Как проходили переговоры России и Казахстана о "Байконуре" и почему Илона Маска не догнать

66 лет назад, 15 мая 1957 года, первый в мире космодром "Байконур" был введён в эксплуатацию. Именно отсюда в космос отправляли первый искусственный спутник Земли, отсюда отправился в космос первый человек – советский космонавт Юрий Гагарин.

Своё "гражданство" космодром поменял в 1991-м вслед за распадом СССР, перейдя в собственность независимого Казахстана. О том, как это было, в интервью Informburo.kz рассказал главный конструктор компании Aerospace Technology Сергей Сопов, много лет прослуживший на "Байконуре", руководивший первым запуском советской многоразовой космической системы "Энергия-Буран", а также возглавлявший S7 Space (компанию, обслуживавшую пуски "Зенитов" с "Морского старта").

– Сергей Алексеевич, как случилось, что вы стали главным участником подготовки казахстанского космодрома "Байконур" к аренде Россией?

– Это был конец 1990 года, за год до развала Союза. В тот момент всем, кто занимался транспортно-космической системой "Энергия" (советская ракета-носитель сверхтяжёлого класса, на момент начала эксплуатации являлась одной из самых мощных в мире. – Ред.), было понятно, что у неё нет перспектив. Я помню совещание в кабинете Бориса Губанова (главный конструктор РН "Энергия". – Ред.), когда встал вопрос, что делать дальше.

Тогда появилось предложение оценить, можно ли подключить другие республики к развитию "Байконура". Я в этой компании был самый молодой и активный, поэтому приняли решение отправить меня в Казахстан на встречу с руководством республики.

Я встретился со всеми должностными лицами, которые имели отношение (хотя бы косвенно) к космосу. В том числе переговорил с первым заместителем председателя Совмина КазССР Евгением Ёжиковым-Бабахановым о будущем космодрома. Все понимали, надо что-то делать и это в интересах Казахстана. Но до 1991 года, распада СССР и образования новых независимых государств, никаких решений принято не было.

– С распадом СССР космодром оказался в собственности Казахстана…

– Сказать, "всё, что на нашей территории, – это наше", одно дело. Совсем другое – обладать возможностями этим распоряжаться. Вот перед руководством Казахстана и встал вопрос, что с этим делать. Меня вновь пригласили на заседание Совета министров под руководством председателя Узакбая Караманова, вернее, президиума правительства, там же был Ёжиков-Бабаханов и все заместители премьер-министра. На заседании обсуждали будущее "Байконура".

Я выступал с основным докладом. Рассказал о текущем состоянии, дал характеристику космодрому. Доклад мне точно не удался. Я сел, Караманов взял мои документы со справкой о "Байконуре" и протянул их Ёжикову-Бабаханову. И тут я понял, что это дорога в никуда, мы ведь разговаривали с ним год назад о космодроме, и ничего не сдвинулось.

И тогда я выпалил: "А можно мне ещё сказать?" Потому что даже приговорённому дают право сказать последнее слово. И меня понесло:

"В Казахстане нет ни одного человека, который разбирался бы в "Байконуре". А вы хотите им управлять. Если у вас нет людей, то создайте соответствующую организацию, которая будет управлять объектами космической инфраструктуры, вести государственную политику в этой сфере, наймите профессионалов. Пусть специалисты создадут космическую программу, вы с ней согласитесь, и они начнут её реализовывать".

Когда я завершил своё выступление, в глубине кабинета зазвонил телефон. Это была прямая связь с президентом. Глава Казахстана был на даче в то время, болел, кажется. Караманов подошёл, начал разговаривать. Я по-казахски не понимаю, но слова "ракета", "космодром", свою фамилию – расслышал…

Караманов положил трубку и, улыбаясь, вернулся к участникам совещания:

"Давайте сделаем так… – он вновь взял мои материалы по космодрому и протянул Калыку Абдуллаеву. – Вы с Сергеем Алексеевичем подготовьте проект указа о создании соответствующего министерства. Завтра в 9.30 жду вас у себя. Президент согласовал".

Абдуллаев вызвал в кабинет своего заместителя: "Вместе с Сергеем Алексеевичем подготовьте указ". Тогда компьютеров не было, его помощник стал вырезать из текстов других указов готовые фразы и наклеивать на бумагу, что-то дописывать от руки. Помню, он спросил:

"Как мы этот орган назовём?"

