"Не надо по каждому поводу отправлять людей за решётку" – Евгений Жовтис

Казахстанская система правосудия нуждается в серьёзных реформах, утверждает профессиональное сообщество. Один из болезненных вопросов – практика условно-досрочного освобождения осуждённых от отбывания наказания или замены неотбытой части срока более мягким. Отсутствие у судей одинакового для всех осуждённых подхода при использовании УДО и ЗМН (замена на более мягкие виды наказания) создаёт условия для коррупции, предупреждают эксперты.

В интервью Informburo.kz правозащитник Евгений Жовтис рассказал об узких местах системы условно-досрочного освобождения в Казахстане и о том, что можно предпринять в этой связи.

– Евгений Александрович, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию с отсутствием единообразия применения критериев по освобождению заключённых по УДО и ЗМН?

– Нужно понимать, что это институты уголовного права. Они связаны с освобождением от наказания или смягчением наказания. Использование этих институтов – это вопрос не только гуманности, это ещё и вопрос разумности уголовной политики. Вспомним, в начале 2000-х в Казахстане был очень высокий показатель числа заключённых на сто тысяч населения – как взрослых, так и несовершеннолетних.

Всего в стране на 17 млн населения приходилось 90 тысяч заключённых. И если не ошибаюсь, свыше 1200 несовершеннолетних заключённых, работало шесть колоний для несовершеннолетних. В 2020 году экс-председатель КУИС Жанат Ешмагамбетов сказал на брифинге, что Казахстан находится на 100 месте в мире по этому показателю, а в 2002-м были на третьем месте после США и России.

Но нужно отметить, что в Казахстане уголовная политика стала меняться. Прежде всего была создана ювенальная юстиция, которая привела к тому, что появились ювенальные суды. Эти суды стали отдельно судить несовершеннолетних. За прошедшие 20 лет количество колоний для несовершеннолетних сократилось до одной. Она находится в Алматы, здесь содержатся, насколько я знаю, менее 50 человек, которые отбывают наказание только за тяжкие и особо тяжкие преступления.

Это и есть результат разумной уголовной политики, потому что не надо по каждому поводу людей отправлять за решётку, их можно исправлять и вне мест лишения свободы, реабилитировать и реинтегрировать социально. И на рост преступности это никак не повлияло. Аналогично почти в три раза сократилось взрослое тюремное население.

Условно-досрочное освобождение и замена на более мягкие виды наказания – это и есть способы не держать человека за решёткой. Это не обязательно означает, что человек исправился в случае с ЗМН. Но можно продолжать другими средствами, как я уже говорил, социально реабилитировать оступившегося и социально реинтегрировать его обратно в общество. Соответственно, условно-досрочное освобождение от наказания означает, что человека можно поставить в определённые условия и отслеживать его поведение. Если всё нормально с ним, то можно на этом и закончить.

К сожалению, процедура условно-досрочного освобождения, которая у нас есть, мягко говоря, неэффективна. Я предполагаю, что она ещё и весьма коррупционна, потому что у судей есть возможность такие решения принимать по собственному усмотрению. Я бы не сказал, что отсутствуют критерии. Объективные и субъективные критерии прописаны и в Уголовном кодексе, и в документах Верховного Суда. Они в принципе более или менее нормальные, если строго применяются.

– Тогда что не так в Казахстане с применением условно-досрочного освобождения или заменой его на мягкие виды наказания?

– Вот человек отбыл определённую законом часть срока наказания. Подошло время оценить: можно или нельзя к оставшейся части срока применить условно-досрочное освобождение или заменить её, когда речь идёт о лишении свободы, на более мягкий вид наказания. Так вот,

для применения УДО нужно ориентироваться на так называемые объективные критерии. Их два. Первый: человек не совершал злостных нарушений, то есть вёл себя в местах лишения свободы нормально. Второй: он полностью погасил ущерб, причинённый преступлением.

И в Уголовном кодексе, и в нормативном постановлении Верховного Суда в таких случаях используется слово "подлежит". Это означает, что суд только проверяет, соблюдены ли эти условия. И суд в таких случаях должен использовать не дискреционные полномочия (возможность суда применять на основе собственного убеждения один из нескольких легитимных вариантов решения правовых вопросов. – Ред.), а опираться на объективные (не субъективные и не оценочные!) критерии. Если условия выполнены, то человек должен просто освобождаться с дальнейшим контролем, Но уже нет необходимости его держать в местах лишения свободы дальше.

Замена лишения свободы на более мягкий вид наказания – это не вопрос, исправился осуждённый или не исправился полностью. Мы писали ряд заключений по этому поводу. Главный вопрос в том, нужно человека или не нужно продолжать содержать под стражей после отбытия определённой части срока наказания. Если в этом нет необходимости, то можно его освобождать и держать под так называемым пробационным контролем какое-то время.

Ещё один спорный момент. Решение принимают суды, а кто следит за поведением человека, за тем, как он отбывает наказание? Руководство исправительного учреждения. Но суды часто вообще не обращают внимания на мнение администрации учреждения.

– Как можно изменить ситуацию?

– В большинстве стран применяются похожие критерии как у нас: фактически отбытая часть срока, поведение осуждённого во время отбывания наказания. Но в некоторых странах решения по поводу условно-досрочного освобождения или замены на более мягкие виды наказания принимают не только суды. Такие решения принимают и специальные административные органы (коллегии, советы, комиссии). В их состав входят бывшие служащие учреждений, судьи, психологи, местные общественники. Их задача оценивать данного человека с учётом комплекса факторов и принимать решение.

