Прямой эфир Новости спорта

Илья ШУХОВ: «И книга становится товаром»

«Кто такой Шухов? Что вы знаете об Иване Петровиче Шухове?» – на этот вопрос нелегко получить внятный ответ у поколений, выбравших кока-колу, Толкиена и «Вора в законе», даже стоя на алматинской улице Шухова в Татарке или на пересечении проспекта Абая и улицы Мира, у дома с мемориальной доской, где писатель прожил последние семнадцать лет. Между тем в августе этого…
«Кто такой Шухов? Что вы знаете об Иване Петровиче Шухове?» – на этот вопрос нелегко получить внятный ответ у поколений, выбравших кока-колу, Толкиена и «Вора в законе», даже стоя на алматинской улице Шухова в Татарке или на пересечении проспекта Абая и улицы Мира, у дома с мемориальной доской, где писатель прожил последние семнадцать лет. Между тем в августе этого года лауреату Государственной премии Казахстана Ивану Петровичу Шухову исполняется 100 лет.

Говорят, сам писатель не любил юбилеи, и даже дни рождения не праздновал. «Ну, начнут отпевать», – говорил он по поводу юбилейных славословий. А вот великий русский мыслитель Василий Васильевич Розанов утверждал, что юбилеи нужны стране, чтобы вспомнить о событии или человеке, как о «своем» и «общем», задуматься, «как же она воспользовалась, во что употребила это лицо или событие, что сделала с ним в смысле продолжения, как поняла его?». А поскольку и страна теперь другая, и принадлежит писатель Шухов к не жалуемой ныне классической традиции, то и в самом деле нелишне задуматься: в чем оно – шуховское наследие и нужно ли оно сегодняшнему дню?

Об этом мы решили поговорить в гостях у сына писателя, автора книги о нем, исследователя и хранителя его архива Ильи Ивановича Шухова.

Но прежде – небольшой экскурс в событие по имени Иван Шухов.

Сослан из Пресновки в Алма-Ату

Неброский, невысокий, из тех, о ком говорят «неладно скроен, да крепко сшит», Иван Шухов был внешне весь противоположностью другу своей юности красавцу поэту Павлу Васильеву, с которым вместе начинали они в Омске свой литературный путь, с которым были женаты на сестрах Анучиных, с которым и Москву завоевывали с одинаковым молодым азартом и сибирским напором. Разъездным уральским корреспондентом Шухов был поддержан Павлом Петровичем Бажовым, поступил учиться в Литературный институт имени Валерия Брюсова, и уже в 24 года издал в столице первые редакции двух своих главных романов «Горькая линия» и «Ненависть». Они сразу же стали известны всей стране и самим Горьким поставлены в ряд с «Поднятой целиной» Шолохова. Вошел Шухов и в Горьковский комитет по созданию Союза писателей СССР и проведению его первого съезда.

Жизнь принимала крутой разбег. Но в одночасье все рухнуло. «Проклятым» назовет Иван Петрович 36-й год. Статья в «Комсомольской правде» обвинила молодого писателя в бытовой распущенности, на него завели уголовное дело, направив в станицу Пресновку комиссию от Союза писателей. И повторил бы Иван Шухов крестный путь Павла Васильева, не окажись проверяющий честным человеком, еще и надоумившим его написать письмо Сталину. Сталин спас Шухова. Говорят, он наказал Мирзояну дать квартиру писателю в Алма-Ате и найти ему достойную подругу жизни.

Получив пятикомнатную квартиру арестованного редактора «Казправды» Верховского в домах для специалистов, которые сегодня зовут в алматинском обиходе «косыми», Шухов перевез в нее из Пресновки любимую сестру Прасковью Петровну и женился на Евгении Александровне Рязанской. Но был он человеком влюбчивым, на женскую красоту отзывчивым, и это был еще не последний его брак. По словам Евгении Александровны, разводилась она с Шуховым минимум три раза, благо сделать это в те годы было просто. Но все-таки именно ее уже в зрелом возрасте назвал он перед друзьями «единственной своей женой».

