Вадим Борейко был единственным журналистом, который присутствовал на круглом столе, прошедшем в конце мая в казахстанской столице, где обсуждались проблемы применения статьи 174 Уголовного кодекса "Возбуждение социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни". Ниже – подробный рассказ о состоявшейся дискуссии и выводах, которые сделали эксперты.
Ст. 174 УК можно назвать "печально знаменитой". Под наказание, как показывает практика, подпадают публичные и даже приватные высказывания, посты и репосты в соцсетях, статьи в СМИ и тексты в литературе. Слово наш закон расценивает как поступок, и общее у всех перечисленных действий – возбуждение розни.
Наказания по этой статье нешуточные: в теории – до 20 лет лишения свободы, в реальности дают максимум до восьми. На конференции были распространены такие данные со ссылкой на сайт Комитета по правовой статистике и спецучётам Генеральной прокуратуры РК: с 2014 по 2018 год в казахстанских судах первой инстанции по ст. 174 рассмотрено 177 дел, причём год от года их становилось всё больше:
- 2014 – 7 дел;
- 2015 – 10 дел;
- 2016 – 16 дел;
- 2017 – 62 дела;
- 2018 – 82 дела.
По всем делам за пять лет прошли в качестве обвиняемых 220 человек. Из них оправдали только четверых, остальные получили сроки от года до 8 лет или были приговорены к ограничению свободы.
С 2014 по 2017 год подсудимые 18 раз обжаловали приговоры в апелляционной инстанции. Но ни один обвинительный приговор не был отменён.
От произвольного толкования до произвола – один шаг
В чём видят главную проблему правозащитники, адвокаты, судебные эксперты, собравшиеся на круглый стол? В том, что дефиниция статьи 174 слишком размытая. По идее, текст статей Уголовного кодекса должен быть ясной, понятной и чёткой инструкцией: за какие конкретно общественно опасные деяния человек должен понести наказание. В Казахстане же в последние три десятка лет так исторически сложилось, что обвинительный акт нередко опирается на вольную интерпретацию закона. А от произвольного толкования до произвола – один шаг.
Текст высказывания, поста, статьи или лозунга подсудимого обычно отдаётся на лингвистическую экспертизу с целью определить, есть в них возбуждение розни или нет. Традиционно её результаты ложатся в основу обвинительного заключения. Экспертное исследование должно базироваться на определённой методике.
И такая методика по ст. 174 существовала: она была принята Центром судебных экспертиз (ЦСЭ) Минюста РК ещё в 2008 году. Там есть определение возбуждения розни: "Под возбуждением социальной и всех видов розни понимается попытка создать конфликты между гражданами разных национальностей, рас или конфессий, которые могут сопровождаться агрессивными выпадами, физической расправой или угрозой как таковой, уничтожением или повреждением имущества и тому подобное (при вражде), либо изоляцией, отчуждением, ограничением в правах, льготах, преимуществах и т.п. (при розни)".
Рахиля Карымсакова, доцент кафедры "Журналистика и переводческое дело" университета "Туран", известный в журналистской среде эксперт по "языковым" судебным делам, отметила:
"В этой дефиниции в старой методике мы видим, что основной признак возбуждения розни выражен во фразе "попытка создать конфликты". Он, конечно, является расплывчатым, трудно устанавливаемым. Порождает неоднозначное толкование.
И тут же возникают другие вопросы, связанные с этой дефиницией.
Во-первых, что понимать под "агрессивными выпадами"? Потому что толкования могут быть разными.
Во-вторых, проводится разграничение между понятиями "вражда" и "рознь". Вражда понимается как агрессия, а рознь – как дискриминация в различных сферах.
Из этой дефиниции становится ясно, что старую методику нужно усовершенствовать. Или в корне менять. Даже из-за одного этого понятия ("возбуждение розни". – Авт.)".
Как появилась новая методика
По словам Тамары Калеевой, инициатором и энтузиастом изменения старой методики стала сама Рахиля Даулетбаевна: "Она проводит экспертные исследования уже много лет. Карымсакова – интеллигент старой закалки в полном смысле этого слова. И чрезвычайно расстраивалась, что столько абсолютно невиновных людей сидят по этой статье. Она постоянно говорила: нам нужна новая методика".
Заразившись убеждённостью уважаемого эксперта, Калеева начала искать деньги на разработку методики. В 2016-м, после "земельных" митингов, когда некоторые их участники были осуждены по ст. 174, Калеева три года подряд подавала заявки на грант в различные международные организации и фонды, но везде получала отказ.
