(окончание, начало см. "Тёмная история: Куда подевались казаки из Талгара? Часть 1")
8 марта 1929 года Гиричевых вместе с сотнями других казачьих семей выгнали из домов и привезли, посадив в телеги, на станцию "Алма-Ата I". И тут в рассказе Зои Михайловны я не сразу обратил внимание на некоторую нестыковку с историей. Дело в том, что Турксиб к тому Международному женскому дню ещё строился – линия от станции Луговой до Алма-Аты была доведена лишь к середине лета 1929-го. Увы, уточнить чего-либо сегодня уже невозможно. И одно из двух: либо Зоя Михайловна, испытавшая всё в шестилетнем возрасте, немножко напутала со временем, либо репрессированных казаков везли по ещё недостроенному пути.
Официально ГУЛАГ только начинал оформляться. Но с чего-то же нужно было начинать? Кстати, если принять во внимание год, то высылка их из Талгара вполне логична. В 1929-м в Алма-Ату переезжала столица Казахской автономии, и иметь под боком этот взрывоопасный и организованный контингент было небезопасно.
"…Потом нас посадили в теплушки. Набили так, что те, кто попал на верхние нары, вниз по своей нужде уже спуститься не мог. Целый состав таких теплушек с решётками на окнах подцепили к паровозу и повезли. Куда? Чего? Неизвестно...
Едем, останавливаемся, кричат: "Выходи!" Выходим. Всё оцеплено солдатами. Это нас выводят оправляться. Тут уж садились все подряд, ни кустов, ничего...
...А папа, когда пришёл с работы и всё увидел, сразу понял, что случилось. Как-то ему удалось разузнать о нас. Тогда он сел на пассажирский поезд и догнал нас на стоянке у Арыси. Подходит, а охрана кричит: "Стой! Стрелять будем!". "У меня семья здесь!". "Не подходи!". Но кое-как пропустили, начальник конвоя распорядился: "Ладно, чёрт с ним, это же не убегает, а прибегает, пусть, одним больше сдадим..."
Вот так нас привезли на берег Аральского моря. Выгрузили. Построили и повели. Пригнали в охраняемую зону: с трёх сторон колючая проволока, с четвёртой – море, по углам – вышки с красноармейцами. Никаких строений не видно. Оказывается, все бараки под землёй – туда вели ступеньки. Нары из нетёсаных досок в три яруса – на них можно только лежать, сидеть уже невозможно. На человека отпускалось в ширину меньше метра, так что спать можно было только на боку. Мы залезли на самый верх, думали, там лучше, а оказалось, что крыша камышовая, и когда по ней ходят, песок всё время сыпется на нас.
Сколько народа было в этой зоне? Я была маленькая и, конечно, не могла прикинуть, но папа говорил, что там было не меньше десяти тысяч... А люди там были со всех концов – с Украины, из Сибири, из Казахстана, с Урала, много казахов.
Хлеб нам давали величиной с ладонь – на сутки. Но хлебом это только называлось, а было обычным месивом, которое даже ножом резать было невозможно. Воду выдавали полулитровой консервной банкой по списку. Нас, Гиричевых, было шестеро, нам наливали шесть банок. Когда ещё был март и на море был лёд, то топили лёд, и эту воду можно было пить. А когда лёд растаял, то начались болезни, вода-то некипячёная, плохая. И тут уж так – где тебя свернуло, там ты и остался. Трупы не успевали вывозить. Мы, дети, уже перестали реагировать на мёртвых. Умер человек и умер.
А по весне из песка полез бузулучёк – синенький цветочек, а под землёй у него луковичка. Она немножко сластит, и мы, дети, ходили и копали, где можно было найти. Конечно, очень скоро в зоне всё выкопали. А за зоной его было ещё много. Однажды мы решили пролезть под проволокой и собрать немного луковичек. Я полезла, а охранник с вышки увидел и выстрелил в меня. Мы – бежать. А потом мама смотрит: "Зоя, что это у тебя с пальтишком?" Оказалось, что он, когда выстрелил, пробил мне пальто.