Я ответил: "Ни в коем случае не министерство. Самое важное, чтобы космос не стал частью правительства. Космос, особенно на первом этапе, требует прямого управления президентом". Кстати, и сегодня в странах, где космическую сферу развивают серьёзно, она находится в подчинении у глав государств. Потому что это особая отрасль, требующая концентрации сил, и не только правительственных.

В общем тогда по образу и подобию NASA я предложил назвать его "Агентством космических исследований". Замечу, что последующие переименования выхолостили саму идею, которая была заложена в названии. Создание Агентства космических исследований с функцией госуправления позволяло сохранять агентство под непосредственным подчинением президента и не переподчинить правительству. В агентстве появился институт космических исследований, зазвучала тема науки…

В общем, на следующее утро мы приехали к Караманову, он посмотрел проект, задал пару вопросов, доложил президенту, и через два дня указ был подписан главой Казахстана.

– Как вы стали первым руководителем первого космического агентства Казахстана?

– Им должен был стать мой учитель, главный конструктор ракеты-носителя "Энергия" Борис Губанов. У него даже состоялась предварительная встреча с Назарбаевым, но на "Байконуре" он упал и сломал шейку бедра, на полгода выбыл из строя. Ждать было нельзя, и мне правительство выдало доверенность на управление основными фондами "Байконура", чем я и занимался до 1993 года. Пока не пришёл Токтар Аубакиров.

После создания агентства у меня произошла встреча с Назарбаевым. Он спросил, каким я вижу дальнейшее развитие космодрома и каким образом Казахстан сможет этим огромным комплексом (его оценочная стоимость составляла 29 млрд долларов на конец 1991 года) управлять.

Я доложил президенту Казахстана, что с комплексом справиться можно, и высказал своё мнение, что "Байконур" не нужен целиком. У страны нет ни сил, ни возможностей, ни экономической базы, чтобы использовать его по назначению. Во-первых, не было ракетной промышленности, не было специалистов для осуществления пусков. То есть всё, что делалось и запускалось на "Байконуре", было продуктом Украины или России. Во-вторых, содержание и эксплуатация "Байконура" требует огромных затрат. А ещё рядом город, регион. Это сейчас Байконур потерял раз в десять в экономической силе против того, каким он был лет 30 назад. А тогда это была огромная движущая сила в Кызылординской области.

– Для России чем был важен космодром, вдруг ставший собственностью Казахстана?

– И России весь космодром был не нужен, нужен был стартовый комплекс под "Протоны" и пилотируемая космонавтика, это площадки под "Союзы". Но это лишь треть космодрома, а остальное – это тяжёлые ракеты-носители "Энергия" с "Бураном", это украинский "Зенит", ещё несколько интересных комплексов, хоть и поменьше. Так вот, все эти огромные площадки подвисали. И тогда я предложил создать космопорт "Байконур" под эгидой ООН. Статус космопорта должен был гарантировать всем членам ООН свободный доступ к космическому пространству и неиспользование возможностей космопорта в военных целях.

Всё это мог осуществить только Казахстан как собственник космодрома. И для реализации этого проекта требовалось развести интересы Казахстана и РФ, чтобы избежать конфликта. Это была идея из серии: "Давайте, мы дадим то, чего у них нет и что нам не нужно". Страны-партнёры могли принести с собой инвестиции и получить возможность осуществлять собственные космические программы.

Современные космические комплексы принадлежат той или иной стране. Туда посторонних не пустят со своей ракетой. С другой стороны, многие страны не могут иметь собственный космодром. Для этого нужны серьёзные трассы отчуждения, поля падения первых ступеней ракет-носителей  и прочее. В Казахстане все эти вопросы  были решены и не требовали первоначальных инвестиций.

И нюанс экономический. Советский Союз вложил огромные деньги в "Байконур", в комплексы, часть из которых работает и сегодня. Это и инженерная, социальная инфраструктура, и город с жилыми кварталами, и азотно-кислородный завод, и железная дорога, подъездные пути, связь…  То есть все основания для того, чтобы продолжать космические проекты.

– И что ответил Назарбаев?

– Он сказал, что есть несколько стран, которые, скорее всего, согласятся войти в проект, при этом перечислил несколько государств Юго-Восточной Азии. С этого всё и началось. То есть эта идея была положена в основу деятельности космодрома на первом этапе. Эта попытка создания и использования казахстанского космодрома для того, чтобы привлечь туда инвестиции и спасти "Байконур". При этом не потерять такого партнёра как Россия, оставив за ней то, что ей действительно нужно.