В 2018 году миссия Нидерландов в ОБСЕ объявила конкурс проектов – при условии, что его поддержит Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе. Представитель ОБСЕ по вопросам свободы слова казахстанскую заявку поддержал – так же, как и Фонд "Сорос-Казахстан". "Один карман – хорошо, а два, естественно, лучше, – говорит глава "Әдiл сөз". – Работа над методикой началась. Центр судебных экспертиз РК поддержал нас безоговорочно, там сказали, что это нужно и очень важно, включили своих специалистов в рабочую группу. И целый год шла подготовка новой методики". Документ, работа над которым была завершена в 2019 году, получил название "Методика экспертного исследования по делам о возбуждении социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни".
Это стало поводом для проведения в столице круглого стола "Свобода выражения по вопросам национальных, религиозных, социальных отношений в условиях борьбы с экстремизмом". Участники – правоведы, адвокаты, филологи обсуждали проблемы правоприменения статьи 174 Уголовного кодекса РК "Возбуждение социальной, национальной, родовой, расовой, сословной или религиозной розни".
Между свободой и злоупотреблением
Организаторами круглого стола выступили посольство Королевства Нидерландов в Казахстане, Офис программ ОБСЕ в Нур-Султане, Фонд "Сорос-Казахстан" и "Әдiл сөз".
Президиум был исключительно женским: заместитель главы Офиса программ ОБСЕ Диана Дигол, директор НИИСЭ (научно-исследовательский институт судебных экспертиз) ЦСЭ Минюста РК Динара Даулеткельдыкызы и руководитель "Әдiл сөз" Тамара Калеева, модератор встречи.
"Свобода слова – это, безусловно, фундаментальное право, – сказала Диана Дигол. – Но оно не является абсолютным. И не может использоваться для оправдания насилия, клеветы, распространения насильственного экстремизма и ненависти, в том числе языка вражды. Нет свободы без ответственности. Там, где начинаются права другого человека, заканчивается моя свобода. В этой связи государства-участники ОБСЕ давно признали скрытые проблемы и опасности, связанные с языком вражды, который проявляется в виде ненависти и нетерпимости в интернете, и призвали принять меры против так называемой киберненависти, признавая при этом неоднозначность ситуации. Необходимо, с одной стороны, обеспечить свободу выражения мнений. В то же время незамедлительно пресекать язык вражды. И принимать жёсткие корректирующие меры всякий раз, когда комментарии в интернете представляют угрозу для определённых лиц. Несомненно, государство должно обеспечивать безопасность, но только в чётко обозначенных рамках – чтобы под этим предлогом не применялось неоправданное ограничение свобод и прав граждан. Эти ограничения должны строго отвечать принципам законности, необходимости, пропорциональности и недискриминации".
Незваный гость хуже или лучше татарина?
К сожалению, реальность в Казахстане такова, что баланс приходится устанавливать не между свободой слова и недопустимостью злоупотребления ею. А между реальными словесными угрозами конкретным людям и социальным группам, с одной стороны, и с другой – любыми свободными высказываниями, в том числе с критикой в адрес власти, которые практически все трактуются государством как злоупотребление свободой слова.
Галия Аженова, руководитель общественного центра экспертиз фонда "Әдiл сөз", привела несколько примеров из практики правоприменения статьи 174.
В начале своего выступления она вспомнила анекдот тридцатилетней давности о том, как в возбуждении национальной розни обвинили... русскую народную пословицу "Незваный гость хуже татарина": в Татарстане коллективно обиделись на несправедливость фразеологизма, подали коллективную жалобу в Верховный Совет СССР с требованием изъять его из оборота, и советский парламент во втором чтении принял новую формулировку: "Незваный гость лучше татарина".
Смех смехом, но не менее анекдотичные случаи оборачивались для людей настоящими трагедиями.
"После теракта в Актобе в июне 2016 года немало верующих молодых людей, из страха быть задержанными и обвинёнными, хотя оснований к этому не имелось, перестали ходить на пятничную молитву, неожиданно сбрили бороды и в целом чувствовали себя потерянными, – говорит Галия Аженова. – И тогда духовный учитель с целью поддержать их духовную стойкость обратился к делам давно минувших дней – событиям, получившим описание в исторической литературе и богословских трудах".
В то время в Южном Казахстане Полат Мухитдин, уроженец Шымкента, отец 11 детей, стоматолог по профессии, поработавший по специальности в одной из арабских стран и вернувшийся убеждённым последователем ислама, в застольном разговоре на ауызашаре сказал по поводу теракта, что верующие мусульмане не могли этого сделать.
