Человеческая память – материя относительная и субъективная. Недавно одна знакомая молодая мамаша серьёзно заявляла, что её карапуз уже в полтора года говорил чётко и ясно. Но карапуз рос на наших глазах, и все мы, окружающие, хорошо помнили, что в полтора года он стоически молчал, а свои первые осознанные речи он стал произносить гораздо позже. И – кому верить?
Человеческая память – свойство тёмное. А потому особую ценность имеют те записи, которые делались по горячим следам, по ходу жизни. Теперь-то, когда соцсети и блоги взвалили на себя функции интимных дневников прошлого века, таковыми свидетельствами уже никого не удивишь. Но предмет нашего внимания – XX век – такой навязчивой роскошью не обладал. А потому всё, что было записано кем-то тогда, с годами становится всё более уникальным свидетельством ускользающего времени.
Полистайте свои старые письма и записи, и найдёте много неожиданного и забытого. Ну, вот, например, какими были и чем жили чимкентские базары в июне 1984 года? Я нашёл свои дневники того времени и выяснил всё доподлинно. Так что сегодня – без всяких воспоминаний. Строго документально.
Жарко… В тени +40°С. Постоянный ветер не несёт ничего, кроме пыли и зноя. Земля иссушена до отказа. Изнурённые и поникшие деревья понуро гнутся под порывами раскалённого воздуха.
Днём на улицах безлюдно – народ толпится лишь у бочек с квасом да ларьков с газводой. Крики ребятишек слышны лишь вечерами, когда наступает относительное облегчение. Попадая на мокрую от пота кожу, пыль превращается в грязь. Люди безлики и безэмоциональны – жара не располагает к проявлению чувств. Липкие от пота мужчины, липкие женщины – липкие и… холодные.
Весь день в затылке и глазах какая-то тяжесть. Тогда идёшь в ванную и споласкиваешься холодной водой. Легчает ненадолго.
В белёсом небе, словно в термическом припадке, мечутся стрижи. Они да ветер в поникших кронах карагачей – больше никаких движений. Жара… Апатия… Тупость…
И только на базаре жизнь бурлит своим обычным круговоротом. Страсть к коммерции сильнее отвращения к жаре.
"Чимкентцы! Ознаменуем одиннадцатую пятилетку инициативным и ударным трудом!" – призывает выцветший на солнце транспарант. И они ознаменовывают.
Абрикосы и урюк – 1,5-2 р.
Помидоры – 1,5-2 р.
Дыня – 4 р.
Виноград – 5 р.
Полно зелени. Яблоки все – тоже ещё зелёные.
Дух, царящий на чимкентском рынке, – самый восточный, он начинает ощущаться уже на пандусе, ведущем от автостанции "у озера" к воротам. Здесь главные действующие лица – цыганки с попугаями.
– Цибулька погадает! Погадает! Погадает! Погадает!
И за полтинник меланхоличный Цибулька, сидящий на руке, клювом вытащит из консервной банки свёрнутую в трубочку бумажку. В ней – короткая, отпечатанная на папиросной бумаге записочка типа: "Недавно на Вас свалилось несчастье, но благодаря Стойкости Вашего характера Вы справитесь с ним. В ближайшем будущем ожидайте везения, если будете играть". И т. д. Интерес к цыганкам с их Васеньками и Цибульками изменяется весьма спорадически – то они оказываются в центре внимания толпы, то их холодно обходят.
Тут же рядом – старушки, старики и алкаши-инвалиды выпрашивают милостыню. Некоторые что-то говорят скороговоркой, другие поют, но в основном сидят отрешась и ждут покорно, когда им бросят монету. Невдалеке на бетонном парапете старушки торгуют цветами: розами, ромашками, гладиолусами, гвоздиками.
Бабка авторитетного вида, в очках, продаёт "травки". "И исчё есть камен от мазоли!" А в целлофановом кулёчке – кусочки коричневой смолы.
– Это мумиё, да? А почём?
– Вот, два грамма – три рубля. Это мумиё – самое хорошее, даже милиции я не боюсь! Всё очищено и проверено. А ты, сынок, тоже торгуешь им?
По периметру базар обстроен магазинчиками, ларьками и лавками. А вся площадь занята открытыми рядами и навесами. В одном месте торгуют сухофруктами, в другом – куртом и орехами, в третьем – корейской приправой. И овощами, и фруктами, и вновь овощами.
В отдалении несколько старых торговок с шерстью.
– Сто грамм – восемь рублей.
