000 квадратов. Я когда приехал, говорю "год минимум на роспись!". А Владыка Александр мне говорит: Владимир Константинович, полгода, к Пасхе. Шесть тысяч квадратных метров за полгода!.. Я Владыке говорю: ни одна бригада в России не возьмётся. Он: надо. На Пасху была служба. Мы успели.
Но так нельзя, я сразу скажу. Искусство не требует суеты. А с нас требуют. Быстро. Быстро. Быстро. И есть другие вещи, несовместимые с искусством. Расписываешь храм, а параллельно идёт строительство, холод, двери открыты, шум, стук. Как писать? Леса трясутся, меньше 10 градусов в храме, рука к стене примерзает. Бывает, плюс пять в храме, а высота его – 44 метра внутри, бывает – и до 70 метров.
Мы работаем с 8.00 до 20.00 каждый день, кроме воскресенья. Постойте 10-12 часов на лесах, которые шатаются на высоте 40 метров. И не просто стоять надо, а рисовать, писать тонкие ровные линии, и чтобы они на место легли. Это не валиком махать. Храмовое искусство – очень тяжёлый труд, который мало кто ценит.
– А есть у вас мечты?
Я знаю, что идеальных заказов нет. Но хотелось бы к идеалу приблизиться. Хотелось бы хоть один храм расписать, как я хочу. И на тех условиях, на которых я хочу. Леса такими должны быть, как я хочу, а не какими мне сделали. И писать не "быстро-быстро", а как пишется.
Ещё я хочу сделать книгу о своих работах. Не фотоальбом, а именно книгу. Чтобы фотографии храмов, которые я расписывал, сопровождались текстами, чтобы во вступлении – искусствоведческая статья. И чтобы тексты описывали не только то, что получилось, но и то, что не получилось. И чтобы процесс был описан – с какими трудностями пришлось столкнуться при реализации проекта.
Беседовала Евгения Морозова, фотографии Игоря Буренина, АПН