На Великую Отечественную Ивана Петровича не взяли по брони, он отдал для фронта свою новенькую «эмку», а сам вернулся в родную Пресновку, где стал редактировать районную газету. Он бывал у земляков на фронте, писал военные очерки для собственной районки, для областной газеты «Ленинское знамя», для «Правды», издал две книги: «Письма сибирским казакам», которую читали в окопах, как и «Василия Теркина», и «Дым Отечества», которую ставили рядом с военной публицистикой Толстого, Шолохова, Леонова, Эренбурга.

В Алма-Ату окончательно Иван Петрович Шухов вернулся в конце пятидесятых, а в 1963 году возглавил республиканский журнал «Простор», ставший вскоре известным и популярным во всем Советском Союзе. «Когда мне сообщили, что Вы, известный казахстанский писатель, проявляете интерес к творчеству моего мужа, я не выдержала – я заплакала, впервые за три десятилетия слезами радости…», – писала Зулейха Жумабаева И. П. Шухову.

Таких благодарственных писем в архиве писателя хранится немало – от Елены Вяловой – Васильевой, Надежды Мандельштам, от дочери Марины Цветаевой Ариадны Эфрон, Константина Бальмонта – И.К.Бруни-Бальмонт, от Юрия Казакова, Константина Паустовского, Вениамина Каверина, Сергея Маркова, Ильи Эренбурга, Юрия Германа, Юрия Домбровского, от автора книги о Николае Вавилове Марка Поповского… Одиннадцать лет редакторства Иван Петрович Шухов возвращал читателям «отвергнутую литературу», которую не всегда решался печатать даже Твардовский в «Новом мире». И открывал забытые имена казахских писателей, и печатал новые переводы, прозу и стихи молодых – Олжаса Сулейменова, Ануара Алимжанова, Сатимжана Санбаева.

Письмо Зулейхи Жумабаевой примечательно тем, что когда в 1974 году Шухова сняли с редакторства за публикацию романа Форсайта «День Шакала», один старый чекист, занимавшийся в связи с реабилитацией делом Магжана, сказал сыну писателя Илье Ивановичу Шухову, что Форсайт – только предлог, а сняли Шухова за попытку напечатать Магжана. Впрочем, известна реакция секретаря ЦК по идеологии М. А. Суслова на ситуацию вокруг «Простора»: «Не нужен нам в Казахстане еще один «Новый мир».

Государственную премию писателю дали в 1977 году за книгу автобиографических повестей «Пресновские страницы» специальным указом Д. А. Кунаева.

Не делить культурное поле

– Илья Иванович, как вы думаете, читают сегодня книги Ивана Шухова? Чем они могут быть интересны – ведь не классовой же борьбой и становлением новой деревни?

– «Горькая линия» – это роман о человеческом мужестве, чести, доблести. Когда Сатимжан Санбаев пишет, что образ аксакала Чиграя – «это лучший oбpaз казаха в русской классической литературе», то здесь важна воплощенная в нем народная мудрость, нравственные основы, которые имеют значение для формирования человека во все времена. Этому на примере классической литературы и учила наша школа. Но сегодня благодаря массированной пропаганде контркультуры, оказывающей разрушительное действие на неокрепшие души, возобладали другие ценности, что тревожно и горько. Объем часов по литературе все уменьшается и уменьшается. Например, на роман «Горькая линия» по программе внеклассного чтения отведен один час. Что можно понять и проанализировать за один час, о чем поговорить с детьми?

– Зато, например, после пятого класса по внеклассному чтению среди повестей Гоголя, Пушкина, Уэльса задано прочитать толстенный томище «Хроники Нарнии». Вы их читали, Илья Иванович?

– Нет, а что это такое? И кто это рекомендует читать?

– Фэнтези из серии Властелинов колец и Гарри Поттеров. Их рекомендовали наши школьные педагоги, не знаю уж, с ведома Министерства образования или по собственной инициативе.