В другой беседе он процитировал исторический труд "Тарихи Бағдат" ("История Багдада"), датируемый XI веком, со ссылкой на его автора – аль-Хатиба аль-Багдади: "Я видел своими глазами. Я сам был свидетелем. Я сам описал, что видел. Что делали монголы, если какие-то народы сражались с ними, пытались противостоять, как Сауран, Отырар? Они не оставляли ничего живого. Убивали детей в колыбели. Ровняли дома с землёй. В Багдад вошли 70 тысяч монголов. Весь народ Багдада вывели и всех зарезали".
По первому пункту ему инкриминировали возбуждение религиозной розни. По второму – национальной. То есть, в представлении суда, он якобы разжигал вражду против монголов, оперируя событиями тысячелетней давности. Приговорён к пяти годам лишения свободы.
Другой миссионер Куаныш Башпаев, родом из Экибастуза, получил религиозное образование в одном из исламских вузов за рубежом. Совсем отрешившись в арабской стране от светских традиций своей родины, в Казахстане он призывал к тому же и единоверцев. Одна его проповедь называлась "О, мусульманин, оставь празднование Нового года!"
Текст был записан "доброжелателями" и передан "куда надо". Была проведена судебная лингвистическая экспертиза. И в проповеди найдены признаки возбуждения религиозной розни. Процитирую лишь один абзац: "Мусульмане, недавно был айт намаз, поклонялись одному Аллаху, резали жертвы Аллаху, обращались с мольбами к Аллаху, прошло немного времени, наступает Новый год – забыли свою религию, забыли, что такое ислам..."
Башпаев получил четыре с половиной года колонии.
Почему эксперты подменяют судей
Одним из самых глубоких и взвешенных было выступление Романа Подопригоры, доктора юридических наук, профессора Каспийского университета, участвовавшего в разработке методики.
– Мой вклад в методику экспертных исследований, которая сегодня презентуется, – это правовые проблемы, которые следует учитывать при проведении таких исследований, – сказал Роман Анатольевич. – Когда Тамара Мисхадовна [Калеева] предложила мне поучаствовать в этом проекте, я сомневался и даже сопротивлялся некоторое время. Но не потому что капризный, а потому что мне самому, не первый год работающему в правовой сфере, очень много непонятного в статье 174 – и как юристу, и как обывателю.
Например, почему статья 174 находится в главе 4 Уголовного кодекса "Преступления против мира и безопасности человечества", где говорится про вооружённые конфликты, военные действия, оборот оружия, экоцид, геноцид? Почему статья 174 относится к числу экстремистских преступлений?
Что такого уж плохого в розни? Мы все разные, и, как сказал один знаменитый писатель, "если вы отличаетесь от меня, вы меня не обижаете, а обогащаете".
Другое дело, когда мы говорим о ненависти и вражде. Почему казахстанские законодатели не используют такие более распространённые и адекватные понятия?
Что такое "сословная рознь" в современном казахстанском обществе? Что значит "национальная честь" и чем она отличается от просто "чести"?
Я долгое время занимаюсь правовыми проблемами взаимодействия между государственными и религиозными объединениями. И знаю, что, несмотря на съезды лидеров мировых и традиционных религий, между религиозными объединениями существует рознь. Или, как сказал во время одного из наших круглых столов представитель Института судебных экспертиз в Алматы: "Каждой религии присущи исключительность и превосходство".
Но при чём здесь Уголовный кодекс? Почему квалифицирующим признаком части 2 статьи 174 является возбуждение розни лидером общественного объединения? А если рознь возбуждает руководитель акционерного общества или общественного фонда – что от этого меняется?
Перечень таких вопросов "почему?" и "зачем?" можно долго продолжать. Но в итоге я согласился поучаствовать в этом проекте. И в том числе потому, что знаю практику, иногда печальную.
Расскажу один случай, для меня показательный, в котором я участвовал в качестве специалиста. Это было здесь, в столице, когда члена одного из религиозных объединений вывели на разговор о других религиозных объединениях (как вывели, вы можете догадываться). Он и сказал всю правду. Сказал дома, за чашкой чая, без особого публичного присутствия. Это бывший водитель автобуса с онкологическим заболеванием. В итоге получил пять лет лишения свободы. К счастью, всё для него закончилось положительно: его помиловали.
