Их первый фильм "Зимний путь", снятый самым знаменитым русским оператором Михаилом Кричманом, называли "лучшей картиной, случившейся с российским кинематографом за последние 10 лет". Их вторая лента, снятая уже талантливым оператором из Казахстана, судя по всему, имеет не меньший потенциал. Сейчас у Жамбакиева ещё одна вершина - непальская картина "Kalo Pothi". Её азиатская премьера пройдёт на кинофестивале в Пусане, а европейская - в Венеции. Похоже, "Медведь" Берлинале был для Азиза только началом.
- Азиз, мои поздравления! Твоя новая работа - фильм непальского режиссера Мина Бахадура Бама "Kalo Pothi" ("Чёрная курица") попал в Неделю критики на Венецианском кинофестивале, о чём картина?
- Спасибо! Как и любая авторская работа, фильм имеет несколько уровней. В этой истории о двух мальчиках, живущих в одной деревне, но являющихся представителями двух разных каст, а значит, двух совершенно разных миров, мы видим и социальный, и политический, и духовный аспекты. Картина дебютная, но получила поддержку от Франции, Германии, Швейцарии.
- Наверное, после того как ты получил "Серебряного Медведя", выстроилась очередь желающих поработать с тобой, почему же ты выбрал именно этот проект?
- Когда мне предложили поработать вместе, я, прочитав первый сценарий, сначала не проникся. К тому же был занят на других съёмках - мы снимали фильм Сергея Тарамаева и Любы Львовой "Метаморфозис", о чём я ещё расскажу. Но съёмочный период подходил к концу, а сценарий "Kalo Pothi" становился всё интереснее и интереснее. И хотя мой принцип - не снимать больше одной картины в год, я понимал, что, наверное, стоит передумать. Ведь съёмки планировались в районе Гималаев, в Непале - эта эстетика меня всегда привлекала, и вряд ли когда-нибудь мне выдастся шанс снимать в этой совершенно оторванной от цивилизации местности, где нет даже электричества. Прочитав обновлённый сценарий, я решил, что буду участвовать в проекте, хотя физически и морально сразу же переходить из одного проекта в другой было тяжело. Тем более что снимать пришлось в экстремальных условиях.
- А была возможность выбрать другой проект и съёмки в комфортных условиях? Наверняка ведь жизнь после престижной статуэтки кардинально изменилась?
Наверное, награда больше повлияла на возможность привлекать финансы в проекты – авторам это помогает. Что касается лично меня, то не могу сказать, что "Медведь" колоссально изменил мою жизнь, ведь она и без того каждые полгода кардинально меняется. (Смеётся.) Да, когда звёзды авторского кино тебя узнают, и ты с ними можешь общаться на равных - это интересный опыт. Но вместе с тем, возникла ответственность - лауреат "Серебряного медведя" должен соответствовать надлежащему уровню. Хотя, если честно, то для меня это просто игра.
- И ты выбрал непальский проект…
- Да, взвесив все за и против, я согласился. К тому же, меня как человека увлекающегося духовными практиками это место привлекало. Я всегда хотел побывать в этом крае монастырей, древних храмов и старинной азиатской архитектуры. Интересно, что задолго до этого я написал песню, где была строчка "лечу в среду в Катманду". Так и получилось – вылетел туда в среду.
- А что экстремального было на съёмках?
- Да всё: кругом обрывы, скалы, немыслимая высота, жизненные условия, операторская техника времен Эйзенштейна. Представь, как мы это всё тащили по горам. Поскольку мы снимали там, где нет электричества, приходилось носить с собой не только аппаратуру, но и генераторы с соляркой. Всё это, конечно, было безумно тяжело, приходилось в буквальном смысле выживать. И это при том, как мне казалось, что я привык ко всему - до 16 лет я жил в селе и вырос, так сказать, среди гор, садов и рек, и меня, я думал, ничем не удивишь. Но я рад, что съёмки в Непале случились, и для меня это был уникальный опыт, которого бы я никогда не приобрёл, приехав туда туристом.
- К тому же поработал с международной командой….
- Съёмочная команда состояла из непальских специалистов. Конечно, мы собрали лучших профессионалов Катманду, но многих приходилось учить ремеслу и тратить невероятное количество энергии на это. На моих предыдущих проектах "Метаморфозисе" и "Синдроме Петрушки" я занимался в основном творчеством, здесь же приходилось с головой погружаться в технические нюансы.
- Когда я смотрела твои фото со съёмок, мне, наоборот, казалось, что ты получил какой-то духовный опыт, фотографии получились магические…
- По-моему, я был гораздо одухотворённее на двух предыдущих проектах! (Смеётся.) Ты знаешь, все эти духовные увлечения как рукой снимает, когда ты сталкиваешься с настоящими трудностями, когда испытываешь реальную боль, усталость, так сказать, тяжесть физического мира. А впечатление от фото… Наверное, когда физическое тело отказывалось работать, на первый план вышло мое ментальное тело, мой бессмертный дух. (Смеётся.) Конечно, с точки зрения духовных практик, Непал действительно бесценен – это огромный резервуар энергии. Но с профессиональной точки зрения, местным кинематографистам ещё много над чем нужно работать.
