Писатель музыки и сумерек. Почему Кадзуо Исигуро получил Нобелевскую премию?

Нобелевская премия по литературе, особенно в последнее время, всё более неожиданна. В первую очередь – для букмекеров. Конечно, едва ли многие ожидали видеть Светлану Алексиевич или Боба Дилана (тут уж, скорее, Леонарда Коэна) в числе нобелиатов. Немногие прочили Нобелевку японскому британцу Кадзуо Исигуро: в числе основных претендентов его, кажется, не назвал никто. В этом году ставили на японца Харуки Мураками, кенийца Нгуги Ва Тхионго и "американского американца" Кормака Маккарти (мою большую и безнадёжную, в смысле Нобелевки, читательскую любовь).

Но именно Исигуро стал лауреатом Нобелевской премии по литературе этого года. За, как сказал Нобелевский комитет, "his novels of great emotional force". Это не самая удобная для перевода на русский формулировка, которую я бы вольно (слишком, конечно, вольно) перевёл так: "за его романы новой эмоциональной силы". "Новой", опять же, очень условно. Стилистически Исигуро просто крепкий британский писатель без особого, на первый взгляд, языкового новаторства. Сюжетно он может даже показаться банальным: даже в "Не отпускай меня" он следует по сложившейся канве антиутопий в диапазоне от Замятина до Филипа К. Дика. Но эта "новая эмоциональная сила" – чувствуется всегда. И она парадоксальна. Исигуро невероятно спокоен как повествователь, и это спокойствие передаётся его читателю, какая бы лютая дичь ни происходила в его книгах.

В каком-то смысле он наследник Достоевского, его психологизма, в каком-то – наследник Кэндзабуро Оэ, но без надрыва. Он не выдавливает из читателя слезу, не проповедует истин, не довлеет над ним. Мы вместе с Исигуро соучастники наблюдения за его персонажами: трагическими, несобранными, где-то по-самурайски отрешёнными и всегда готовыми к смерти, но чаще – трагическими в своей банальности и близости к нам, живым и одновременно озабоченным кредитами, бывшими пассиями и застрявшей в ушах мелодией.

Для многих имя Кадзуо Исигуро станет новым – так уж сложилось, что писателей слишком много и за всеми не уследишь. И если хочется познакомиться с текстами нобелиата, я бы рекомендовал для начала его книгу 2009 года "Ноктюрны: пять историй о музыке и сумерках". Это первая после дебюта в 1981 году книга рассказов Исигуро. Именно в рассказах он позволяет себе больше, чем в романах: встать на грань между прозой и музыкой, строить композицию текста по принципу то ли пошлого шлягера, то ли джазового стандарта (Исигуро начинал как музыкант – неудачно – а не как писатель). И здесь становится понятно, откуда возникает эта great emotional force из формулировки Нобелевского комитета. И здесь же снова парадокс: автор-психолог, автор-мозг Исигуро прозой не разговаривает – он ею поёт. И проникает сразу глубоко в уши, в сердце, в печень, минуя мозг, включая его потом, по прошествии дней или лет, когда появляется время для спокойного размышления и одновременного нового переживания эмоций вместе с персонажами. Наверное, это и есть почти идеальная фикшн-литература.

В общем, искать в текстах Исигуро особую политику (что обычно происходит с лауреатами Нобелевской премии по литературе) нет никакой необходимости. Он просто музыкант-неудачник и отличный писатель, достойный всяческих наград и в первую очередь – читательского внимания.

Что касается самой политики присуждения премии по литературе, то в 2015 и 2016 годах весы качнулись в сторону границ художественной литературы – к документу и песне. В этом году комитет дал понять, что это был не полный отказ от фикшн, что художественная литература по-прежнему в центре внимания и внутри неё есть новое. Может быть (если все доживут), вместе порадуемся Нобелевке, отданной Кормаку Маккарти в грядущем 2018 году.