Евросоюз в его нынешних границах – та самая вожделенная "объединённая Европа", заветная мечта беженцев и гастарбайтеров, – уже привычно отделена от нас, "азиатов", своими границами и визовыми ограничениями. Во времена моей студенческой юности всё было не столь однозначно. В Западную Европу в те годы могли попасть только самые избранные и проверенные люди. В Среднюю Европу – теоретически любой колхозник и пролетарий при условии выполнения плана и победы в соцсоревновании и при наличии путёвки. А в Восточную Европу и Прибалтику – всяк желающий! Например – студиозус из Казахстана, обучавшийся в каком-нибудь "питерском" вузе.
Билет от Ленинграда до Таллина стоил три-четыре рубля, поезд шёл часов пять-шесть. Таким образом, всяк мог запросто взять, да и смотаться из города на Неве в столицу Эстонской ССР. В ту самую Европу. На выходной. После занятий. Погулять по Старому городу, зайти на звуки органа в один из храмов, влезть на башню со смешным названием "Смотри в кухню", посетить загородный дворец, построенный Петром I, или облазить руины монастыря Святой Бригитты... А после – отобедать в каком-нибудь уютном заведеньице местного общепита. Или сходить на концерт в местный Оперный театр. И, наслонявшись вдоволь, вечером опять сесть на поезд и к утру понедельника, словно из другого мира, вернуться на занятия в Питер.
Я узнал Таллин именно в бытность его столицей Советской Эстонии. Узнал – и полюбил. В те годы мне очень нравилось наезжать туда из Ленинграда, именно вот так, "на денёк" – просто пошататься по загадочным средневековым улочкам, "других" посмотреть, да подышать неповторимым воздухом древнего города, в котором домашний печной дух так причудливо мешался с вольными солёными сквозняками Балтики.
Обычно поезд прибывал на городской вокзал ранним утром, в осенне-зимнее время – ещё затемно. Выходишь вместе с толпой сонных пассажиров из душного вагона и попадаешь в промозглый мрак безлюдного парка – кольцо таких окружает весь Старый город. Этот парк пересекаешь, как самоё время - справа смутно маячит в вышине загадочный замок Тоомпеа, слева городская стена с молчаливыми башнями охраняет чего-то такое, чего, на самом деле, уже давно нет. Входишь в широкий стенной пролом и оказываешься в лабиринте мощёных улочек непроснувшегося ещё толком, а оттого словно лишённого своих обитателей города.
Почему-то таким он мне больше всего и запомнился: мокрым, гулким, неясным, пустынным и недосказанным. Старый Таллин. Город без людей. Во все мои приезды туда я не помню, чтобы с кем-то даже просто разговаривал на улицах. Всё, что мне было нужно, я отыскивал без посторонней помощи, пользуясь одними лишь путеводителями и советами друзей. Быть может, тому способствовал и подспудный страх оказаться в том дурацком положении, в котором оказывались некоторые мои знакомые – которые спрашивали о чем-нибудь таллинцев (по-русски), а вместо ответа получали лишь презрительное молчание (по-эстонски).
Может быть, поэтому я так хорошо изучил все закоулочки Старого Таллина, что помню их до сих пор, и постепенно выработал свой типовой маршрут посещения. Путь всегда начинался в Нижнем городе, где более всего влекла меня не знаменитая ратуша со "старым Томасом" на флюгере, а взметнувшаяся в небо заиндевелая стрела готического собора Олевисте, поднявшая крест аж на 125 метров над мостовой. Храм всегда был действующим, и в нём можно было застать утреннюю службу – чуждое и сдержанное богослужение, в сонную гармонию которого вдруг ни с того ни с сего изливался мощный водопад звуков, извергаемых старинным органом.
Внутри храма царила такая же пустота, как снаружи – паствы в те годы безбожия и тут было не больше, чем в остальных храмах Союза. И это создавало атмосферу особой интимности – полутёмный объём гигантского нефа, переполненный загадочными тенями и таинственным шёпотом чего-то, что было заведомо непостижимо пониманию советского студента, – всё это неизменно волновало душу какими-то неясными переживаниями. Ощущением соприкосновения с чем-то заповеданным и высшим.
К обеду, когда весь Нижний город был исхожен вдоль и поперёк, перед восхождением на Вышгород, полагалось перекусить и расслабиться. Я предпочитал делать это с помощью чашечки кофе и парочки пирожных в крошечной кофейне "Пикк Ялг" или на одном из ярусов заведения в старинной Девичьей башне. Или – в любом другом из десятков таллинских кафе, в которых неизменно царила удивительно непринуждённая атмосфера полного релакса. И готовился такой ароматный кофе! И выпекались такие чудные и вкусные пирожные, каких больше не было нигде в Союзе! Везде без всякой очереди можно было отдохнуть, подкрепиться перед второй частью своего маршрута. Под неторопливые убаюкивающие беседы за соседним столиком на непонятном и степенном языке.
После обеда – Вышгород. И ни с чем не сравнимая панорама средневекового города внизу: с узкими уличками-канавами, черепичными крышами, серыми башнями, позеленевшими шпилями соборов, вертлявыми архаичными флюгерами, разбрасывающими во все стороны сиреневые дымки старинными трубами… Видение! Видение постоянно возвращало к подспудной мысли о том, что здесь, в Старом Таллине, прошлое куда ближе и осязаемее, нежели повсюду. Маячащее невдалеке, за городом, за мачтами кораблей и лесом портальных кранов море, серое и лишённое линии горизонта, усиливало чувство соприкосновения с вечностью.
Пробродив целый день по Таллину (впрочем, он сводился для меня к старинной его части и заложенному Петром Великим парку Кадриорг: современные кварталы рядом с этим казались безликими и неинтересными), глубоким вечером, на последнем издыхании, я добирался до того же Балтийского вокзала. И садился на ночной ленинградский поезд. Чтобы через какое-то время вновь приехать, вернуться сюда в привычной предрассветной темноте.
Но как-то раз я сел в поезд вечером и покинул Таллинн навсегда.
Нынешний Таллинн – столица вполне себе суверенного государства, попасть в которое из стран нашего "ближнего зарубежья" сегодня, быть может, посложнее, нежели в США или Канаду. Он – там, в гордой Европе, за надёжной загородкой. Жить без границ, занавесей, завес, заборов, оград и прочих достижений – цивилизация так и не научилась. И мне остаётся лишь возрадоваться тому, что я успел. Успел узнать и полюбить ещё одно место на этой планете до того, как очередная дверь с треском захлопнулась перед моим носом.