Если послушать, что о нём сказали бы представители "обиженных" религиозных объединений, там бы, наверное, дел хватило на многие годы работы.
Все, кто участвовал в этом проекте (по подготовке новой методики. – Авт.), – реалисты. И понимают, что отменить эту статью или привести её в надлежащий вид, хотя бы заменить "рознь" на "вражду", "возбуждение" на "разжигание" – вряд ли сегодня возможно. Поэтому нашей целью было дать какую-то помощь и ориентиры экспертам, от которых очень много зависит в уголовных делах. И, что греха таить, часто следователи, судьи перекладывают груз принятия решений на результаты экспертиз. Хотя именно они, профессионалы, должны решать вопрос состава правонарушения и обнаруживать в действиях возбуждение розни или другие элементы статьи 174.
Моей задачей было показать экспертам: несмотря на отнесение статьи 174 к числу экстремистских преступлений, надо удержаться от соблазна руководствоваться терминологией, которая есть в законе о противодействии экстремистской деятельности. Экстремизм по УК и экстремизм по этому закону – несколько разные вещи. Например, для Уголовного кодекса не так важно, являются ли материалы экстремистскими: ему важно, есть ли в них возбуждение розни, оскорбление чести, достоинства, чувств, пропаганды исключительности, других действий, предусмотренных статьёй 174.
Вообще, статья 174, когда я погрузился в неё, несмотря на всю непонятность и все сомнения, которые я испытывал, обнаруживает много проблем, присущих казахстанской правовой системе.
Ну, например, криминализация деяний, которые не заслуживают этого. Неоднозначная терминология и оценочные понятия. Несогласованность различных нормативно-правовых актов. Возможность передачи исключительно правовых вопросов экспертам. Проблемы самих экспертиз.
Недавно в Европейском суде по делу "Ибрагимов против России" обсуждались вопросы, созвучные нашей методике, и говорилось, что экспертизы выходят за рамки лингвистики и психологии и внедряются в вопросы правовой квалификации. Что ключевые правовые выводы порой делают эксперты, а не суды. А суды принимают выводы односторонних экспертиз, подтверждающих какие-то факты, без возможности представить свои аргументы другой стороне.
То есть вы видите, что это не вопросы только казахстанской правовой практики: они обсуждаются во всём мире, в международных судах.
Конечно, не только статья 174 олицетворяет все эти проблемы. Я сейчас занимаюсь комментариями к одной из статей Кодекса об административных правонарушениях. И обнаружил очень похожие (на статью 174 УК РК. – Авт.) статьи и в КоАП, и в Уголовном кодексе касательно оскорбления.
И я ломаю голову, как всё это комментировать. Потому что статьи похожие, и как провести грань между административным правонарушением, которое заканчивается штрафом, и преступлением, которое влечёт гораздо более тяжёлые последствия? Очень сложно.
При работе над этим проектом часто вспоминал выражение одного из дореволюционных юристов: "Юриспруденция – это текстуальное упражнение". Но если раньше юристы сами занимались такими упражнениями, то теперь они часто не могут обойтись без помощи экспертов, и не только лингвистов. И наша методика – яркое тому подтверждение. Здесь переплетены вопросы и права, и социологии, и лингвистики, и философии, и религии, и политологии. И если нам совместными усилиями удастся минимизировать риски и последствия от не очень удачных юридических конструкций, то это уже большое дело.
Три признака экстремистских текстов
Рахиля Карымсакова рассказала присутствующим, как в новой методике предлагается экспертам, сторонам процесса и суду трактовать дефиницию "возбуждение розни". Она специально уточнила, что формулировка бралась не с потолка.
"В нашей методике указывается, что деяния, предусмотренные статьёй 174, относятся к числу экстремистских преступлений, которым посвящён закон о противодействии экстремизму, – говорит учёная. – Этот закон в статье 1 определяет понятие и виды экстремизма: политический, национальный, религиозный. К политическому относится разжигание социальной и сословной розни. К национальному – возбуждение розни расовой, национальной и родовой. И особняком – религиозный экстремизм.
Так вот, в своей экспертной деятельности мы опирались на дефиниции этого закона. В статье первой содержится определение "экстремистских материалов". Цитирую подпункт 7: "экстремистские материалы – любые информационные материалы, содержащие признаки и/или призывы к осуществлению экстремистских действий либо обосновывающие или оправдывающие необходимость их совершения".
Здесь чётко обозначены содержательные признаки возбуждения вражды.
Это должны быть призывы. Причём прямые.