– Вы заметили, Любовь Константиновна, в обществе потребления изменились не только роль и место писателя, изменился сам взгляд на книгу. Если раньше было верным высказывание Жюля Ренана: «Литературу делают волы», то сейчас книгу путем конвейерного производства делают компиляторы и манипуляторы. И книга стала глянцевым продуктом, который продают путем массированной рекламы. Серьезная книга уходит в небытие.

– Но русский язык на этот глянцевый продукт соответственно и отреагировал, назвав его «чтивом», но не чтением. Олжас Сулейменов на своих встречах с читателями в мае этого года говорил, что с исчезновением книги исчезнет и человеческая цивилизация. Потому что подобно тому, как мускулатуру тела развивает спорт, мускулатуру мыслительного аппарата развивает книга, настоящее чтение.

– И еще заметьте, с помощью рекламных трюков унижается настоящая литература. Я был поражен, когда в «Комсомольской правде» «Дневники» Юрия Нагибина были разрекламированы столь пошлым образом, манипулируя именами Высоцкого и Марины Влади, что и повторить невозможно. А ведь Нагибин – очень хороший писатель, он мне помог сделать одно открытие в творчестве отца.

– Не надо покупать подобные газеты, иначе получается, что мы же их своим тенге и поддерживаем. Я перестала покупать «Комсомолку» лет пять-семь назад, когда она при своем многомиллионном тираже процитировала на все СНГ для молодежи интимные письма Чехова Суворину. Я и «Караван» не покупаю, который делают ваши сыновья.

– «Караван» – это тот поезд, в который они вскочили на ходу. Серьезному газетному предназначению отвечает лишь первая тетрадь, а дальше идут прицепные вагоны, у которых цель другая. Но нам неприятно с женой видеть скабрезности на его страницах. Хотя это идет совершенно по другому разделу.

– Илья Иванович, вот «Известия» дали в прошлом году полосу о Шухове, вот мы с вами готовим материал для «Мегаполиса», а как вы думаете, в «Караване» будут столетию Шухова посвящены материалы?

– Об этом даже речи не заходит, сыновья говорят, у них нет такого «формата», все сейчас этим «форматом» прикрылись, чтобы сказать, что литература, как таковая, в подобных изданиях не заложена генетически. Вы заметили, что кроме пошлых «народных» частушек в той же «Комсомолке», настоящих стихов газеты не дают?

– Стихи в газетах сейчас – тоже товар. Например, все они, включая «Казахстанскую правду», печатают «стихи» банкиров Беляевых, надо полагать, не бесплатно.

– Это все принципы западной журналистики, где нажива, барыш ставятся превыше духовных ценностей. Зеленой улицей в газетах, журналах идут голливудские звезды, будто за них США приплачивают. А где же отечественная культура, где национальная идеология, о которой говорил президент страны, выступая в Евразийском университете? Ведь не имея своей государственной идеологии, мы становимся полем для культивирования чужой. Советская идеология была превращена в пугало различными табу, но разве «американский образ жизни» – это не идеология, навязываемая всему миру?

– Илья Иванович, скажите, а как Иван Петрович, столько претерпевший от цензуры ЦК и КГБ, относился к вашей работе в ЦК? Я знаю, что он противился, чтобы его дочь, Наталья Ивановна, работала переводчиком в КГБ. Говорят, он не считался с возможным прослушиванием и весьма вольно говорил с дочерью по телефону. А ваша работа в ЦК?

– Я стал работать инструктором в отделе культуры ЦК, когда отец уже ушел из «Простора». Он только обиделся, что я не предупредил его о предлагаемом перемещении. Но ведь меня могли и не утвердить в должности.

– Но давайте вернемся к Шухову и Нагибину, о котором вы начали говорить…

– В повести Юрия Нагибина «Рахманинов» есть эпизод 1938 года, когда Рахманинов в последний раз встречается в Париже со смертельно больным Шаляпиным. И Шаляпин при прощании говорит: «Будешь на родине, упади в траву и выплачь за обоих тоску нашу». И Рахманинов услышал тихое, как шелест травы, пение Шаляпина:

«Позарастали стежки-дорожки, Где проходили милого ножки, Позарастали мохом-травою, Где мы гуляли, милый, с тобою».

