Многие советские дети, даже из обеспеченных семей, мечтали посвятить свои летние каникулы настоящей взрослой работе. Чтобы заработать собственные деньги и купить себе что-то заветное и сокровенное. Легче всего с работой для детей и подростков было в колхозах-совхозах, где рабочих рук, особенно в сезон сбора урожая, хронически не хватало. Но – не только там.
Мои одноклассники, к примеру, свои последние каникулы провели в пансионате "Самал" на берегах Иссык-Куля. И – что? А то, что провели каникулы они вовсе не отдыхающими. Несколько сезонов проработали в столовой. Парни – кухонными рабочими, девочки – официантками и посудомойками. И это лето стало для доброй половины моих школьных товарищей одним из ярчайших впечатлений нашей и без того яркой школьной жизни.
Я начал свою рабочую биографию на год раньше, в предшествующее лето, между восьмым и девятым классом. И не просто начал – широко шагнул в ту жизнь, которая и доселе определяет для меня понятие полноценности бытия. Я отправился в настоящую научную археологическую экспедицию!
Настоящая экспедиция работала недалеко от Алма-Аты. Всего в каких-то полутора сотнях километров. Тем не менее, это была отнюдь не увеселительная прогулка. Достаточно сказать, что сотрудникам, сверх окладов, платили ещё "полевые" и "безводные".
Все каникулы мы, четверо пацанов-раскопщиков, под руководством Анны Георгиевны Максимовой, одной из зачинательниц казахстанской археологии (именно она открыла святилище Тамгалы), раскапывали курган. На левобережье Или, в паре километрах от реки, у границы тугаёв и песков пустыни Мойынкум. Не знаю: много ли дали эти раскопки науке, судя по количеству находок – не очень. Но во мне время, проведённое в экспедиции, лишь укрепило "дух бродяжий" и во многом предопределило направление дальнейшего движения. Такой опыт, полученный в самые восприимчивые годы – дорогого стоит.
Экспедиция Максимовой, работавшей в Институте истории, археологии и этнографии Академии Наук Казахской ССР, была одной из многих, отправленных в тот год по всем областям республики. Однако она была вполне самодостаточна и имела собственное название – Тусмурунская. По имени урочища и перевала на другой стороне Или.
Кроме самой Анны Георгиевны и нашей четвёрки, в состав входили водитель и аспирантка (а может – практикантка), настолько тихая и скромная, что весь её образ в памяти свёлся лишь к её очкам с толстыми стёклами. Аспирантка не столько помогала "по науке", сколько занималась кухней. И хотя угодить аппетиту четырёх голодных оглоедов было непросто, со своей стратегической задачей эта тихая аспирантка-практикантка справлялась.
Нужно признать, что академические экспедиции вообще-то снабжались неплохо. Относительно своего времени, конечно. К примеру, на складе мы получали такие продукты, как тушёнка и сгущёнка – в тогдашних магазинах этого не было даже в предпраздничные дни.
Для меня (в отличие от моих товарищей) экспедиция была не просто местом увлекательного времяпровождения и способом заработать. Она была воплотившейся мечтой. Я увлекался археологией сызмальства, читал серьёзные книжки, выпускаемые издательством "Наука", и был в то время завсегдатаем академического археологического музея. Потому для меня участие в этой археологической экспедиции под руководством такого специалиста, как Максимова, могло вообще-то стать прологом ко всей последующей судьбе.
Может, так бы и случилось, кабы курган оказался целым и в нём обнаружились бы сокровища, сопоставимые с "иссыкскими". Они тогда были "на слуху" и, уверен, грезились в снах всем искателям древностей. Признаться, начиная раскопки, каждый из нас ожидал, что любой новый "копок" может принести что-то похожее.
Но, чем дальше, тем "холоднее" становились ожидания. Ожидания – но не погода! Копать в пустыне, на солнце, когда металлические предметы, например, брошенная лопата, раскаляются до того, что могут вызвать ожог неосторожным прикосновением – это испытание не только для пятнадцатилетних пацанов. Хотя, признаюсь, гораздо больше доставала нас ранняя побудка – юный сон в пустыне, где прохлада приходит только к утру, материя архиценнейшая. А ещё угнетала установленная начальницей дисциплина, не предусматривающая самостоятельных отлучек из лагеря. Хотя, каюсь, мною эта дисциплина соблюдалась не беспрекословно: слишком неодолимо влекли к себе окрестности – джунгли-тугаи, старые мазары, девственные барханы пустыни.
Зачем Максимова связывалась с пацанами? Тогда я себе этот вопрос не задавал – почему, собственно, нет? Но сейчас, спустя годы и исходя из опыта (мне довелось позже участвовать ещё в нескольких академических экспедициях) я понял: с мальчишками, несмотря на фактор их максимализма и свободомыслия, было меньше проблем, чем со взрослыми. Своим юным азартом мы компенсировали силу взрослых, а наши пороки (стремление доказать свою самость), были шалостями в сравнении с обычными пороками бόльших (которые не представляли экспедиций без регулярных возлияний).
Всё лето мы были прикованы к "своему" непрезентабельному и необильному тайнами кургану. И экспедиционная жизнь не прерывалась никакими особыми экстраординарными событиями. Но на излёте детства даже скучная рутина может показаться захватывающим приключением.
Так или иначе, у меня не было проблем с традиционным школьным сочинением на тему – "Как я провёл лето". Ну, а что касается кровно заработанного за два месяца (вместе с "безводными" и "полевыми"), то его аккурат хватило "на мечту" – кинокамеру "Экран-4" и кинопроектор "Луч-2".
Маленький эпилог-эпитафия
Как-то, уже в новом тысячелетии, мне привелось побывать в тех самых местах моей первой экспедиции и подышать тем самым воздухом ускользающего детства. "Наш курган" так и остался зиять: развороченный и обезображенный. Мёртвый. Словно лабораторная собака, принесённая в жертву науке. Таким мы бросили раскоп тогда, в конце лета 1973 года, когда "рабочим" экспедиции пришла пора возвращаться в школу.
А рядом, в полукилометре, – руины чабанского зимовья, в котором располагалась "база" экспедиции. Уезжая, Максимова провела субботник, – мы вылизали за собой домишко так, что если кто и догадался о нашем незваном присутствии, то помянул нас лишь добрым словом. Теперь от домика остались только ободранные стены.
