А я вам таки говорю, други мои: садитесь и езжайте на перекрёсток тех двух дорог заветных – Наурызбай нашего батыра и Гоголя ненашего, Николая свет батюшки Василия. Во граде славном Алматы.
Нет, вы не спрашивайте. Просто садитесь и торной дорогой езжайте, дорогие алматинские путники и путницы, да и гости бывшей столицы тоже, дай вам бог здоровья и чистой окрестности без участкового.
На углу есть остановка, в которую я вложил всю свою нервную систему и пару седых волос там, не скажу где.
Сажусь, знаете ли, давеча в автобус 32-го маршрута. Всё при мне. Рюкзак на спине. Ребенок на брюхе. Второй в коляске. Задираю колесо дитячьей своей повозки, дабы закатить спиногрызшу в салон, живи она тысячу лет и чтоб папке стакан воды подала, когда помираешь, а пить не хочется.
Так вот, задираюсь. А он, водитель-то кобылы, мил человек, дверцу-то мне (то бишь нам троим) перед носом-то хлоп и тапочкой по газовой педальке дрысь – и прочь поспешает. Гостеприимный попался джигит. Чадолюбивый.
Куда поспешает добр молодец – неведомо. Красной скатертью ему всего Наурызбай батыра-то нашего выложили: выделенной полосе только он один и хозяин. Удобный царский престол под седалище вдвинули. Рабочее место эргономичным макаром смастерили. Сиди, наслаждайся. Так нет: на десерт надо вот ещё и пассажиру своему нервы мотануть на кулак. Чтоб жизнь, знаете, жентом не казалась...
Но народ-то у нас, сами знаете, внимательный и обстоятельный. Он джигита в салоне, знаете ли, приложил. Всю его родословную вспомнил. Семь колен и Жеті ата перечислил.
Джигит устыдился. Тапочек поменял. На тормоз надавил. Сжатым воздухом в двери пшикнул. И я таки докатился до жизни внутри салона.
Там уже сострадальцы по шайтан-арбе приветливо расступаются. К углам жмутся и в валидатор влипают при виде нашей коляски. Но не ворчат. Привыкшие. Понимают. У самих видать, семеро по лавкам, а восьмой в институте. А водитель, видать, бездетный попался и радости отцовства не познал. Всё впереди у пацана.
В салоне я таки огляделся. За себя заплатил. За свет Герольдину тоже. Раз уж она в нужные размеры не укладывается со своей дитячьей повозкой, то вынь и положь за неё как за багаж. Оформил, значит, дочь багажом. Себя пассажиром.
Любопытствую громко на весь 32-й: ой ты гой еси, добрый молодец, а уподобишься ли ты в зерцало заднего просмотру очи свои опускать, дабы витязей усматривать, что на доброго твоего коня взгромоздиться спешат?
Молчит добрый молодец. Пыхтит. Поднимается медленно в гору кредитный китайский красавец yutong.
Вижу, не клеится диалог со звездатым моим провожатым по нашему-то городку.
Ребенок спит. Ехать далеко. Поговорить не с кем.
Достаю из широких штанин дубликатом чужих технологий заморскую диковинку и начинаю заветный номер Кощеева царства набирать.
Там красна девица металлическим голосом мне вещает: "Сіз Алматы қаласының көлік холдингіне қонырау шалдыңыз". На русской и английской мове девицы уже секретов не выдают, куда дозвонился, не говорят. Но по смыслу понятно: куда надо попасть, туда попал. И водитель мой ясноглазый попал тоже.
Тут-то я в гробовой тишине рассказываю диспетчер-ханум свою вышеизложенную историю путешествия из Петербурга в Москву от аэровокзала в Коктем. Водитель внимает. Кондуктор молчит. Общественность ликует.
Возмездие свершается на глазах, и кирдык повелителю выделенной полосы грядёт неминуемо, как жолпол.
Номер Кощеева царства знают далеко не все добры молодцы и красны девицы. Его в автобусах не клеят, чтоб не звонил всякий клятый поперечный вдаль проезжающий путник. Его в берестяных грамотах дают для местных летописцев начальники Кощеева царства, дабы холопы не ворчали, что пожалиться некому и некуда. Холопы-то грамотку берестяную почитают, да и забудут. А когда приспичит, так и не вспомнишь. В автобусе тебе чего угодно в очи потычут: и стоимость перевоза, и стоимость штрафа санкционного за проезд без благословения валидаторного. Но вот номерок-то телефонный Кощеево царство утаит.
Не со зла, конечно, а из самых добрых, вишь ты, помыслов. Чтобы злую энергию-то дальше перевоза народ не распространял. Чтобы она вся тут, в пол ушла и дальше другого доброго человека не пошла, чтобы княгиню-диспетчершу не нервировала.
Так вот веду я беседу толковую с красной девицей невидимой, в волшебном аппарате заморском запрятанной. И чую, что она меня по имени величать начинает. А своего имени-то я ей не говорил. Вопрошаю тады я девицу красну: откуда ведомо Вам имя мое? А у девицы-то все мои предыдущие челобитные в Кощеево царство-то, оказца, зафиксированы и номер мой в их кощеевском шайтан-компьютере сохранён, и имя моё потому им и ведомо.
Мелочь, конечно, а уже приятно.
Записала-накарябала своим угольком девица-краса мою челобитную на том конце. Да вопрошала, желательно ли добру молодцу отзвон получить по челобитной моей. Ну, думаю, если отзвонят мне двое, то оглоблей отмахаюсь, конечно. А если все трое отзванивать будут али четверо, тут уж лучше сразу серой зайкой в ближайший кусток – да и дёру. Нет, жалостливо так говорит девица, тот отзвон – не больно совсем. Один отзвонит. Да и будет.
Ну раз один, тогда пусть в чисто поле выйдет да и звонит мне. Устою, чай. Не супротивный я, говорю.
А тут, гляжу в оконце – и Коктем мой подоспел.
Вот и сказке конец.
P.S. Позабылось совсем в пылу да в рассказе.
Ездил я нонеча снова по тому пути с воздушной, поди ж ты, бухты алматинской до своего района микрового. Снова довелось на ту же остановку явиться и телегу ту китайскую ожидать. Так подъехал славный молодец прямо к дитячьей моей повозочке, да и кондуктор помог в салон угромоздить. Видать, была у Кощея беседа нелёгкая с тем знакомцем моим давеча. И ходил после того собеседования молодец добрый, буйну головушку повесивши.
И с той поры гостеприимством особенным славится нынче земля алматинская и телеги китайские – не везде, да только на том углу Наурызбай нашего батыра и Гоголя ненашего, Николая свет батюшки Василия.
За остальные остановки хвалиться не стану. А вот на эту подивиться приезжайте.
Дюже, знаете ли, любопытственно будет диво-дивное сие наблюдати.
Да, и Кощею названивайте в царство. Не брезгуйте. (8727) 397-01-91
