Площадь Абая – убитая, но дорогая

О бездарной и бездумной утере городом одного из самый ярких алма-атинских ансамблей – площади Абая я уже писал в материале "Алма-Ата, утерявшая имя и статус, теряет и лицо". В нём я сравнил современную застройку площади, начисто перекрывшую великолепную панораму гор, с градостроительным преступлением. Судя по реакции, читатели поняли, о чём речь, и в массе своей разделили боль и тревогу автора по поводу безвременной и невосполнимой утраты.

Сегодня, пользуясь возможностями жанра, я хотел бы вспомнить почившую площадь Абая в том виде, в каком она по праву являлась эталоном среди градостроительных ансамблей и считалась одной из красивейших в СССР. Когда ею гордились, ею восхищались и ей завидовали.

А началось всё в 1960-м, когда здесь, на краю тогдашнего города, на пустыре, вырос на гранитном постаменте небывалый по размерам бронзовый памятник Абаю. Бронзовый Абай был выше бронзового Ленина – и в этом вполне могли бы при желании найти элемент антисоветчины, если бы… Если бы не время – "хрущёвская оттепель" и не место – край города. К тому же появился и достойный повод – проспект Абая, возникший в том же году из бывшей улицы Арычной, которая тянулась по южной границе города вдоль Головного арыка. Ранее Арычную уже пытались переименовать в Студенческий бульвар, но название не прижилось. А имя Абая носила совсем другая улица Алма-Аты – нынешняя Тулебаева.

К тому времени и тому месту относятся мои первые осознанные воспоминания о моём городе. И связаны они не только с памятником, покатую часть гранитного постамента которого использовали для своих дерзких скалолазных подвигов пацаны постарше (это вызывало неописуемый восторг мальцов вроде меня). Отсюда, с пустыря, тёплыми демисезонными вечерами, в темноте, особенно эффектными выглядели традиционные травяные пожары на склонах Кок-Тюбе, которые так завораживали алмаатинцев той поры независимо от возраста. Действительно, яркий трепещущий фронт, который медленно двигался к вершине горы, был достойным объектом внимания тогдашних горожан.

Другим магическим элементом этого места были ржавые башенки на раскоряченных железных подпорках, возвышавшиеся над домиками за бурливой и пенистой Алматинкой. Если бы в то время уже была прочитана уэллсовская "Война миров" (а скорее – просмотрен фильм), то эти таинственные конструкции, похожие на заворожённых инопланетных монстров, в детском воображении вполне могли бы обрести черты и более конкретных персонажей. Правда, прозаичные по сути ответы взрослых, что это мельницы, также казались вполне подходящими. Для малышей начала космической эры мельницы несли в себе сказочности никак не менее, нежели "марсиане".

А ещё будущая площадь Абая ассоциировалась с запахом свежего хлеба и разливного керосина. В начале 1960-х годов люди с бидонами керосина были такими же обычными персонажами алма-атинских улиц, как и люди с бидонами молока (об этом я вспоминал намедни – "Молоко, которое от нас убежало"). То же можно сказать и про очереди за двумя архиважнейшими продуктами эпохи.

И хотя сам я зацепил "керосиновую эпоху" только самым краем своей осмысленной жизни, в память прочно впечаталась керосиновая лавка, находившаяся где-то на том месте, где давно уже стоит кинотеатр "Арман", и куда мы с бабушкой регулярно отправлялись покупать керосин. Как запомнился и сладковатый запах самого керосина (и характерный пыхтящий шум огнедышащей керосинки, которая властвовала на кухне). Рядом в маленьких павильонах-сарайчиках продавали свежий хлеб и всякую необходимо-нехитрую в повседневной жизни снедь.

Кроме мельниц, керосинной лавки и памятника Абаю, существовала ещё одна запомнившаяся с тех пор достопримечательность – партшкола. Элитное учебное заведение полузакрытого типа (как, впрочем, и нынешний правопреемник) привлекало своей загадочной молчаливостью и нелепой башенкой с круглыми окошками на крыше.

А потом… Потом начался апофеоз. Также связанный с очередными знаковыми юбилеями. В 1967-м (50-летие Октябрьской революции!) был утёрт нос Ташкенту. В ответ на 23-этажную "Москву" на площади Чорсу у нас появилась 25-этажная гостиница "Казахстан" на площади Абая. Так гласила возникшая вместе с первой казахстанской высоткой (102 метра!) городская легенда, бытующая доселе. На самом деле ташкентский "супостат" появился пятью годами позже, и Узбекистан не смог превзойти "Казахстан".