- Как ты выбираешь режиссёров, и чем тебя покорили авторы "Метаморфозиса" - Сергей Тарамаев и Любовь Львова, ты так о них тепло отзываешься?
- Как выбираю? Наверное, сердцем. Это долгие беседы друг с другом, поиск точек соприкосновения и, безусловно, сам материал. Даже если передо мной гениальный сценарий, но я вижу, что мне с режиссёром по-человечески будет тяжело, я откажусь. Понимаешь, кино - это как семейные отношения, как выбор второй половины, ведь ты на полгода или больше погружаешься в такой тесный контакт, что все эти люди становятся для тебя близкими. С авторами "Метаморфозиса" у меня случился настоящий творческий тандем, который, я думаю, продолжится. Наша первая встреча была в "Скайпе", и тогда я увидел перед собой необыкновенных людей, двух "инопланетян", с которыми, я сразу понял, мы живём на одной планете. Мы дышим одним воздухом, в наших жилах течёт одна - не только кинематографическая, но и музыкальная - кровь. В общем, это была любовь с первого взгляда. Я даже не хочу это называть подарком, это судьба, так должно было произойти. И какое счастье, что это произошло так скоро.
- О чём картина?
- Для меня это фильм о невозможной любви. Но что такое любовь? Это ведь не обязательно чувство, возникающее между людьми противоположного пола, приводящее к семье. Это гораздо более широкое понятие, ведь любовь может быть дружеская, и не всегда она возникает между людьми бывает любовь к природе, к искусству. Так вот в нашем фильме мы говорим о взаимоотношениях молодого пианиста Алексея с девочкой Александрой. Каждый из них живет в своём мире, но когда они находят друг друга, они понимают, что живут в одной Вселенной. Со временем их отношения становятся такими искренними, что люди начинают считать их порочными. Общество не дает возможности существования такой дружбы и такого типа взаимоотношений.
- Словом, эта история Лолиты?
- Не совсем так. Это история о чистой и искренней дружбе, которую общество воспринимает иначе.
- Так сколько героине лет?
- Тринадцать.
- На фестивалях полно фильмов на такие пограничные темы, но когда картина не дотягивает до уровня высокого искусства, всё превращается в какую-то пошлятину. Выбирая проекты, как ты понимаешь, что со стороны авторов это не просто попытка попасть в тренд?
- Мне остаётся полагаться только на интуицию, которая подсказывает мне, искренны ли авторы или же это очередная конъюнктура. "Метаморфозис" - другой. И когда ты увидишь фильм, ты всё поймешь.
- Как ты сам относишься к фестивальной конъюнктуре?
- Да, это огромная проблема. Бывает, что молодые режиссёры стремятся соответствовать "несуществующей формуле" успеха авторского кино: жёсткая социалка, чернуха, насилие, нестандартные отношения. Для некоторых это расчёт и абсолютная математика. Но ведь фильм фильму рознь, если когда-то лучшие призы получали картины, в которых поднималась похожая тема, это не означает, что фестивали интересуют только такие фильмы. Конъюнктура убивает кино, и истинного искусства становится всё меньше и меньше.
- Ты сказал, что собираешься работать с Тарамаевым и Львовой дальше, что у вас сложился тандем, а это не скучно работать с одними и теми же?
- Нет, это счастье, когда ты находишь своего режиссёра. И я не боюсь погрузиться в их эстетику. Все картины над которыми я работал - "Риэлтор", "Уроки Гармонии", "Синдром Петрушки", "Метаморфозис", "Kalo Pothi" - абсолютно разные. Ведь эстетику и стиль фильму задает режиссёр. Я из тех операторов, кто старается сонастроиться с режиссёром, попытаться быть с ним на одной волне, ведь этот человек является первоисточником идеи. На площадке для меня он - бог. И я понимаю кто бог, а кто - царь-батюшка. Для меня моя работа – это служба. Если я не буду так воспринимать режиссёра, то не смогу раскрыться. Но это не значит, что на площадке должна быть диктатура, это разные вещи. Режиссёр должен доверять своим соратникам и, главное, превращать их в своих соавторов.
- Есть режиссёрские амбиции или ты на своём месте?
- На своём! Режиссёрских амбиций нет, а вот планы есть. Находятся темы, которые меня волнуют, как режиссёра. Сейчас у меня есть один стремительно развивающийся сценарий, по которому я хотел бы снять дебютный фильм. Это попытка разобраться в женских чувствах, приблизиться к внутреннему миру женщины. Идея возникла абсолютно спонтанно - во время съёмок "Синдрома Петрушки". Я был в Русском музее и увидел одну картину, которая и вдохновила меня на это кино. Это пока всё, о чем я могу рассказать.
