По последним данным Генеральной прокуратуры, за 2017 год в стране совершили суицид более 3,6 тысячи человек. Из них несовершеннолетних – 167. В отчёте Всемирной организации здравоохранения за 2014 год отмечено, что Казахстан в рейтинге суицидов занимал четвёртое место в мире. Впереди лишь Шри-Ланка, Гайана и Монголия.
Для борьбы с этой проблемой правительство инициировало проект во всех регионах Казахстана, который в конечном итоге помог бы выявлять группы риска, а также проводить специальное обучение специалистов. Но многие эксперты считают, что решению вопроса суицидов мешает отсутствие в обществе открытого диалога на эту тему, особенно среди подростков.
Такого подхода придерживается и американский психолог Джамейка Фалконер. Она участвовала в дискуссиях о расовом и социальном равенстве и вела работу по восстановлению благоприятной социальной атмосферы в американском городе Фергюсон после событий 2014 года.
Казахстанский благотворительный фонд "Дарыниана" с помощью программы "Фулбрайт" пригласил доктора Фалконер в Казахстан. Здесь она проведёт серию семинаров и тренингов для педагогов и психологов Астаны, Алматы, Караганды и Темиртау по профилактике суицида среди молодёжи.
Корреспонденту Informburo.kz удалось поговорить с известным психологом и узнать, как с проблемой суицидов борются в Соединённых Штатах и как понять, что близкий вам человек находится в сложной жизненной ситуации.
– В интернете, особенно на научных и новостных порталах о вас пишут много и только хорошие вещи. В первую очередь указывают, что вы активно оказываете психологическую поддержку в Сент-Луисе штата Миссури. Как вы пришли к работе в психологии? Почему решили сосредоточиться на поддержке людей именно в борьбе с суицидами?
– Пойти в психологию меня мотивировал мой профессор в колледже. Она вызывала большой энтузиазм, была очень обаятельным человеком и делала так, что психология выглядела сложной вещью. Это сильно на меня повлияло. На путь активности и общественной деятельности меня привело ощущение, что именно в этом чувствуется настоящая жизнь.
Настоящее влияние своей работы я почувствовала после событий в Фергюсоне. До этого ощущение помощи обществу не было таким сильным.
– Возможно, это самый частый вопрос, который задают психологам из вашей сферы: что приводит человека к мыслям о суициде? Это постоянное давление общества или же экономические и психологические проблемы?
– Для большинства случаев это всё же комбинация факторов. Могут быть и экономические, и психологические, и социальные проблемы, но они всегда влияют вместе. К примеру, если вы живёте в действительно бедной стране или регионе, то экономические условия могут заставить вас чувствовать себя плохо. Но вы можете жить в стране со стабильной экономикой и всё ещё иметь суицидальные мысли.
С другой стороны, подросткам нужно чувствовать свои социальные связи, что они находятся в контакте с окружающими и что люди их поддерживают. Так они могут видеть свои жизненные перспективы в намного лучшем свете. Подросткам нужно чувствовать почву под ногами.
– И обычно, когда говорят о суицидах, чаще вспоминают именно о молодёжи. У молодых людей больше предрасположенность к деструктивному поведению?
– В Казахстане, насколько я знаю, в последние годы число суицидов среди детей и подростков остаётся высоким. Это немного отличается от ситуации в США, где эти показатели между возрастными группами более выровнены, совершить суицид могут и люди старшего возраста.
Я думаю, общее между молодёжью Казахстана и США в том, что подростки часто бывают не поняты окружающими. Также сейчас многие подростки по всему миру сталкиваются с куда большим потоком информации, чем их сверстники 20 лет назад. Интернет, социальные медиа, СМИ, – информацию можно получить очень быстро. Но из-за того, что мозг ещё не сформирован, происходит информационная перегрузка.
– В таких случаях обычно говорят, что информацию нужно ограничивать, что-то запрещать. Правильный ли это подход?
– Блокирование определённых приложений или веб-сайтов было бы полезным в этом вопросе. Но я не знаю, единственная ли это стратегия – здесь есть много других факторов.
Поэтому нужно давать знания и тренинги на уровне школы и сообщества. Возможно, нужно заняться маркетингом в части суицидов, то есть отношения общества к ним.
– В Казахстане услуги психологов не так популярны, и люди чаще предпочитают не выносить проблемы на публику. Как сделать походы к психологам более популярными, как это происходит в США?