Кроме того, в информационных материалах должно быть содержание, которое обосновывает или оправдывает необходимость совершения экстремистских действий.
Итак, три признака – призывы, обоснование, оправдание. Вот содержательные критерии возбуждения розни, которым должны соответствовать информационные материалы для признания их экстремистскими. Второй и третий признаки: обоснование и оправдание – объединяются понятием "пропаганда". Всё. По сути, просто.
Дед Мороз как субъект религиозной розни
Ольга Кунгурова, профессор кафедры журналистики и коммуникационного менеджмента Костанайского государственного университета им. А. Байтурсынова, кандидат филологических наук, рассказала участникам круглого стола, где проводить границу в тексте с признаками той или иной розни – между его социальной опасностью, то есть подсудностью, и просто свободным выражением своего мнения, пусть и в резкой форме.
– Есть страна, где людей не преследуют за то, что они болтают. Это США. Там нет таких законов. Есть законы против применения насилия или прямого призыва к насилию, законы об оскорблении чести и достоинства, но нет законов, регулирующих и запрещающих оскорбительные слова как таковые. В американском законодательстве проблемы враждебной речи рассматриваются через призму Первой поправки к Конституции, в которой говорится: "Конгресс не должен издавать законы, ограничивающие свободу слова или печати".
Первая поправка находится в американском Билле о правах, который составляет приложение к Конституции и содержит гарантии прав граждан против тирании государства. С позиции Билля о правах, враждебная речь опасна, в первую очередь – смотрите, как интересно! – тем, что может привести к установлению цензуры. А во вторую очередь тем, что может привести к власти, к примеру, фашизм.
С точки зрения американской демократии, ограничение свободы слова неизбежно приведёт на скользкий путь. А какой? Всякая цензура может привести, вольно или невольно, к цензуре беспредела. Вот к чему мы можем прийти, если не добьёмся принятия к действию методики экспертных исследований.
Европейская конвенция прав человека предусматривает, что допустимы только такие ограничения, которые необходимы в демократическом обществе.
Дилемма, иметь или не иметь законы против разжигания межнациональной или иной розни, перед Казахстаном, понятное дело, не стоит. Они есть, эти законы. Перед нашей страной стоит вопрос: как применять эти законы, как их совершенствовать? Меняется время – должны меняться и законы. Как создавать пределы их применения во избежание злоупотребления ими? Чтобы, в конце концов, не прийти к тому, от чего совсем недавно ушли – когда любое слово критики можно было подвести под статью, даже уголовную.
Я и теоретик, и практик: являюсь лингвистом-экспертом и пишущим журналистом. И однажды сама попала в ситуацию, когда для моего текста потребовалась судебно-лингвистическая экспертиза.
Так вот, не всякий текст, который на первый взгляд кажется агрессивным, является социально опасным. Я предложила свою схему определения социально опасного и агрессивного текста. С помощью слов-маркеров – явных (эксплицитных) и скрытых (имплицитных) – обозначила пять уровней спорного текста. Каждый уровень соответствует той или иной степени агрессии. И только пятый уровень, по моему мнению, должен стать предметом юридического рассмотрения, поскольку представляет социальную опасность.
Я расписала свою схему под аллегорию, связанную с Дедом Морозом.
Первый тип вербально-семантической модели: "Мы разные. У вас есть Дед Мороз, а у нас нет". Агрессия вообще отсутствует. Текст толерантный, лексика нейтральная. Ничего оскорбительного, возможен лишь юмористический или лёгкий иронический эффект.
Второй уровень: "Мы лучше вас. У вас есть Дед Мороз, у нас нет. И нам он не нужен". Эпизодически текст может быть интолерантным. Используется оценочное высказывание. Возможен иронический эффект.
Уровень третий. Вербальная схема такая: "Мы не понимаем и не принимаем вас. У вас есть Дед Мороз, у нас нет, нам он не нужен. И мы не можем понять, зачем вы ему поклоняетесь". Здесь уже проявляется язык вражды. Явный маркер: вы не совсем достойные верующие, раз у вас есть такой образ. Тут скрытый саркастический эффект.
Четвёртый уровень: "Мы вас терпеть не можем. Вы просто свиньи, и ваш Дед Мороз такая же свинья". Экспилицитные маркеры: тут уже употреблены и зоосемантические метафоры, и прозвищные этнонимы. Имплицитный маркер – использование стратегии дискредитации, то есть последовательное снижение образа субъекта речи.
