"Крутить" больного легче, чем слышать его

Мимикой и жестами он в последние годы активно пользуется: фраза за фразой, звук за звуком он откочевал от нас в совсем новый для себя и, уж конечно, для нас – бесшумный, значительно приглушённый мир. Он почти потерял слух, но влиятельности своей ни лишился ни на йоту. Он по-прежнему – глава клана. Символ и лидер семьи. Олицетворение мира и покоя. Эталон справедливости. Многие важные решения, несмотря на его проблемы со слухом, принимаются с оглядкой на него: а что он скажет, что подумает?

Его немногословные, лаконичные оценки значат очень много для каждого из нас, для его пятерых детей, для зятьёв, невесток, многочисленных внуков, внучек, правнуков и правнучек.

Когда кто-то из нас его расстраивает, он не отчитывает, просто молчит: гораздо позже мы узнаём, что старик украдкой, втихаря где-то плакал. Это настоящий катарсис для провинившегося.

Когда мы радуем его, он непременно выслушает разные источники нечаянной радости, взвесит, вынесет вердикт и очень лаконично, взволнованно и эмоционально поощрит своим экспромтом. Подарит бата – благословение. Как у казахов это принято.

Он – это концентрированное "мы". Это қара шанырақ. Это корни.

Поэтому мы делаем для него очень многое. Всё, что можем, и ещё чуть больше того.

…Последняя волна гриппа папу особенно люто придавила. Аппетита нет, глаза тусклые, организм кровит – и непонятно почему. Самолётом его экстренно отправили с Каспия к нам в Алматы.

Часть анализов папа успел пройти дома. Удивительно, что ему на это вообще хватило сил. Старик бережно развернул результаты своей компьютерной томографии (КТ), сделанной в Актау и... Я понял, что ему тамошние врачи выдали просто фуфло. Обманку. Бред сивой кобылы. Набор бессмысленных латинских и английских словосочетаний через запятую перемежается русскими словами и словосочетаниями.

В день, когда по всем телеканалам и лентам новостей гремит незабываемый теперь главврач одной из алматинских больниц Ануар Аманов ("крутите больных!"), мы госпитализируем папу в "совминку" – так по старой памяти алматинцы называли клинику при Совете Министров КазССР. Когда-то она была закрыта для простого народа, но вот её отпустили с ведомственных хлебов в свободное рыночное плавание. Теперь тут зелёный свет включён и для просто платёжеспособных людей. Но "прикреплённому контингенту", уж разумеется, – особый почёт, респект и уважуха.

Надпись у входа – "Центральная клиническая больница медицинского центра управления делами Президента Республики Казахстан". Здесь по квоте папе пару лет назад удачно заменили часть тазобедренного сустава. Как говорят спецы, это значительно повысило качество жизни пациента. Собственно, в расчёте на такой же профессионализм мы снова тут.

На второй день после папиной госпитализации лечащий врач совминки говорит, что папе нужно пройти дорогостоящее обследование. На платной основе. Называет сумму. 500 000 тенге. Да, это много. Да, это дорого. Очень много и очень дорого. Но семья большая: вместе навалимся – думаю, справимся. Врач просит, чтобы мы приехали к нему поговорить о нашей платёжеспособности. Приезжаем. Разговариваем. Показываю ему актаускую КТ. Как я и ожидал, её не принимают. Не годится. Алматинский медик более политкорректен в оценке трудов своих коллег с Каспийского побережья: КТ "неинформативна".

Показываю ему со своего монитора результаты сделанных в Алматы анализов крови. Уж алматинская-то лаборатория не соврёт, думаю. Нет, оказывается, тоже не годится. У совминки – киберзащита. Подключения к интернету нет. В электронном виде отправлять некуда.

Вот здесь я хочу просто заострить: целый комплекс с новейшей техникой, с многочисленным разнопрофильным персоналом врачей выключен из мирового информационного пространства. Наглухо. По соображениям безопасности. К своим зарубежным коллегам на консультацию – как обращаться? По сотке? Если такая совсекретность у медучреждения, то где же металлодетекторы на входе? Почему совминка не в защищённом от ядерного удара бункера сидит? Может быть, и больных через бойницы в больницу пора вам просовывать?

Ладно, это лирика уже совсем. В сухом остатке: анализы не берут – даже и алматинские. Делать надо здесь, платить заново. Ок, говорю. Анализируйте это.

У папы – повышенное давление. В карточке при поступлении это отмечено. От давления папе уже что-то даёте? Лечащий врач деланно спохватывается. Ах, а я-то всё думаю, что мне с терапевтом обсудить? Совсем из головы вылетело!

А историю болезни запросили? Чтобы в динамике анализы посмотреть? Папу здесь оперировали в 2014 году. Нет. Мне та история абсолютно не нужна.

Папе назначают курс лечения, берут один за другим анализы, делают заново КТ и УЗИ. Ежедневно я прихожу к лечащему врачу. Жду его подолгу. Как-то пришлось дожидаться особенно не по-детски: эскулапы вели отчётное собрание. Важное. Годовое. Но папа важнее, конечно. Отсидел внизу два часа с гаком. Дождался. Зашёл. Мне уделяют несколько минут. Говорим о необходимых (по мнению лечащего врача) процедурах. Он мне с явным сочувствием вещает об очереди на всевозможные исследования: мол, сколько дней придётся папе лежать в стационаре в ожидании всех процедур, ему неведомо. Но за каждый койко-день – 11 000 тенге. Вынь да положь. Собираюсь спросить про необходимость именно этих обследований.