Но для того чтобы дать ей то, что нужно, но не всё, надо было реализовывать идею о передаче в аренду свободных комплексов.

Для этого надо было решить несколько задач. Верховный Совет Казахстана был практически единогласно против этой схемы. Главный их посыл был: "Ни одной пяди казахской земли не отдадим, космодром наш". Мне приходилось едва ли ни к каждому лично подходить и объяснять, что от этой позиции ничего не поменяется. Никто с космодрома не уйдёт. Россия останется, только платить не будет.

Так появился договор аренды, согласно которому российской стороне передавалась только часть космодрома. Эта схема позволяла Казахстану не зависеть от России и работать с другими инвесторами по другим комплексам. Допустим, с Украиной по 45-й площадке. Тяжёлые стартовые комплексы вы могли отдать европейцам под тяжёлые носители или американцам – под полёты на Марс.

– Понятно, что эти возможности мы не использовали 30 лет назад. Сейчас у нас остались шансы для развития международного сотрудничества?

– Сегодня без согласия России вы ничего сделать не сможете.

– То есть для этого нужно разговаривать с Россией?

– Казахстан вывел правый фланг космодрома из аренды (стартовый и технический комплекс "Зенит"). По нему вы можете вести переговоры. Но есть ещё немало позиций, которые нужно выводить из аренды и переводить под казахстанскую юрисдикцию. В первую очередь речь идёт о самом городе.

Ни одно движение по космодрому Казахстан не может реализовать, для этого нужна социальная инфраструктура. Вы можете построить стартовый комплекс в 15 км от космодрома, но жить-то все равно где-то нужно! И иностранцев вы сегодня в город не завезёте. То есть этот шаг напрашивается уже давно.

Думаю, что и для России город обременителен, и вам эта ситуация ни к чему. Это нонсенс, когда социальная среда в аренде у другого государства или кандидатуру главы города утверждают президенты двух государств. Если бы город был в казахстанской юрисдикции, то вопросов сегодня было бы меньше.

– Когда я пришёл к Назарбаеву в очередной раз по финансовым вопросам, он прямо сказал, что денег в Казахстане нет даже на выплаты офицерам космодрома. И тогда появилось предложение: все средства от договора об аренде "Байконура", которые будут поступать от Российской Федерации, отправлять на спецсчёт, с которого будут финансироваться космические программы Казахстана. Если бы это было реализовано, то 115 млн долларов ежегодно поступали бы не в Минфин, а на этот специальный счёт. Но две страны подписали договор, в соответствии с которым деньги поступают и затем размываются в республиканском бюджете. Никто судьбу этих денег не знает, кроме министра финансов и премьера. А космосу достаётся только то, что выделят скрепя зубами. И теперь спустя 30 лет гадают: почему у нас с космосом ничего не происходит?

– До конца 2024 года Россия обязалась завершить пуски "Протонов", летающих на токсичном гептиле. Сейчас всё чаще представители "Роскосмоса" стали поговаривать о том, что эти пуски продолжатся. Какие последствия могут быть у такого решения?

– "Протон" – это большой тяжёлый комплекс, способный выводить с космодрома на геостационарную орбиту нагрузки. Это всегда было одной из центральных задач Российской Федерации. По большому счёту Казахстан именно за это и получал деньги, потому что пилотируемая программа не была такой прибыльной в коммерческом плане, как "Протоны".

Если пуски "Протонов" и продолжат, то их будет немного. Потому что никаких коммерческих пусков Россия в ближайшие годы не получит.

Любой пуск ракеты в космос наносит экологический ущерб, но, соглашусь, "Протон" в большей степени. Но есть и мероприятия, которые компенсируют последствия пусков. Другой вопрос, проводятся ли эти мероприятия. Экология – лишь один из вопросов по "Протонам". Но есть и другой фактор – это экономика.

Казахстан – самостоятельное государство. Есть специалисты, которые взвешивают все за и против и приходят к какому-то соглашению. Так что это вопрос к этим специалистам и правительству. Им виднее. Возможно, будут компенсации со стороны России в какие-то экологические проекты. Здесь всё будет зависеть от соглашений правительств Казахстана и России.

