Петербург Валиханова. Поиски следов. Часть II
Петербург не был для Валихановых чужим городом. Здесь бывал и отец Чокана – Чингис, здесь же, в школе глухонемых учился его брат Макыжан – ещё одна интересная личность из сего неординарного рода.
Кстати, Абильмакыжан Валиханов жил в столице с 1855 по 1864 год, то есть во время пребывания тут самого Чокана. Братья, несомненно, виделись, но почему-то лишь фрагментарно. "Здоров и Макыжан. Он в настоящее время живёт на даче". Это всё, что смог написать родителям о брате Чокан в первом письме. Во втором он прибавил: "Ваш сын Макы большой лодырь. Ровным счётом ничего не хочет делать".
Несмотря на такую нелестную характеристику брата, Макыжан Валиханов по возвращении в Омск успешно работал письмоводителем и толмачом в канцелярии генерал-губернатора. К сожалению, и его воспоминаний о жизни Чокана в Петербурге не сохранилось.
Можно только предположить, что брат наведывался к брату в училище, которое находилось на пересечении Гороховой улицы с Мойкой, у Красного моста. Здание великолепно сохранилось и поныне. Тут располагается один из корпусов РГПУ имени Герцена, знаменитого педагогического университета, занимающего целый исторический квартал, протянувшийся по Мойке до Невского проспекта и вглубь до самого Казанского собора.
Мне это место дорого тем, что тут, на географическом факультете, после школы, прошли, быть может, самые безалаберно-счастливые годы и моей жизни. В "20-м корпусе", где некогда располагалось училище, в котором обучался Валиханов-младший, в те годы располагался факультет народов Севера, на котором готовились педагоги для малых народов Сибири и Заполярья (ныне он выделен в самостоятельный институт и переведён в другое место). Любопытно, что благородные устремления, заложенные ещё в начале XIX века в первое российское учебное заведение для глухонемых детей, имели (и имеют) продолжение и в наше время. В виде уникального факультета дефектологии, выпускники которого призваны исправлять несправедливости природы в отношении детей человеческих.
Что до связей Валихановых со столицей империи, то она не прекратилась и после преждевременного ухода из жизни Чокана.
В 1876 году в Санкт-Петербурге состоялся конгресс ориенталистов, к которому была приурочена большая этнографическая выставка. Экспонаты для неё собирались по всей империи и состояли, как из произведений материальной культуры, так и из срочно записанных сказок, легенд и… тостов разных. Народы России включились в своеобразное соревнование по сбору национальных экспозиций, и казахи, понятное дело, были не в последних рядах.
Среди самых активных содействователей начинания по традиции была семья Чингиза Валиханова, которая отправила в столицу не только предметы народного искусства, но и послала на конгресс одного из своих сыновей – Якупа. Среди наиболее ценных вещей находилась сабля (клыч) "под серебряной оправою", принадлежащая отцу (оценена в 125 рублей), "суконные чамбары, вышитые шёлком на ситцевой подкладке" самого султана Якупа (100 рублей), а также кожаный колчан с 5 стрелами (75 рублей).
Несмотря на фрагментарность и недосказанность, на следы пребывания Валиханова в Петербурге, имея на то волю (и воображение), натыкаешься беспрестанно. Встречая их даже там, где сам он заведомо не бывал. К примеру – в мемориальной квартире Фёдора Михайловича Достоевского, в Кузнечном переулке.
Когда Достоевский переехал сюда в 1878 году, вряд ли что-то напоминало в великом писателе того разжалованного в солдаты ссыльного, с которым когда-то судьба свела Валиханова в далёком Семипалатинске. Сам Достоевский не любил вспоминать о своей ссылке, и если бы не знакомая фотография, на которой друзья запечатлелись в семипалатинском ателье Лейбина, о том периоде в жизни Фёдора Михайловича вообще бы не осталось никакого зрительного ряда. Неслучайно и в музее этот снимок сразу бросается в глаза в зале, повествующем о судьбе Достоевского.
А вот на квартире Петра Петровича Семёнова (который в то время ещё не стал Тян-Шанским), на 8-й линии Васильевского острова, Чокан вероятно всё же побывал перед отъездом из столицы. Сам Семёнов, только недавно закончивший свою собственную триумфальную "научную рекогносцировку" вглубь белого пятна Центрального Тянь-Шаня, был во время пребывания Валиханова в Петербурге занят делами иного характера.
Лишь специалистам известно, какое деятельное участие принял он в подготовке отмены крепостного права – высочайший манифест, как известно, был опубликован 19 февраля 1861 года. А в мае того же года Семёнов, уже вдовец, вновь женился. На Е.А. Заболотской-Десятовской. В доме своего тестя на Васильевском острове молодые и поселились (да так и прожили тут до конца). В мае же Петербург покинул Валиханов.
А когда-то, ещё в Омске, именно встреча с Семёновым предопределила всю дальнейшую жизнь юного Валиханова, лишь недавно закончившего училище и распределённого в свиту Западно-Сибирского генерал-губернатора. Именно тогда в светлой голове Петра Петровича (который был не только талантливым учёным, но и гениальным государственным деятелем) и появилась идея послать Чокана в Кашгар. Под прикрытием торгового каравана. С тех пор молодых людей ("маститый" Семёнов был лишь на 7 лет старше Валиханова) и связывали не только служебные, но и приятельские отношения.
Кстати, в Омске Семёнов разглядел не одного Чокана Валиханова, но и его однокашника и сотоварища – Григория Потанина (также казахстанца по своему рождению!). Неосторожно попавшемуся на глаза мэтра Потанину суждено было также стать одним из самых известных исследователей Центральной Азии (имя его недаром ставят рядом с великим Пржевальским!). Но время Потанина тогда ещё не пришло.
Во время пребывания Валиханова в Санкт-Петербурге он тоже находился в столице – был вольнослушателем в университете. Приятели определённо виделись, но вряд ли общались плотно. К тому времени их пути несколько поразошлись. Триумф Валиханова уже состоялся, что вряд ли не могло вызвать здоровой зависти у однокашника.
К тому же Потанин уже изрядно увяз в мелкой политической возне "сибирских патриотов" и пытался увлечь своими идеями Чокана. Но тщетно – Валиханов был не только верным патриотом России, но вдобавок ещё и истым аристократом, человеком светским. Так что явно предпочитал сумраку и пафосу подпольных сходок яркий свет ресторанов и непринуждённую толкотню салонов, а обществу Потанина и Ядринцева – общение с вольно-фривольным поэтом Всеволодом Крестовским (будущим автором "Петербургских трущоб" и помощником Туркестанского генерал-губернатора М.Г. Черняева – его могилу можно при желании отыскать на Волковом кладбище).
Во всяком случае в записках Потанина сквозит раздражение по поводу образа жизни Валиханова в Санкт-Петербурге. В глубине этих чувств, как мне кажется, именно банальная ревность старого товарища к новым приятелям и знакомым. Досада, что он – "не с ними".
Что было бы, если бы Валиханов был "с ними", предсказать трудно. В октябре 1861-го Потанин был арестован за участие в студенческих сходках и два месяца просидел в Петропавловской крепости. И, быть может, он был единственным казахстанцем, попавшим в это элитное пенитенциарное заведение царской России.
Но Валиханов в то время был уже далеко от Санкт-Петербурга…