Почему этот эпизод затронул и поразил? Потому что слова этой песни принадлежат Ивану Петровичу Шухову.

– Как?! Да вы что? Я так люблю эту песню, и всегда думала, что она народная!

– Это отец мой написал, о чем есть свидетельства писателя Андрея Алдан-Семенова в книге «Воспоминаний» о Шухове. Он приезжал к отцу в 1935 году, когда в Боровом шли съемки фильма «Вражьи тропы» по роману «Ненависть». И спросил: удался ли ему сценарий? На что Иван Петрович ответил, что киносценарий – особый жанр, а вот песня, кажется, удалась. И напел «Стежки-дорожки». К сожалению, фильм после наветов на отца был перемонтирован, из титров исчезла даже фамилия Шухова, и песню из него вырезали.

– И других доказательств нет?

– Мы их ищем, в частности по линии композитора, писавшего музыку к фильму – Д. Покрасса. Года четыре назад я опубликовал в газете «Труд» письмо об авторстве Ивана Шухова, и никто в том не усомнился. Хотя, действительно, многие считают песню народной, что только говорит о ее красоте.

– Я вспоминаю, Илья Иванович, что в прозе Ивана Петровича вообще много песен – и старинных казачьих, и казахских, и на стихи Павла Васильева, и, видимо, сочиненных самим автором… Но ведь с одной этой песней можно войти в историю!

– А вот из Большого энциклопедического словаря, издаваемого в новом веке издательством «Российская энциклопедия», фамилия Ивана Петровича Шухова пропала. Что и послужило поводом для моего письма в газету, которое я назвал строкой из стихотворения Евтушенко «Как русские легко бросают русских». Я убежден, единое литературное пространство существует, оно не нами создавалось, не с нами и уйдет. Не считаем же мы Набокова французским, английским или американским писателем, хотя он даже писал по-английски. Иван Петрович Шухов не чувствовал себя маргинальным или региональным писателем. Он все делал для единого поля русской культуры. И его творчество тем и дорого, что оно общечеловечно, поэтому книги переводились на многие языки – на немецкий, французский, английский, румынский, словацкий, китайский, на многие языки народов Советского Союза.

Среди шуховских берез

– Илья Иванович, а будут ли переизданы книги Ивана Петровича Шухова к юбилею, и как предполагается его праздновать?

– Я знаю, что «Пресновские страницы» должны выйти в издательстве «Жазушы», североказахстанцы предполагают также издать «Воспоминания» о писателе, куда войдут и статья акима области Таира Мансурова, и публиковавшиеся в «Просторе» воспоминания Владимира Шестерикова о последнем приезде Ивана Петровича в Пресновку накануне его семидесятилетия. И вот характерная для отца деталь: в Петропавловске он не пошел ни в обком, ни куда-то по начальству, а только зашел в родную редакцию «Ленинского знамени», на дребезжащей машине которой и уехал к себе в Пресновку.

– Да, Владимир Шестериков пишет, как они посетили родовой шуховский березовый колок, как Иван Петрович даже полежал там в траве. А интересно, Дом-музей в Пресновке работает?

– Говорят, там есть директор, который пытается его поддерживать. Недалеко и музей Сабита Муканова, с которым отец, как и с Габитом Мусреповым были земляками, книги которых он переводил. Есть фотография, где они запечатлены втроем, ее называют «три богатыря». Я был в Петропавловске на праздновании 90-летия отца, нас встречал тогдашний глава области Гартман, тогда же открыли мемориальную доску Шухова рядом с доской Магжана на здании, где раньше был педагогический техникум. Они оба его заканчивали.

– Илья Иванович, а восстановлена в новых изданиях «Пресновских страниц» глава о генерале Скобелеве, которая была снята из книги после известной критики Олжаса Сулейменова на писательском пленуме?

