2 сентября 2019 года президент выступил со своим первым посланием, и его поручение "проработать вопрос целевого использования работающими гражданами части своих пенсионных накоплений", в сущности, затмило ту часть выступления, в которой он говорил, что сами накопления людей, как и инвестиционные доходы от активов ЕНПФ, низки. Однако в ходе проработки на эту проблему всё-таки обратила внимание общественность. По данным, обнародованным премьер-министром Аскаром Маминым, 54 процента вкладчиков Единого накопительного пенсионного фонда имеют накопления до 500 тысяч тенге. Чуть больше года назад глава НПП Тимур Кулибаев уже говорил о том, что 12 отчислений в год на свои счета в ЕНПФ делают лишь 1,4 млн казахстанцев. Ещё 5-6 млн делают их всего лишь раз в год.
Налицо тотальное недоверие граждан к существующей модели пенсионной системы. Этот факт становится ещё более пугающим, если учесть, что накопительная система у нас действует с 1998 года, то есть более 20 лет, а ЕНПФ был создан в уже далёком 2013-м. Тогдашнее объединение десятка частных пенсионных фондов в единый государственный было антикризисной мерой: Национальный банк опасался того, что банки, контролировавшие фонды, выводят деньги вкладчиков. Вполне возможно, что эти опасения были обоснованными. Однако если посмотреть на "антикризисный" ЕНПФ спустя шесть лет, то хочется вспомнить давнюю народную мудрость, которая гласит, что нет ничего более постоянного, чем нечто временное.
В сегодняшней ситуации государственный пенсионный фонд из структуры, предназначенной для сохранения и преумножения накоплений, превратился в инструмент финансирования бюджетного дефицита и сомнительных проектов национальных компаний. Около 50% активов ЕНПФ вложены в государственные и квазигосударственные ценные бумаги. Поэтому очевидно, почему правительство и Национальный банк не хотят сдавать все средства пенсионного фонда в руки управляющих компаний, а ограничиваются только счетами тех граждан, которые уже накопили более порога достаточности (для женщин – свыше 10,1 млн тенге, для мужчин – свыше 8,2 млн; разница объясняется тем, что женщины в Казахстане живут значительно дольше). Отказаться от таких резервов, которые помогают решать каждодневные государственные нужды, – действительно глупость для чиновника.
Если вы получаете ежемесячную выписку о состоянии своих пенсионных накоплений, то можете увидеть доходность за 2019 год на уровне 5,67%. Для сравнения – средняя ставка по тенговому депозиту в банке второго уровня превышает 10%, а в случае долларового депозита вы получите пусть низкую доходность, но гарантированно защититесь от волатильности курса национальной валюты. Если уж совсем утрировать, то можно предположить, что вкладчики и сами неплохо бы справились с управлением своими накоплениями. В этом году они точно были бы более успешными менеджерами, чем государство.
В этом свете абсолютно понятно, почему казахстанцы были так обеспокоены тем, что с 2020 года должны были вступить в силу обязательные пенсионные взносы работодателей. В глазах простых граждан и предпринимателей это выглядело не как гарантия безбедной старости, а как увеличение налогов, с помощью которых можно было бы в очередной раз профинансировать, скажем, безнадёжно убыточное "КазАгро" на 450 миллиардов тенге или очередное спасение банковской системы, которую шесть лет назад отлучили от пенсий казахстанцев.
По неподтверждённой информации, сторонники 5% ОПВР в поисках политической поддержки даже предлагали премьер-министру пустить эти деньги на большие стройки, что, безусловно, подстегнуло бы рост ВВП. К счастью, эту очередную подпорку под неэффективную пенсионную систему запретил Токаев, но вопрос: что же делать с накоплениями, остался, и он плавно перетекает из экономической плоскости в политическую.
Важно понимать, что убыточность пенсионных систем – это общемировой тренд. Обеспечивать пожилым людям коэффициент замещения в 70% (именно столько от прежнего дохода должны получать люди на пенсии в среднем по ОЭСР) становится всё сложнее. Накопительные и распределительные пенсионные системы ведут к большому дефициту и стремятся к дефолту социальных обязательств из-за демографических сдвигов: население в развитых и развивающихся странах стареет, а рождаемость неминуемо падает, и это коснётся всех. Количество пенсионеров, приходящихся на одного трудоспособного налогоплательщика, при неизменном пенсионном возрасте растёт существенно быстрее, чем производительность труда. Кажется, это куда более серьёзная головная боль, чем пытаться заставить граждан наконец-то копить себе на старость. Например, в США возраст выхода на пенсию должен быть приближен к 82 годам, но, разумеется, никто из политиков не сможет продать эту идею избирателям.
В Казахстане эта ситуация не так плачевна, потому что второй демографический переход (рост продолжительности жизни вкупе с падением рождаемости) произошёл разве что в некоторых и даже не самых населённых регионах. Расширенная семья, также носящая функцию социальной поддержки, при этом ещё сохраняется в переходных формах, хотя и подвергается эрозии из-за урбанизации. У нашей пенсионной системы ещё есть запас прочности, пока действует перераспределение средств из бюджета, а накопительный компонент носит частичный характер. Ко всему прочему продолжительность жизни казахстанцев пока находится далеко от европейского уровня, а коэффициент замещения находится на уровне 40%. Даже учитывая, что расходы на "социалку", включая образование и здравоохранение, уже составляют более половины республиканского бюджета, мы можем не переживать по поводу дефолта социальных обязательств.