Но самое интересное вот в чём. Целых четыре уровня, и степень агрессивности нарастает, и язык вражды есть, но если даже четвёртый текст можно расценивать как экстремистский – всё равно это ещё не то, что является социальной опасностью. То есть все эти тексты не должны стать вообще предметами юридического рассмотрения.
И только пятый уровень: "Убирайтесь с вашим Дедом Морозом в свою Лапландию!" – несомненно, заслуживает юридического внимания, потому что это социально опасный уровень. Здесь используются и явные маркеры, оскорбляющие и унижающие достоинство народа. Плюс – главное! – содержится агрессивный призыв к действию.
Эта схема может быть полезна для экспертов, чтобы определять, под какой уровень агрессии подходит текст. И на каком уровне можно говорить о том, что текст наказуем, а до какого уровня его можно расценивать как критику, как выражение мнения. То есть как социально не опасный.
И разработанная методика должна помочь определить границу между социальной опасностью и её отсутствием. Ведь речь идёт о судьбах людей, которые открыто высказались, потому что они смелее нас с вами. А может, по неосторожности или в состоянии психологического аффекта.
"Политологи не могут быть экспертами в суде"
Одним из самых эмоциональных на круглом столе было выступление Галыма Нурпеисова, адвоката Алматинской областной коллегии адвокатов, поднаторевшего в делах по статье 174 УК РК:
– У нас, мне кажется, поставлен вопрос не в том формате: роль экспертных исследований в определении умысла по делам о возбуждении розни. Извините, но определять умысел – это юридическое понятие. Получается, экспертиза становится доказательством. Хотя по сути своей она доказательством быть не может. Экспертиза – это исследование наличия или отсутствия фактов. Поэтому и главным принципом у экспертов является независимость. Иначе экспертиза оборачивается обвинительным актом.
Как можно определить роль экспертизы в судебном процессе? За примером далеко бегать не надо. Если поднять уголовные дела по статье 174 – практически все были с обвинительным уклоном. И в основу обвинений всегда ложилась экспертиза. Именно она усматривала признаки возбуждения розни. Юридическую оценку давали даже политологи. И от них я слышал оценочные мнения, а не доказательства каких-то деяний.
В данной ситуации эксперты должны дистанцироваться от собственного отношения к тому предмету, который они изучают. Для меня это принципиально важно, и вот почему.
Недавно на судебном процессе были допросы экспертов – религиоведов и политологов, и я спрашивал: "А что же вы здесь видите?" И они начинали комментировать: "Я вижу признаки того, что нарушает нашу мирную жизнь". Это неверно!
Галыма Нурпеисова прервала руководитель международного фонда защиты свободы слова "Әдiл сөз" Тамара Калеева: "Экспертизу текстов должны проводить лингвисты и филологи, но никак не политологи и религиоведы".
Рахиля Карымсакова, доцент кафедры "Журналистика и переводческое дело" университета "Туран", главный идеолог новой методики, тоже вмешалась в дискуссию: "Фигура №1 в судебной лингвистической экспертизе – это филолог. Фигура №2 – специалист по этому тексту: религиовед, этнограф и т.д. Но не политолог ни в коем случае".
– Политолог здесь не может быть, потому что предметом политологии являются отношения народа и власти, а не тексты, – продолжил адвокат Нурпеисов. – У меня есть пример – дело оралмана из Монголии, который в соцсети "ВКонтакте" опубликовал цитату из книги XII века и получил срок благодаря вот такой политологической экспертизе.
Рано или поздно эти люди выйдут из мест не столь отдалённых. Их осудили за мнения. Власть думает, что сломала их убеждения.
Но я недавно был в Заречном (посёлок в Алматинской области, где находится колония общего режима ЛА-155/14. – Авт.) у своего подзащитного, осуждённого по ст. 256 УК РК ("Пропаганда терроризма или публичные призывы к совершению акта терроризма". – Авт.). Он сказал мне: "Раньше я боялся, а сейчас из меня сделали экстремиста, террориста. Я здесь просто закалился. Понял, что сижу ни за что. Что они хотели со мной сделать? Что я должен был понять?"
Сегодня нам необходимо, помимо этих методик, продвигать мысль: власть должна понимать, что ценность государства не в нефти и не в золоте, а в молодёжи, в народе. И мне больно, когда я вижу в судах экспертов, которые должны быть независимы, но показывают своё предвзятое отношение. Это считаю преступлением перед государством, перед человечеством, потому что суд перестаёт воспринимать экспертизу адекватно. Он начинает свою ответственность перекладывать на эксперта, а эксперт из-за страха перекладывает ответственность на суд. Получается замкнутый круг, и мы из него выйти не можем. А правовые последствия очень тяжёлые.