– Это что, килограмм восемьдесят рублей, что ли?
– Да, это же шерсть такая – от ангорской козы!
У фонтана продают аквариумных рыбок. Разноцветные и разнокалиберные гуппи, телескопы, золотые сонно плавают по аквариумам и банкам. Если их не сбудут часа за полтора, то из них получится уха.
А между рядами снуют "коробейники" со своим полуподпольным товаром, и назначения-то которого не всегда поймёшь.
В одном месте толпа молодых мужчин склонилась в тесный круг, обступив кого-то. "Кто-то" сидит в центре на корточках, имея перед собой три карты и пачку денег, зажатую в ладони.
– Кто угадает, где туз?
– А сколько можно ставить?
– Сколько угодно, но не меньше червонца.
– Давай!
"Кому-то" дают червонец и указывают на карту. Карта оказывается не тузом. Червонец занимает место в пачке.
– Кто хочет сыграть на две оставшиеся?
На две оставшиеся, значит, по двойному номиналу.
– Где туз?
Желающих испытать удачу множество. Что характерно, нигде не видно милиции…
…Опять жара. Опять голова кирпичная. Но нынче – безветрие. Продолжаю знакомиться с торговыми достопримечательностями города. Сегодня с утра посетил барахолку Гагаринского рынка.
Там продают у кого что есть: шмотьё, инструменты, собак, радиодетали, книги. Сочетание веселит: рядом с необъятным бюстгальтером – труд по теории относительности, возле потрёпанной розовой комбинации – подборка журналов "Дружба народов" за 79-й год, сиамская кошка – недалеко от новеньких, явно краденых наборов транзисторов и конденсаторов. Полнейшая свобода торговли! Ностальгия по НЭП.
…Чтобы почувствовать колорит до конца, сажусь в 25-й автобус и отправляюсь на Скотский базар.
В автобусе сзади – пожилая чета крестьян с тремя мешками, в которых мечутся и верещат обезумевшие от жары поросята. Иногда из дыр просовываются розовые пятачки, но их тут же вталкивают обратно. Когда автобус трогается, поросята затихают, а на остановках вновь начинают бесноваться в поисках выхода. Благодаря им потный автобус наполняется "ароматом" свинарника.
Скотский рынок находится за городом, на Ташкентской трассе. Его приближение чувствуется издали, по обилию на дороге крестьян со скотом. Гонят коров, овец, везут на двухколёсных повозках телят, коз. Чтобы попасть на базар, от остановки надо пересечь железнодорожное полотно и мост через Бадам.
Множество скота – у входа, тут, видимо, тоже совершаются сделки. Животным явно непонятен процесс купли-продажи, в котором они участвуют как товар. Действительно, куда вдруг исчезают те, что не отходили раньше, и куда гонят их эти, другие, незнакомые?
Сам базар находится за высоким каменным забором. Нигде не деревца. Ни капли тени.
Скотский базар… Очень символичное название. У животных не может быть чувств, они – скот. Другое дело – люди. Люди – человеки. Хозяева. А скот – мясо и хлеб. Больше, конечно, мясо.
Очень трогательны малыши – все эти испуганные и присмиревшие телята-жеребята. Отсюда, от этого скотского базара, для них начинается новая, взрослая жизнь. Многие явно растеряны, в глазах – слёзы.
Запахи… Запахи – бесплатно! Самый стойкий и сильный – овечий, овец больше всего. Резкий – лошадиный. "Родной" – коровий.
Интересны люди, хозяева. Одни – бывшие, другие – будущие. Одни – покупатели, другие – продавцы. Одни – лошадные, другие – "без". Многим доставляет удовольствие не изменение статуса в процессе, а сам процесс. Торгуются самозабвенно и с толком.
Цена курдючной овцы примерно 110 р., обычной – немного меньше. Корова с телёнком стоит примерно 900 р.
Несколько колоритных старушек из сферы, так сказать, обслуживания торгуют на земле кумысом и ещё чем-то похожим (айраном?). Возле забора – толпа мужиков. Ба! Всё знакомые вижу я лица. Вчерашний "кто-то" уже тут вместе со своими тремя картами. Правда, физиономия у него уже слегка поцарапана – видно, и его хлеб не из безопасных!
Покупатели обычно уезжают с базара на повозках и телегах, к которым привязаны покупки. А продавцы уходят так, помахивая уздечками и придерживая оттопыренные карманы…
О снимках: эти несколько фотографий Чимкента и Скотского базара были сделаны в ту же поездку, в июне 1984 года.