При этом опыт Российской Федерации говорит нам о том, что неудачно проведённая реформа с увеличением пенсионного возраста угрожает масштабным политическим кризисом. Сейчас рейтинг Владимира Путина находится на рекордно низких отметках, но есть и куда более опасный фактор: если раньше действия правительства не сказывались на поддержке президента, то после этой реформы они двигаются практически в унисон. Нам это необходимо принять во внимание, так как мы с РФ скреплены единым советским и постсоветским наследием.
По словам социолога Эллы Панеях, постсоветские представления граждан о пенсии связаны с ощущением освобождения: они больше ни от кого не зависят, никому ничего не должны, могут думать и делать, что хотят. В колонке, посвящённой пенсионной реформе в Российской Федерации, она писала о том, что "пенсия является неотъемлемым правом человека, [это] закреплено в постсоветской культуре гораздо прочнее, чем в других обществах. И сейчас, когда на этот институт покусились власти, это прямо противоречит базовым представлениям людей о своих правах".
К сожалению, мы не располагаем подобными данными по Казахстану, однако имею смелость предположить, что наша ситуация мало отличается от российской. Этим, вероятнее всего, объясняется и нежелание людей копить на старость, особенно когда они прямо или косвенно работают на государство. В Казахстане – это около половины всего рынка труда. Да и, в сущности, за 1,4 млн человек, у которых есть постоянные 12 взносов в год в ЕНПФ, государство должно быть благодарно в большей степени работодателям. Специфика трудовых отношений такова, что люди, как правило, договариваются на "чистую" заработную плату, а пенсионные взносы бизнес платит практически как ещё один подоходный налог (ровным счётом так, как они и воспринимаются). Кроме того, постоянство взносов не гарантирует того, что они будут соответствовать реальным доходам: можно платить и, что называется, по минималке.
Однако реформы в Казахстане, как, впрочем, и в любом нелиберальном государстве, проводятся без оглядки на тот букет ценностей и стереотипов, носителем которых является наше весьма разнородное общество. С этой картиной мира никто не работает: не обязательно ей потакать, но не брать в расчёт эти представления граждан об объективной действительности ни в коем случае нельзя. Только реформы ведь придумывают и воплощают в жизнь люди, воспринимающие обычного живого человека как опасное отклонение от правильной модели homo economicus. Когда в начале 2019 года была проведена экстренная реформа адресной социальной помощи и количество её получателей выросло до 2 млн человек, эксперты прежде всего обвиняли людей в иждивенчестве. Но 107 тысяч тенге на семью (именно таким был средний размер АСП ещё летом) в регионах – это большие деньги, которые далеко не все могли бы действительно заработать. Люди вообще не плохие, они всего лишь воспользовались лучшей экономической возможностью, которая у них была.
Пока все предложения о глобальном переделе ЕНПФ носят именно такой характер: они максимально оторваны от реальности. Олжас Худайбергенов уже больше года лоббирует так называемую сингапурскую модель пенсионной системы, но при этом а) не соотносит уровень жизни и уровень налогообложения, который в Сингапуре значительно выше, чем предлагает казахстанский экономист, и вообще имеет иную структурную природу; б) забывает о том, что нынешняя система – это калька с чилийской модели, и она, как мы видим, не взлетела.
Есть и попытки повысить эффективность пенсионной системы экстенсивным путём: те самые 5% ОПВР, а также предложения Мурата Темирханова, изложенные в его колонке. Он говорит о необходимости повышения пенсионного возраста, увеличения взносов до тех самых 15% и только в третью очередь – о большей доходности со стороны ЕНПФ. Как мы уже видели на примере России, забирать у людей годы жизни (а это косвенное изъятие ещё и денег), которые они считают временем своей свободы, категорически нельзя. Мужчины после выхода на пенсию в Казахстане живут всего 6 лет, а женщины – 10, это очень немного. Homo economicus, думающий исключительно о материальной выгоде, это, может быть, и принял бы. Но живой человек, рациональность которого значительно ограничена, пойдёт скорее на площадь, чем понесёт дополнительные деньги в пенсионную систему. Ко всему прочему, отодвигать пенсионный возраст – это значит откладывать решение проблемы на потом, так как в целом по миру практически любая модель пенсионной системы нежизнеспособна.
Сейчас, когда ЕНПФ смог консолидировать и более-менее сохранить активы, самое время задуматься о том, что фонд пора бы превратить просто в держателя активов, который отдаёт их в управление специализированным компаниям. Да и граждан спустя 20 лет существования накопительной пенсии наконец-то пора учить финансовой грамотности и ответственности за своё будущее.
Но чтобы люди поверили в то, что они влияют на своё будущее, нужно выполнить два условия: дать им возможность самим принимать решения о тех деньгах, на которые они будут жить после выхода на пенсию, и постараться сформировать для них историю успеха, чтобы вернуть доверие к самой системе социального обеспечения. У нынешней пенсионной системы есть ещё запас для модернизации, которую можно провести не за счёт граждан, а за счёт внутренней оптимизации процессов и более рационального управления, которое на данный момент могут осуществлять частные игроки.
Сергей Гуриев, говоря о Казахстане, отметил тот факт, что для дальнейшего развития нам уже не нужны большие государственные надстройки, но нужны свобода и конкуренция, которые и обеспечат рост эффективности в различных секторах экономики. Возможно, пенсионная реформа, которая назрела и требует скорейшего решения, может быть первым шагом второго президента к структурным реформам, о которых все говорят, но никто при этом не знает, с чего их начать.