В математике нет понятия "хорошо" или "плохо", она говорит: "верный результат" или "неверный". Точно так же, я считаю, эксперты должны подходить к своей работе: это научное исследование, без какого-либо субъективного отношения. Это адвокат может выложить своё отношение через призму закона. Прокурор – через обвинение. А судья даёт оценку всему этому.
Цель – нейтрализовать гражданских активистов
Гульнара Жуаспаева, член Восточно-Казахстанской областной коллегии адвокатов, уверена, что цель широкого применения статьи о возбуждении розни – нейтрализация гражданских активистов.
– Статья 174 применяется больше для устрашения, – считает Гульнара Рымгалиевна. – Но главная её проблема даже не в ужесточении наказания, а в размытой формулировке. Методику, которую разработали эксперты, мы, адвокаты, давно ждали. Потому что по 174-й статье у нас сидит целая армия активных людей с гражданской позицией. И она направлена, думаю, больше против активистов.
По этой статье в основу обвинения всегда ложится заключение экспертов, и любые наши доводы, независимые экспертизы в защиту клиента судом во внимание не принимаются. Если есть заключение, сделанное во время следствия, – это гарантия, что будет обвинительный приговор. Вообще, по данной статье оправданий почти не бывает.
Размытые формулировки позволяют привлекать к ответственности лиц, которых необходимо было, видимо, "парализовать" на определённое время.
"Привлекать по этой статье в XXI веке – дикость"
Участники дискуссии всё время пытались оставаться в рамках обсуждаемой методики трактовки статьи 174. Но так же регулярно вырывались "за флажки". Одним из тех, кто решил взглянуть на проблему шире, стал Бауыржан Азанов, член Павлодарской областной коллегии адвокатов.
– В мае нашу страну посетила Специальный докладчик ООН по вопросам поощрения и защиты прав человека в условиях борьбы с терроризмом Фионнуала Ни Аолаин, – напомнил адвокат. – В последний день визита она собрала пресс-конференцию, на которой сказала, что глобальная проблема борьбы с терроризмом в Казахстане, к сожалению, используется для преследования инакомыслия и инакомыслящих.
Лично я много раз защищал людей в делах по статьям 174, 256 ("Пропаганда терроризма или публичные призывы к совершению акта терроризма"), 258 ("Финансирование террористической или экстремистской деятельности и иное пособничество терроризму либо экстремизму"), 405 ("Организация и участие в деятельности общественного или религиозного объединения либо иной организации после решения суда о запрете их деятельности или ликвидации в связи с осуществлением ими экстремизма или терроризма") и другим, которые у нас относятся, согласно нормам международного права и с точки зрения международных правозащитников, к "политическим", поскольку связаны с политическими правами граждан.
И в таких условиях лица, которые привлекаются по этим статьям, относятся к так называемым уязвимым группам: это в основном инакомыслящие. Может быть, вы не знаете, но Интерпол и Европол отказывают в их международном розыске, поскольку считается, что они преследуются в связи с их политической деятельностью и политическими убеждениями. Розыск возможен только на территории некоторых республик бывшего Союза.
Создание новой методики – это, конечно, очень хорошо, и мы, адвокаты, её приветствуем. Но лично я считаю и думаю, многие коллеги согласятся с тем, что привлекать людей по этим статьям в XXI веке, в 2019 году – абсолютно дико.
Естественно, статья 174 должна быть упразднена. И этих людей нужно признать невиновными. Но, к сожалению, об этом речи вообще нет.
Дела по ст. 174 возбуждаются на основании слов, которые человек использует в своей речи, письменной или устной. И эта игра слов трактуется так или иначе экспертами, которые не все обладают соответствующими знаниями. Когда мы встречаемся с ними в суде, некоторые, мягко говоря, некомпетентны. Порой они не могу ответить на элементарные вопросы, например, о религии, богословии и т.д. Тем не менее пишут в своих заключениях: "имеются признаки возбуждения религиозной розни".
Как такие люди становятся экспертами? Как они получают лицензии? Меня этот вопрос больше всего волнует.
К сожалению, в этом зале мы не видим представителей правоохранительных органов, которые воспринимают нас, адвокатов, как своих злейших врагов. Ситуация до такой степени усугубилась, что в Казахстане адвокаты стали, грубо говоря, изгоями.