Спустя полмесяца, когда море ещё не оттаяло, всех мужчин старше восемнадцати лет, и нашего отца в том числе, собрали на берегу и погнали по льду в море. Никто никому ничего не объяснял. Собрали и повели. Папа простился с нами и наказал маме беречь нас.
И вот пошли толпы мужчин в море. По бокам – розвальни с охраной. Уходили и день, и два, и три, и четыре... А в начале мая, когда стаял лёд и море открылось, всех нас, оставшихся в живых, построили и ночью повели куда-то. Все уже к тому времени были истощены до последней степени – сбились в кучки, держатся друг за друга. Кто не мог идти, кто падал, того уже не разрешали поднимать. Потом только слышался сзади в темноте выстрел, и такого человека больше никто никогда не видел...
Так нас довели до порта Аральска и погрузили на пароход "Парижская коммуна"... Может быть, он сегодня где-то ржавеет вдали от высохшего моря. Я сегодня, когда смотрю на эти остовы, думаю, что это слезы наши отлились...
...Большой был пароход "Парижская коммуна". Запихали нас в трюм и повезли. Плывём, плывём... Тишина стоит – хоть бы раз качнуло. И ничего не видно – трюмы-то закрыты.
Потом остановились, открыли люки. Видим, со всех сторон к нам лодки, много лодок. Оказалось, – это наши мужчины, которых угнали по льду. Как потом нам рассказали, их привели на три аральских острова – Кокарал, Барсакельмес и остров Возрождения, и там заставили ловить рыбу, сколотив артели. Проблему с местными жителями решили очень просто: сказали, что пригонят сюда людоедов, ну те и не стали дожидаться – собрали вещи и уехали. Нас привезли на Кокарал.
И вот со всех сторон к нам едут наши мужчины. Какие трагедии тут случились! Дело в том, что когда их угоняли, лёд был уже рыхлый, подтаявший, и многие партии целиком, с охраной, проваливались и уходили в пучину. Многие уже там умерли от простуды. И вот, если семья приехала – главы семьи нет, а если он приезжает, выкрикивает своих – их нет никого. Люди лишались рассудка...
И вдруг – наш папа. Живой! Вся семья сохранилась. Господи! "Папа, что, как?" "Мы здесь рыбачим".
Стали и мы жить на Кокарале. Нам было велено рубить камыш, а он там был в руку толщиной, и делать себе шалаши. Воды там пресной нет. Единственный способ её получить – выкопать яму в песке и быстро-быстро вычерпать оттуда жижу. Только перестали черпать – песок сразу осыпается, и копай заново.
Мужчины рыбачили, женщин поставили на разделку рыбы. Подходили пароходы, забирали эту рыбу и отвозили на материк. Хлеба у нас не было, чеснока, лука – тоже. Только соль и рыба. Но уж зато осётры на Аральском море были! Папа привезёт его, мама расчетвертует, подвесит на солнце и подставит миску – к вечеру он подвялится, а миска полная жира... Я лет двадцать после не могла на рыбу смотреть – до того наелась.
Пробыли мы там полгода, а в ноябре нас вернули, сказали, что это... "головокружение от успехов". Вот так... Вернулись мы в Талгар…"
"Головокружение от успехов" – статья Сталина, вышедшая в "Правде" 2 марта 1930 года, была направлена против "перегибов на местах" в вопросах коллективизации. В ней вождь осадил своих соратников, слишком ретиво взявшихся проводить в жизнь генеральную линию партии. Среди одёрнутых был и первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Шая Ицикович Голощёкин, "старый большевик", один из палачей царской семьи, гомосексуальный партнёр наркома Ежова, инициатор "малого Октября" и виновник голода, повлёкшего смерть миллиона казахов.