– Я был на этом пленуме. Олжаса вела национальная идея, молодой максимализм. Но ведь и отец в этих повестях говорил о самом дорогом и сокровенном – о своем детстве. Он не притягивал ничего, не подстраивал под идеологические каноны, писал о том, что сохранила его детская память, его душа. Он описывал свою избу, ее обстановку, горницу, где портрет генерала Скобелева висел под божницей. За этим стоит народное почтение к этой личности, пусть и мифологизированное.

– В результате генерал Скобелев стоил Ивану Шухову Государственной премии, которую в том году присудили Олжасу Селейменову?

– Здесь все гораздо сложнее. Геннадий Толмачев в своей «Повести об Олжасе» несколько сдвигает события. Но я не спорю. Олжас Омарович двумя годами позже с той же трибуны, по сути, извинился перед писателем, чьи седины, чей полувековой путь в литературе должен был бы пощадить. Олжас сказал буквально следующее: «Я за то, чтобы ради дела портить отношения с писателями. А вот с Иваном Шуховым, Мухамеджаном Каратаевым, Абдильдой Тажибаевым мне их, несмотря на критику, испортить не удалось».

И это действительно так, что лишний раз подтверждает уникальную отцовскую черту: он не держал зла, он умел радоваться успехам других, успехам молодых. Ведь и Олжас, и Ануар, и Сатимжан были желанными авторами шуховского «Простора». Иван Петрович действительно порадовался Государственной премии Олжаса и принял потом от него поздравление со своей премией от всей души. Но завершить «Пресновские страницы» в том виде, как хотел, Иван Петрович не успел. Он там о многих людях еще хотел рассказать – и о Чокане, и о своем друге Михаиле Александровиче Шолохове, которого очень высоко ставил. Но сознавал и свою самостийность. Один из журналистов, который был с отцом вместе в поездке по США в 1959 году, вспоминает, как в американском консульстве Ивана Петровича приветствовали: «О, сибирский Шолохов!». На что Иван Петрович буркнул: «Я просто Шухов!».

– Интересно, какими предстают Штаты в восприятии Ивана Петровича Шухова?

– Несмотря на бытовавшие стереотипы и идеологические догмы, отец говорил об американцах, как об очень открытых людях, для которых, например, совершенно неважно, как ты одет. И он сам быстро сменил костюм на привычную ковбойку, потому что в домашнем обиходе любил все простое, он в галстуке снялся лишь однажды – на депутатский билет.

– Но моды Иван Петрович, говорят, придерживался.

– Моды придерживался. Но это уже вопрос духовного аристократизма. И когда я вижу снимки его молодые, поражаюсь: крестьянский сын, тринадцатый ребенок в семье, а погляди, как он одет элегантно, как все сидит великолепно. Он был человеком природным. Его внешнее раздражало. Если он видел, что человек старается подать себя больше, чем он есть, это его раздражало. Поэтому его привлекала простота американцев. Он писал: сын миллионера учится в престижнейшем университете, а подрабатывает в кафе официантом. И это не считается зазорным. Потому что с детства внушается мысль: да, отец богат, но он всего добился своим трудом, и ты учись добиваться своим.

– Прочитать бы это нашим миллионерам, покупающим детям автомобили по сто тысяч долларов и права к ним в придачу!

– За книгой Шухова «Дни и ночи Америки» очереди в библиотеках стояли. В архиве есть письма об этом. А нынешние критики могут позволить себе другие оценки: книга в меру описательна и идеологична. Но время-то какое было!.

– Илья Иванович, говорят в плане развития города Алматы дом на углу улицы Мира и проспекта Абая могут снести? Не хотите сфотографироваться на память у шуховского дома, возле шуховских берез? Евгения Александровна рассказывает, что они напоминали Ивану Петровичу пресновские колки.

– С удовольствием. Я помню проспект Абая как Головной арык, здесь была окраина города. И я за то, чтобы Алматы застраивался разумно, чтобы память о прошлом из него не уходила, ведь на этом доме не только отцовская мемориальная доска…

Поделиться:

  Если вы нашли ошибку в тексте, выделите её мышью и нажмите Ctrl+Enter

  Если вы нашли ошибку в тексте на смартфоне, выделите её и нажмите на кнопку "Сообщить об ошибке"

Новости партнеров