И, естественно, чтобы защищать людей по политически мотивированным делам, необходимо поднимать вопрос, в первую очередь, реформы судебной системы и правоохранительных органов. А они у нас сводятся к разговорам и лозунгам и заканчиваются пшиком.
Истина для служебного пользования
5 апреля 2019 года новая методика интерпретации статьи 174 была утверждена на заседании учёного совета Центра судебных экспертиз и включена в реестр ЦСЭ. То есть теперь она является для экспертов руководством к действию.
Но в ходе круглого стола неожиданно всплыла ещё одна проблема, о которой рассказала юрист фонда "Әдiл сөз" Тамара Симахина.
– Абсолютно уверена, что нашим уважаемым адвокатам эта методика нужна для работы. Методика утверждена, она включена в реестр Центра судебных экспертиз под номером 222. И есть паспорт этой методики, его можно скачать. Но сам её текст признан документом для служебного пользования, – обозначила болевую точку Тамара Николаевна. – Можно ли решить вопрос, чтобы эта методика была публична и открыта? Потому что я не понимаю, почему этот документ признаётся ДСП. Ведь методика нужна не только экспертам Центра судебных экспертиз, но и специалистам, чтобы заключения экспертиз ей не противоречили и суд принимал их как законные и допустимые доказательства. Она нужна адвокатам, потому что, имея методику на руках, они способны проанализировать экспертное заключение, обжаловать и т.д. Где её теперь найти?
– Кстати, российские, украинские методики исследований по этой же теме – в свободном доступе в интернете, – добавила Тамара Калеева. – Почему же наша – особо секретная?
Эти вопросы были адресованы директору НИИСЭ (научно-исследовательский институт судебных экспертиз) ЦСЭ Минюста РК Динаре Даулеткельдыкызы. Её ответ был таким:
– Потому что в государственном реестре имеются более 400 методик, не только филологические, но и по другим направлениям. Но в моей практике не было, чтобы адвокат или другой участник процесса обратился за методикой и мы отказали. Вы имеете полное право отправлять нам запрос и получать этот документ. Тем, кто не является участником процесса, мы не выдаём.
Тамара Симахина привела пример ответа на подобный запрос:
– Мы получили экспертное заключение, и мне как адвокату необходимо было проанализировать согласно методике, насколько правильно проведено исследование. Я в судебном порядке подала ходатайство, его удовлетворили. Методику принесли, когда началось заседание. Судья говорит: "По вашему ходатайству нате вам методику". То есть я должна была в течение двух-трёх-пяти минут проанализировать экспертное заключение на 20 листах, впервые видя методику такого же объёма. А другой возможности ознакомиться с ней у меня не было. И с новой методикой будет то же самое. Как должны работать адвокаты, которые должны ещё и давать подписку о её неразглашении? К кому нам обратиться, чтобы Центр судебных экспертиз снял статус "для служебного пользования" с этого документа, чтобы методика была в открытом пользовании?
– Речь ведь идёт об этой конкретной методике. Понятно, что методика баллистических экспертиз может быть в закрытом доступе. Но это же публичное дело, здесь нет никаких секретных приёмов, – пояснила разницу методик Тамара Калеева.
Динара Даулеткельдыкызы ответить на эти вопросы не смогла. Спикеры сошлись во мнении, что нужно обращаться к министру юстиции Марату Бекетаеву.
Новая методика уже работает
На встрече отсутствовали представители госорганов и депутаты, хотя в списке участников значились и замдиректора Центра судебных экспертиз Роза Акбарова, и судья Верховного суда Елена Аксюта, и сенатор Владимир Волков. Кроме директора Института судебных экспертиз, на круглом столе были замечены лишь пара сотрудников МВД да судья столичного горсуда, и за весь день никто из них не проронил ни слова.
Тамара Калеева в ответ на вопрос об этом рассказала, что приглашения в Генпрокуратуру, Верховный суд, парламент разосланы были, и выразила недоумение, что не приехали эксперты региональных центров судебных экспертиз, для которых, собственно, методика и предназначена.
Глава "Әдiл сөз" пообещала, что фонд в скором времени подготовит пособие по трактовке статьи 174 для участников процесса, основанное на новой экспертной методике, и лаконичную памятку для пользователей интернета – что и как нельзя писать в соцсетях, чтобы не нарваться на лишние "приключения".
За минувшие пару месяцев в Северном Казахстане в уголовных процессах по статье 174, где применялась новая методика её толкования, вынесено два оправдательных приговора.
