Но, что удивительно, память народная вовсе не так безапелляционна и предвзята к этим завзятым врагам-соперникам, веками оспаривавшим у казахов Великую степь, как можно предполагать. Особенно, когда речь заходит не о джунгарах, а о джунгарках.
Среди самых заметных природных монументов Борового несомненно первенствует оригинальная скала-загадка – Жумбактас (или, как прозвали её курортники, Сфинкс), что торчит из воды прямо посреди живописной бухточки на северо-западном конце озера. Этот исписанный автографами символ Борового больше напоминает не сфинкса, а архаичную подводную лодку эпохи палеолита. Если не приглядываться. А если приглядеться, то можно увидеть гордый профиль каменной красавицы. Но не в этом суть.
А суть в легенде о пленённой красавице-калмычке, которую никак не могли поделить доблестные батыры. Масса вариантов данного предания сводится к двум основным сценариям. Оптимистичному и трагичному.
По первому (носящему явные следы литературной обработки), прекрасная калмычка, словно строгая учительница, сидела (на острове-скале) и экзаменовала домогавшихся (с берега) её любви претендентов. Пока основная масса в раздумье чесала затылки (шпаргалками и гаджетами в былинные времена никто не пользовался), один бойкий юноша не только правильно решил все тесты, но и заодно, дабы у соперников не возникало сомнений в его прочих достоинствах, натянул лук и сшиб орла с вершины Окжетпеса. А потом продемонстрировал, что и это не все его достоинства, решив проблему с калмычкой в духе куртуазных рыцарей времён Крестовых походов: подарил ей быстроногого скакуна и отпустил на родину.
Впрочем, имеется версия без всякого хеппи-энда – достойная Вильяма Шекспира. Прекрасная пленница сидела не на острове-скале, а на вершине самого Окжетпеса. А джигиты вовсе не отгадывали абстрактные загадки, а стреляли из луков, пытаясь пронзить платок в руках девушки. Когда же это не удалось (гора оправдала своё название!), и они наперегонки полезли на неприступную гору за непреклонной царевной, гордая джунгарка бросилась вниз, в озеро, и превратилась в камень.
Но фольклор лишь фиксирует статус-кво, имевший место быть в стародавние времена.
"Многие киргизы женятся на калмычках, – сообщает "Геродот казахского народа" Алексей Лёвшин, – не принуждая их переменять религии…"
С этим вовсе не спорит Чокан Валиханов, лишь уточняя в своих "Замечаниях":
"Кроме сластолюбия заставляет киргиза предпочитать калмычек своим женщинам ещё то, что будто бы через сие смешение родятся хорошие дети".
Что любопытно, интерес к калмычкам со стороны казахов (особенно – властителей) просматривался задолго до "Описаний" Лёвшина и "Замечаний" Валиханова. Когда джунгары были реальными врагами и владели огромной частью земли, на которую претендовали казахи, казахи не чурались видеть рядом с собой их женщин. В числе таких был и знаменитый хан Абулхаир. Дочь его, "рождённую от калмычки, по имени Намруна", пытались сосватать за Цеван-Дорджи, за что предполагали взять с джунгарского властителя ни много ни мало – "вместо калыма город Туркестан". После того как свадьба расстроилась, вышеозначенная ханская дочь, рождённая от калмычки, стала женой султана Дусалы.
Такие частные моменты придают грозным казахско-джунгарским отношениям черты неоднозначности и даже человечности. События, определявшие ход истории Великой степи в XVII-XVIII веках вовсе не были сплошной войной на истребление. Женщины, как и приличествует всем понятиям, в реальной жизни далеко не всегда рассматривались врагами. Врагами были мужчины.
С женщинами воевали только отморозки. А мужчины воевали с мужчинами. Женщины же были добычей. Иногда – очень даже желанной и соблазнительной.