Есть же ещё и рабочие места. Есть огромный МИК – монтажно-испытательный комплекс для "Протонов", который построили россияне за последние годы на "Байконуре", на площадке 92-50. По моему мнению, это самый лучший МИК из тех, что я видел. Ну не может это быть выброшено. Если не будет "Протона", то необходимо реализовывать другие проекты.

– Вы имели непосредственное отношение к наземному и морскому старту "Зенитов". Почему, на ваш взгляд, проект был закрыт?

– Ракета в своём классе действительно была лучшей, но до определённого момента. Эффективность ракеты определяется многими факторами. В технологическом плане "Зенит" до сих пор остаётся одним из лучших носителей. А вот с точки зрения экономики к ракете появились вопросы, после того как Илон Маск запустил свои "Фальконы" с многоразовой первой ступенью. Если бы даже "Зенит" существовал, он бы проигрывал по экономике Falcon раза в два.

Когда я занимался "Морским стартом", тогда уже было понятно, что "Зенит" как коммерческий носитель уходит, у него нет будущего, слишком высокие затраты.

С другой стороны, проект "Морской старт" был закрыт исключительно из политических разногласий между Украиной и Россией, начиная с 2014 года. Тогда многие проекты рухнули – и вертолётные, и двигательные. Мы связаны были с Украиной тысячами нитей. И одна из нитей – это производство "Зенитов".

В 2018 году было подписано решение, дававшее право S7 Group купить "Морской старт" с ограниченным количеством пусков "Зенитов". Их оставалось не более 12. Потому что "Морской старт" – это проект американский, права авторские принадлежали США. Ведь комплекс – это не только корабли, он включает в себя спутники, телеметрию, управление, согласование нагрузок, разработку заданий полётов. Всё это было на стороне американцев.

К сожалению, правительство РФ своё решение в части гарантий S7 не выполнило. Инвестор вложил в проект более 150 млн долларов, провёл огромную работу по реанимации комплекса, но так и не смог получить от РФ комплектующих для производства ракет для "Морского старта". В 2020 году собственник комплекса перебазировал корабли "Морского старта" на Дальний Восток, где они до сих пор стоят без движения. Так бесславно закончился один из интереснейших международных проектов в области космоса за последние 20 лет.

– Насколько новации господина Маска перспективны? И поспевают ли за этими новациями страны бывшего СССР?

– Скажу честно, Казахстана в этом раскладе не существует. Россия отстала навсегда в части тех задач, которые реализуют американцы в космосе.

Есть такое понятие как уровень технологических возможностей страны. В зависимости от этого уровня вы можете производить лук со стрелами или современные ракеты. При том технологическом уровне, что сейчас есть у России, можно строить "Протоны", "Союзы". И всё. Дальше можно рисовать картинки. Чтобы иметь новые возможности, нужно этим заниматься и не в рамках отдельной отрасли. Потому что технический уровень – это ведь не застывшая данность, она развивается либо в сторону улучшения, либо наоборот.

В советское время у России был кислородно-водородный двигатель на первой ступени "Энергии". Сегодня страна не в состоянии его производить, то есть технология производства этого двигателя потеряна.

Чтобы восстановить технологию, необходимы колоссальные усилия, нужно вкладывать в науку, начать подготовку кадров чуть ли не со школы. То есть только через пять-десять лет мы увидим эффект. Но такими категориями мы же не мыслим. Нам надо завтра, а лучше – сейчас.

Вернёмся к Маску. Самое интересное, что он сделал, это ракета-носитель Falcon-9. В техническом плане мы не способны на сегодняшний день и раньше не могли даже осмыслить, что можно было посадить первую ступень ракеты ракетно-динамическим способом. Ни в техническом, ни в научном смысле мы этого не понимали. Мой учитель Борис Губанов всю жизнь посвятил многоразовым системам. Мы с ним ночи напролёт обсуждали, как же посадить правильно первую ступень "Энергии". Потому что вариант парашютный, который рассматривался в советской космонавтике и был реализован на РН "Энергия" для первой ступени, был очень громоздким и неуклюжим. Вот у Илона Маска решение получилось красивым и лаконичным. За это решение низкий поклон Маску, он открыл новое направление для развития тем, кто занимается средствами выведения.

Одновременно это дало понимание нам – тем, кто занимается космосом, как далеки мы сейчас от решения этой проблемы. Для того чтобы реализовать такую схему посадки, нужно иметь в распоряжении соответствующий двигатель. Так вот, в РФ такого двигателя на сегодняшний день нет. Есть только у Илона Маска да ещё в Европе.