– В США мы проделали для этого большую работу. К примеру, мы сделали нормальными разговоры о суицидах между врачами и пациентами, родителями и их детьми, между подростками. То есть в Соединённых Штатах мы сделали много, чтобы избавиться от стигмы о ментальном здоровье и суицидах.
Другими словами, лучшее, что может сделать сообщество, – это начать говорить о проблеме открыто. Это реальная помощь в решении проблемы.
– В Казахстане планируют создавать стационары для суицидальных подростков. Правильная ли это практика? Допустим, ситуация у человека может стабилизироваться, но проблемы могут появиться вновь после возвращения в общество.
– Я считаю, что подростки, которые находятся в зоне риска, нуждаются во временной изоляции от привычной среды. Им нужно отдалиться от семьи и друзей, чтобы получить оптимальную помощь – ментальную или медицинскую. Её нужно оказать в месте, которое отличается от привычного для человека.
Если всё будет исправлено и помощь будет получена, то они смогут, я думаю, вернуться к нормальной жизни без рецидивов.
– С чего следует начинать борьбу с суицидами "закрытым" обществам? С родителей, общества, врачей?
– Из того, что я поняла, в практике врачей в Казахстане уже произошло много изменений. Их начали тренировать по вопросам ментального здоровья, теперь они смогут лучше идентифицировать ментальные проблемы. И теперь эти люди смогут внутри своих сообществ распознавать людей, находящихся в зоне риска. Это первый шаг, который уже сделан. И это много значит для страны.
– Есть ли признаки, по которым окружающие могут определить, что их близкий находится в сложной ситуации? Ведь даже если друг или член семьи улыбается и веселится, это не означает, что у него всё в порядке.
– Для подростков таких тревожных знаков много. Один из них – чувство безнадёжности. Если вы общаетесь с подростком, а он говорит, что не верит, что его жизнь станет лучше в будущем, то это тревожный знак.
Если человек чем-то интересовался, у него было хобби, а потом резко всё забросил, или если кто-то интересуется смертью и восхваляет её, таких людей относят к группе высокого риска.
– Что нужно делать человеку, который думает о суициде? Что делать его близким?
– В Соединённых Штатах я бы посоветовала в первую очередь обратиться к врачу или родителям. В любом случае, в любой стране нужно обращаться за помощью, не молчать.
– Бытует мнение, что чем чаще говорят о суицидах в СМИ, тем больше их становится. Вы с этим согласны?
– В США за последние 20 лет были случаи, когда суициды влияли на подростков, мотивируя их на аналогичное поведение. Но в целом, я считаю, когда ты обсуждаешь суицид или суицидальные чувства с человеком, то это не приводит его к совершению самоубийства.
Особенно это касается разговоров о суициде как проблеме. На самом деле диалог об этом должен быть открытым, чтобы люди чувствовали себя комфортно, говоря об этом. Такое обсуждение, наоборот, приводит к меньшему числу суицидов.
– Возвращаясь к теме блокировки. Нередко детей законами ограждают от какой-то опасной информации. Но затем, после совершеннолетия, снова погружают в этот мир. Не приводит ли это к проблемам?
– В США мы не блокируем какие-то вещи, а учим подростков, как бороться со стрессами. И я не уверена, что если вы будете ограничивать информацию, а потом откроете человеку мир, то он будет знать, как распорядиться новой информацией. Это хороший вопрос, но здесь нельзя что-то сказать, пока не попробуешь это сделать.
– Как вы думаете, можно ли создать общество, где нет суицида? Что для этого нужно сделать?
– Я думаю, все риски суицидов невозможно убрать полностью. Потому что для этого нужно избавиться от домашнего и сексуального насилия, буллинга, влияния интернета.
Часто подростки чувствуют безнадёжность, когда сравнивают в социальных сетях свою жизнь с жизнями подростков по всему миру. Им кажется, что у других такая прекрасная жизнь, а вот у них самих ничего этого нет. Чтобы ограничить это, нужно убирать интернет, социальные медиа и так далее.
– Если бы у вас была власть выстраивать в мире борьбу с суицидом от лица ООН, какие бы рекомендации вы дали международному сообществу?
– Одна из моих первых рекомендаций – открытое обсуждение и диалог о суициде по всему миру. Нужно говорить, что это такое, что с этим делать и почему люди думают об этом. Мы должны сделать разговоры о суициде нормальной вещью, тогда из этой темы уйдёт понятие стыда.
Интервью по теме
"Есть только видимость науки на казахском". Молодой учёный о биологии, феминизме и инклюзивности
Корлан Садуакасова, доктор медицинских наук: Одного конкретного гена шизофрении нет