Казаков Голощёкин не любил и боялся. Сам Шая Ицикович закончил свою жизни в том же ГУЛАГе, который сам с такой любовью пестовал. Об этом нужно помнить тем, для кого все жертвы ГУЛАГа – повод для слёз.
…В Талгаре, ясное дело, Гиричевых никто не ждал. Однако соседи начали приносить разворованные вещи. Кто – скалку, кто – чугунок. Отдали корову и лошадь. Эндрика не отдали. Дом тоже не вернули – в нём к тому времени уже жили другие люди. Впрочем, дом и не понадобился, так как очень скоро, однажды ночью, велено было запрягать и ехать в Нижнюю Алексеевку.
Алексеевка эта была крупным и обжитым селом, но "жители оттуда куда-то поисчезли" (куда бы это – в 30-е-то годы?..). Потому там решено было создать колхоз, для чего туда и переселили Гиричевых и других таких же бездомных горемык. Колючей проволоки, правда, там не было, но уйти всё равно было нельзя – документов не давали, разрешение же каждый раз надо было спрашивать в комендатуре.
Колхоза, между тем, по каким-то причинам тоже не получилось, и отца, Михаила Гиричева, вскоре забрали в горы "на сплотки" – заготавливать и сплавлять по Талгарке лес. Ну, а молодёжь отправили в Байсерке, на табак. В селе остались одни старики и дети.
Корову и лошадь к тому времени отобрали окончательно (колхоз ведь!). А вскоре в Старой Алексеевке начался голод и холод. Мама в ту пору слегла – не выдержало сердце. Борьбу за выживание дети повели самостоятельно. На топливо приноровились растаскивать плетни, оставшиеся от прежних хозяев. А днями ходили по полям, собирали колоски из-под раннего снега. Дома их высушивали, молотили и, распарив в печи, ели. И так изо дня в день. И не приведи бог при этом нарваться на объездчика – тот лупил, не разбирая, направо и налево, ему было всё одно – взрослые ли, дети...
А в 1931-м весной Гиричевых опять угнали к новому "месту жительства" – на юг, в Пахта-Арал. Непривычный климат сразил маленькую Зою – по два раза на дню девочку била лихорадка. О лекарствах, конечно, и речи не было, выручила природная интуиция – из последних сил умирающий ребёнок полз к первым пробившимся из-под земли росткам полыни и вгрызался в нестерпимо горькую зелень…
Только в 1934-м весной впервые здесь они наелись хлеба, вернее не хлеба, а мучной болтушки. Вкус её Зоя Михайловна запомнила на всю жизнь!
Здесь же Зоя впервые пошла в школу. В то время из одежды на ней осталось одно пальтишко (то самое, распотрошённое чекистами и простреленное вертухаем).
В Пахта-Арале Гиричевы прожили до 1938-го. Половину этого времени там свирепствовал страшный голод, с таким они ещё не сталкивались. Главное было дожить до лета – летом копали корень солодки и собирали паслён. Кокарал с его рыбой вспоминался как рай земной.
А осенью 38-го, в октябре, Гиричевых, уже как-то пообжившихся к тому времени на новом месте, выслали опять. На сей раз в Восточный Казахстан, в село Глубокое, на строительство гигантской трубы медеплавильного завода. Поселили в палатках на гребне продуваемой всеми ветрами горы Петушки. Школа там тоже была в палатке. Вместо парт – нары.
Здесь Зоя закончила восьмилетку. Тогда-то отец, на свой большой риск, посадил девочку на поезд и отправил в Алма-Ату, в техникум. Видимо, то, что учёба её стала реальностью, результат чьей-то халатности. А может быть... Ну, не все же были скотами!
В техникуме Зоя Михайловна Гиричева получила советский паспорт. Отца же реабилитировали только в 1947-м...
Любопытно, но даже в сводной карте Архипелага ГУЛАГ, составленной обществом "Мемориал", начисто отсутствуют упоминания об Аральском море. Сколько ещё таких белых пятен таит в себе эта тёмная история?