Высота гостиницы стала проблемой для современных "реставраторов", что помогло ей счастливо избежать участи входившего в ансамбль Дворца им. Ленина и сохраниться в счастливой первозданности. Дерзкая, светлая и капитальная гостиница "Казахстан" до сих пор осталась достойным символом нашего города. И хотя многие современные постройки превзошли её по высоте, но… Вот случай, когда размеры – не суть достоинства. А "фигура" может одновременно быть и "дурой".

Появившееся к следующему общегосударственному юбилею (100-летию Ленина) здание Дворца имени Ленина, до недавней "реставрации" удивительно гармонично сочеталось с гостиницей. Явление подобных вместилищ для массовых мероприятий было своеобразным трендом той эпохи. Но напрасно думать, что уделом Дворца были скучно-напыщенные советско-партийные собрания актива республики и праздничные концерты мастеров искусств. Его универсальную сцену отдавали для выступления как своим (тут долгие годы пребывал, например, "Молодой балет Алма-Аты"), так и многочисленным гастролёрам.

Мы, юные алмаатинцы, ходили во Дворец часто – благо зарплата наших родителей позволяла не думать о символической цене тогдашних билетов. Тут, например, выступал Театр на Таганке во время своих знаменитых гастролей 1974 года. Я не пропустил тогда ни одного их спектакля. Как сейчас слышу хрип Высоцкого – откуда-то из самой глубины души и вижу вздувшиеся (до боли в зале!) вены на его шее. Это – в "Пугачёве": "Отведите, отведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!" А потом, спустя полтора десятилетия, тут, за кулисами, я преподносил его знаменитой вдове один из первых сборников – "Нерв", над переизданием которого работал в издательстве "Онер".

Помню и концерт Пугачёвой – несмотря на то, что примадонна тогда была ещё "в силах", самым ярким моментом был тот, когда она со злостью порвала на сцене "Вечёрку", которая для чего-то опубликовала критическую рецензию. Это было неожиданно. Эра экстравагантной попсы ещё ведь только начиналась!

В период между самой высокой гостиницей и самым вместительным залом в 1968 году на площади появился "Арман". Современный, красивый двухзальный кинотеатр (последний доживший до нашего времени могиканин из всех кинотеатров Алма-Аты – об этом я писал ранее). Всё в нём пленяло наше неизбалованное воображение – просторный холл с садиком посередине, декор стен, выложенных булыжниками, два зала – "Синий" и "Красный" и… Репертуар, разумеется.

В те годы как раз мои сверстники были захвачены социалистическими вестернами "про индейцев" (с Гойко Митичем) и французскими лентами с Луи де Фюнесом (один "Фантомас" чего стоил!). Не пропускали и отечественных премьер. Билет на детские сеансы стоил всего 10 копеек. Советский Союз был обречён быть страной киноманов.

А ещё в 1967 году на площади Абая появился скромный терминал подвесной дороги на Кок-Тюбе. Появился – и тут же вызвал небывалый ажиотаж среди падких на всё новое горожан того времени. Очереди желающих прокатиться туда-обратно в выходные тянулись чуть ли не от памятника Абаю!

Два вагончика на 25 человек каждый сновали навстречу друг другу с интервалом 7-8 минут. Потом ажиотаж спал, но старая канатка всё равно оставалась популярной среди горожан и гостей до самых тех времён, пока цену на неё не вздули выше разумного предела.

Теперь и она – в прошлом. Строительство новой началось с возведения масштабного терминала, напрочь заслонившего от пассажиров остатки того, на чём всё это кормится, – гор.

Однако значение площади Абая не ограничивалось образцовыми архитектурными достоинствами. Алмаатинцы любили её за мирную ауру и приходили сюда просто так. Посидеть у фонтанов, встретиться друг с другом и… полюбоваться горами. Именно отсюда когда-то открывался один из самых чарующих видов на Заилийский Алатау. Особенно завораживали взор золотистые весенне-летние вечера. Когда в городе солнце уже скрывалось за горизонтом, а там, сверху, горы всё ещё продолжали купаться в его лучах, отбрасывая вниз тёплый животворящий свет, продлевая сумерки и даря горожанам лишний повод для тихих восторгов и скромной гордости за то место, где им сподобилось родиться и жить.