А как это может делать казахстанский суд, если там осуждённого вообще не видели? Казахстанское международное бюро по правам человека и соблюдению законности выступило с обращением к уполномоченному по правам человека и Верховному Суду. Мы рассказали о частых случаях, когда за освобождение осуждённого выступают руководство учреждения, прокуроры, а суд – против. Хотя судья видел человека пять, максимум, десять минут.

Иногда появляется ощущение, что суд заинтересован в том, чтобы отказать. Человек один раз обращается, второй, третий... Можно только предполагать, где здесь интерес суда, почему судья ссылается на непредусмотренные Уголовным кодексом или нормативным постановлением Верховного Суда критерии.

Суду необходимо лишь применять эти критерии разумно, чётко делить их на объективные и субъективные. Но, главное, суд должен полагаться не на собственное субъективное мнение, а на совокупность объективных факторов.

К сожалению, как показывают некоторые решения, с которыми мы знакомы, этого не происходит. Если бы можно было обжаловать решения судов первой и апелляционной инстанций в Верховном Суде, то нормативное постановление заработало бы. Но оно не работает, потому что по делам о замене на более мягкие наказания и об условно-досрочном освобождении решения окончательно принимает апелляционный суд. До Верховного Суда, который принял нормативное постановление, оно вообще не доходит.

Верховный Суд не проверяет, правильно или неправильно его нормативное постановление выполняется. Это не вопрос переговоров между адвокатами, прокурорами и судьями. Это вопрос строгого следования нормативному постановлению. Я думаю, что по таким делам

надо дать возможность обжаловать решения в Верховном Суде.

И пусть он проверяет, как его нормативное постановление по таким делам выполняется.

Опять же там, там где есть так называемые дискреционные полномочия, когда суд субъективно оценивает обращение о замене наказания на условно-досрочное или на более мягкое, надо проверить судебную практику. Эта судебная практика у меня вызывает большие вопросы.

Я могу даже сказать, где особенно это заметно, – в Жамбылской области. По этому региону мы писали специальное обращение. В Жамбылской области просто потоком отказывают в условно-досрочном освобождении или замене на более мягкое наказание. Причём по основаниям, которые зачастую законом не предусмотрены или весьма тенденциозно судьями применяются.

Поэтому я думаю, что по УДО и ЗМН дело даже не только и не столько во внесении каких-то изменений в законодательство. Вопрос в том, что нужно предпринять, чтобы нормативное постановление Верховного Суда и положения Уголовного кодекса, касающиеся этих институтов, строго соблюдались.

Есть ещё одна серьёзная проблема в этой связи. Она связана с полным возмещением вреда. У людей с большим размером причинённого ущерба просто нет средств на его возмещение. И в местах лишения свободы никакой работы, приносящей доход, практически нет.

Суды часто ссылаются на то, что человек не возместил ущерб, и поэтому должен сидеть. Но если следовать этой логике, то осуждённый будет сидеть свой срок до конца, и никого никогда нельзя будет выпустить ни условно-досрочно, ни заменить наказание на более мягкий вид просто потому, что человек не в состоянии этот ущерб возмещать.

Понятно, что человеку проще этот ущерб возмещать на свободе. Если у него будет работа, то он сможет делать отчисления потерпевшим. Из колонии он отчислений делать просто не может. И это одно из очень серьёзных оснований для суда, чтобы этот институт не применялся.

– Недавний случай с отказом в УДО в суде Конаева вызвал общественный резонанс. Бизнесмену отказали в условно-досрочном освобождении, и он вскоре умер от тяжёлой болезни.

– Этот случай не совсем связан с условно-досрочным освобождением или заменой на более мягкое наказание. Человека, который умер от тяжёлой болезни, должны были освободить по болезни. Есть список заболеваний, которые не позволяют (если только человек осуждён не пожизненно) дальше его содержать в местах лишения свободы.

Но суд города Конаева вынес решение, как мне кажется, прямо несоответствующее закону. То есть здесь нужен серьёзнейший контроль. Причем контроль как судебный, так и прокурорский за тем, как соблюдается уголовное законодательство в части условно-досрочного освобождения и замены на более мягкие виды наказания.

– Что, по вашему мнению, следует предпринять, чтобы улучшить прозрачность и единообразие в принятии решения об освобождении заключённых?

– Казахстанская судебная система подвергается очень серьёзной критике, потому что, как бы мы ни хотели, она пока чувствует себя частью государственной исполнительной системы, частью механизма борьбы с преступностью. Но судебная система не является частью этого механизма, она должна быть максимально отделена от исполнительной системы, от ощущения того, что она вписана в систему борьбы с преступностью.

Вот поэтому её часто обвиняют в обвинительном уклоне. Но с преступностью борется правоохранительная система, система органов национальной безопасности, то есть те, кто раскрывает преступления, изобличает виновных. А судебная система, применяя закон, должна строго следовать уголовному и уголовно-процессуальному законодательству. Её задача следить, чтобы закон применяли правильно. Если человек в соответствии с законом обвинён, он должен быть и осуждён. Если человек нарушил закон, то его необходимо привлечь к уголовной ответственности. И суд здесь должен выступать арбитром между стороной защиты и обвинения, между обвиняемым и потерпевшим.

Судебная практика в стране по поводу УДО и ЗМН зачастую очень и очень спорная. Существует большое количество нарушений. Не готов утверждать, что это связано с уровнем судейства или материальными интересами, но это тоже не следует исключать. Мы не можем никого обвинять, естественно, но целый ряд косвенной информации говорит о том, что эта сфера крайне коррупционная.