Онкомаркерами ищут следы рака, не находят, – и слава Богу. Теперь, убедившись, что онкологии нет, лечащий врач уверенно готовит папу к следующим двум обследованиям. Я не буду приводить здесь папин диагноз. Просто скажу, что процедуры ему выбрали весьма болезненные. Здесь дело даже не в цене: 7200 тенге, 11400 тенге. Дело в мучениях. Это тебе не с присосками на кардиограмме лежать и не снимок грудной клётки щёлкнуть. Больно и неприятно их проходить: и в 70, и в 17, и в 7 лет. Поэтому мне важно понять – зачем?..

Но тут врачу приходит важный звонок на сотовый.

Эскулап вальяжно откидывается в кресле и расплывается в улыбке: "Ассалау мағалейкум, Саке. Ничё, помаленьку. Өздерің қалай?.." Мне по-байски машут ручкой: сиди, жди, мол. Чувствую, общение с пациентом тут что-то вроде садақа – пожертвования: есть настроение – поговорят, нету – не обессудь, болезный. Похоже, есть и поважнее дела, чем полмиллиона из нашего семейного бюджета.

Тут, конечно, всё, что было внутри, – закипело-запыхтело. Ругаться я не умею: просто всё вкратце описал главврачу в кратком послании по модернизации диалога "пациент-врач". Занёс в приёмную, зарегистрировал. Убедительно прошу проводить только необходимые исследования, которые позволят точно выявить источник заболевания. И сделать это в максимально сжатые сроки.

По обращению собрали целую комиссию. Шесть сотрудников. Прихожу для разговора. Начинаю беседу с возмутительного описания раскручивания больных. "Заполняйте всю таблицу... для этого вам нужны платные больные... старую черепно-мозговую травму вытащите, отправьте на КТ (компьютерную томографию. – Р. М.)..."

Правда, вспомнить фамилию пойманного за язык главврача не могу: Ануар... Ануар... Турсунжанович – с придыханием подсказывает мне первый заместитель главврача совминки Данияр Амангалиев. Мне напоминают, что видеозапись эта – аж двухлетней давности. Аманов – хороший организатор. Очень жаль. Но это совсем другой коленкор. Ни "крути", ни "раскручивай" не являются основной функцией ни заведующего отделением, ни лечащего врача, ни больницы в целом, рассказывают мне. Благо, больного тут ставят в основу всех процедур. Важна врачам и обратная связь, говорят мне.

Но в государстве не существует единого стандарта признания анализов. Анализы пациентов, приезжающих из регионов, врачи совминки сравнивают со своими анализами – и они не соответствуют. Или отличаются. Почему? Потому что здесь – самые чувствительные реактивы, лаборатория сертифицирована в Европе. И анализы признаются в Европе. В Южной Корее. В Израиле.

Мне становится интересно: как при критической необходимости отправляют зарубежным коллегам анализы? Голубиной почтой? KazPost? Замглавного врача говорит, что корпоративная почта всё же есть. Но только в приёмной. И врачи просят своё руководство – дайте возможность переписываться с коллегами, за рубеж послать анализы. Но – защита служебной информации. Врачебная тайна.

Впрочем, мне интересен, конечно же, больше папа, чем связь совминки с внешним миром.

Начальник службы поддержки пациентов (внутрибольничный аудит) твёрдо, уверенно, глядя мне, казалось бы, в самую душу, рассказывает, что на каждое исследование врачами от папы... получено информированное согласие. Стоит его подпись на бумагах. Я должен поверить, что пациент с двусторонней смешанной тугоухостью IV степени понял и осознал всё, что ему говорили.

Чудесным образом сразу же после моего обращения к главврачу выяснилось, что именно отсутствие подозрений на рак… освобождает папу от необходимости пройти два болезненнейших обследования. И выписывать его уже можно "сегодня-завтра".

То есть одни и те же анализы на онкомаркеры позволяют делать лечащему врачу и его непосредственному шефу два прямо противоположных вывода. И в итоговом чеке стоит уже не 500 тысяч, а чуть меньше 300 тысяч тенге.

А если бы я не возмущался и не бегал по этажам с нижайшей просьбой поговорить и рассказать, что, собственно, с папой врачи творить собираются? Ему бы так и впихнули полный набор всевозможных обследований – как нужных, так и "левых"? Разве это не есть то самое откровение от Аманова – "крутите больных"?

Нет, уверяют меня. Это просто лечащий врач пренебрёг коммуникативной составляющей.

Говорить с пациентом – важно и нужно, пытаюсь я донести нехитрую мысль до комиссии. Деньги – не самое важное в излечении. Для исцеления важно доверие к врачу, важен эмоциональный фон и хорошее настроение. Поддержка близких. Мы для этого привозили по вечерам внучек к нашему папе. Пандусов на входе в совминку нет (хотя и обязано медучреждение обеспечить доступ для людей с ограниченными возможностями в свои пенаты). Так нас запускали через раздвижные ворота: и в итоге чуть этими воротами не раздавили ребёнка прямо в коляске. Это тоже вы отнесёте к проблеме с коммуникацией?

В кабинете замглавного врача повисает неловкая пауза...

Мне обещают, что бесследно наша сегодняшняя беседа не пройдёт.

...Папу выписали на днях. Ему действительно стало лучше. Без болезненных процедур на финише. Выписку служители Асклепия цепко держали в руках в ожидании полного расчёта: принесёшь чеки из бухгалтерии – отдадим. Рассчитался. Отдали. Хотя не верили, похоже, до последнего.

Если играть по правилам скандально известного главврача, из того ЧП на раздвижных воротах мне бы тоже стоило выжать максимум преференций и няшек для себя, любимого. "Крутить" и "раскручивать".

Но чем бы я тогда отличался от них?

Глядеть в зеркало по утрам мне бы пришлось с отвращением.