Лицо русскоязычного YouTube начала 2010-х и один из самых известных видеоблогеров Максим Голополосов, более известный под именем Макс +100500 впервые приехал в нашу страну на видеофестиваль YouTube Казахстан.
За полтора дня, проведённых в Алматы, Макс успел в неформальной обстановке, за чашечкой кофе, пообщаться с казахстанскими блогерами, съездить на Шымбулак, стать членом жюри конкурса «ВидеоБайга» от Beeline, засветиться в роликах нескольких отечественных вайнеров и косплеить Николаса Кейджа, накинув на себя чапан. В перерыве между этими занятиями он дал интервью Informburo.kz, в котором рассказал об изменениях в своём шоу, трудностях работы на ТВ и национальных особенностях казахстанцев.
– Твоё шоу не сильно изменилось: заставка такая же, плед такой же и манера ведения. Это причина популярности канала? Ты не меняешься или остаёшься на волне?
– На самом деле изменения есть – просто они очень плавные. Я сам по себе немного меняюсь: если посмотреть первый выпуск, а потом сороковой, потом сто пятидесятый, двухсотый, то они все будут разные. Как по монтажу, так и по моей подаче. Я ничему этому не учился, просто со временем [надрочился] научился, понимаешь? Сейчас можно сказать, что я в своём деле профессионал. Кто-то может со мной не согласиться.
Кардинальных изменений не было. Я давно хотел другую студию, уже два года. В новом году будет новая студия, она будет насыщенная, скажем так, разными артефактами, но леопардовый элемент останется, как дань классике. Ну и новые фишки появились: если сравнить выпуски за последние полгода с выпусками годичной давности, они стали лучше. Мы начали отсылки к старым видосам делать, и это очень заходит.
Я одно время пытался придумывать шутки, но люди их не считывали. Кто-то меня может обвинять, что я не шучу, но я на это никогда не претендовал. Просто говорю то, что думаю, и просто подвожу видосы друг под друга – в этом вся шутейность получается.
– Музыкальная заставка и фон – это элемент какого-то стиля?
– Это фирменный стиль, но мы полностью всё будем менять, всю заставку, всю оболочку, всё графическое наполнение. Грубо говоря, ребрендинг.
– А когда планируете?
– Это будет после нового года. Зрителей ждёт большое визуальное обновление – шапки, аватарки, вот это вот всё. Может быть, появятся новые рубрики. Я, в принципе, хочу делать что-то новое. Мы сейчас, например, снимаем интервью с героями видео 100500. Пока что это интегрируем как рубрику, но в дальнейшем планируется это как отдельное шоу. Этот проект вряд ли будет долго существовать, людей из видосов не так много, кто-то из них не будет готов давать интервью, с кем-то нам, наоборот, не будет интересно разговаривать. Пока есть люди, которые откликаются на наш клич, мы будем снимать с ними интервью.
– Не удивляет, что за семь лет люди не устали от формата +100500?
– Понятно, что устали. Если бы не устали, просмотров было бы в десятки раз больше. У меня сейчас основная задача – чтобы всё было ровненько и стабильно, чтобы сильного падения не было. Держим марку, качество, и постоянно новые подписчики прибывают, постоянно новые люди, и приятно, что так до сих пор есть. Канал до сих пор растёт.
– Если говорить о самой механике работы, сколько у тебя человек в команде? Кто пишет сценарии?
– Сценарии пишут – я и ещё три чувака, они мои друзья, я выступаю здесь как шеф-редактор. Все их идеи проходят через меня, а я их пишу в сценарии теми слоями, которые мне нужны. Они накидывают идеи или какую-то фразу могут подсказать, если что.
Но я именно как ключевое звено. Без меня им будет сложнее справиться.
– А кто ищет видео?
– Видосы ищу я, ребята тоже ищут. на это уходит очень много времени, это самый муторный процесс. Когда ты ищешь видео, посмотрел уже везде, и выясняется, что у тебя два видоса, а тебе нужно четыре, то не знаешь, что делать. Ты в безвыходной ситуации. Это, конечно, напрягает.
– На этапе раскрутки своего канала ты пробовал нестандартные методы? Например, какие-то скандалы?
– Нет, я не очень понимаю интерес людей к скандалам. Мне всегда они были чужды. Это такая вещь. Когда в Макдаке тётка устраивает какую-то дичь из-за того, что ей не положили сыр в чизбургер, из-за мелочи, мне всегда очень неприятно на это смотреть. Мне всегда стыдно почему-то.
Тогда не было никаких инструментов для раскрутки. Сейчас можно влить денег и можно нормально и грамотно раскрутить канал с нуля. Никто этим толком тогда не занимался. По сарафанному радио пошло.
– А эта новость, которая по соцсетям разлетелась, что ты якобы погиб? Это откуда пошло?
– Я не знаю. Наверное, злые языки. Я тогда только начинал, я прям бомбанул. И есть же завистники, которые не согласны с моей популярностью, которые думают, что я незаслуженно это всё получаю.
– А тебе это повредило?
– Дважды были слухи, что я умер. Один раз будто передознулся наркотиками, хотя я от этого далёк, а второй раз меня машина сбила в Москве. В тот день я был в Ставрополе.
– По поводу твоих взаимоотношений с YouTube. Я знаю, что твой канал удаляли.
– Да, один раз.
– А монетизацию за мат не отключали? И отдельные видео не блокировали?
– Знаешь, очень странно бывает – иногда могут поставить возрастное ограничение, но если это связано, допустим, с сексом, с наготой. Один раз в кадре был резиновый розовый член, который был похож на настоящий, и из-за этого поставили возрастное ограничение.
У меня во всех выпусках есть мат, и я не всегда понимаю, почему на некоторые из них ставят пометку, что видео подходит не всем рекламодателям.
– А ты не думал из-за того, что YouTube рушит просмотры и монетизацию, переехать на какую-нибудь свою платформу?
– Для этого нужна хорошая платформа. На Карамбу можно было бы, но платформа YouTube никуда не денется, а другие могут загнуться. Потом восстанавливать всё будет очень сложно, мне кажется.
– История про тебя и телевизор. Насколько блогер может встраивать свои форматы в телевидение?
– Спокойно. Сейчас очень много форматов на YouTube, которые из телика перекочевали. Те же самые пранки – это шоу "Розыгрыш". Помнишь, на МТВ было шоу "Давай на спор"? Оно было более фановое, там люди за 20 баксов делали какую-то дичь. Там не было ничего остросоциального.
Всякие обзоры на тачки – оно может на телике спокойно существовать.
– А тебе было комфортно на ТВ?
– Я выполнял свою функцию. Я не писал сценарии, потому что там был очень большой объём. Мне на 90% эти сценарии не нравились. Но я понимал, что при таком объёме работ их было сложнее сделать. Там нужно было закладывать абсолютно другие деньги на производство, у нас просто проблема со сценаристами. Мало ребят, которые могут это правильно делать за адекватные бабки. Мне окей было, для меня телик был способом хорошего постоянного заработка.
– А почему вся эта история прекратилась?
– Потому что в связи с кучей всяких ограничений, с цензурой, нас постоянно зажимали в рамках. Всё теснее, теснее и теснее, и в итоге от оригинального +100500 осталось только название и я сам. На эти темы нельзя шутить, эти видосы брать нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя, соответственно, начали падать рейтинги.
Это типа: давайте из "Игры престолов" вырежем все сиськи, вырежем все драки, все смерти, чтобы они там не матерились, короче, и всё это время проходило не в те времена, а в наши дни.
– Но долго же держалось.
– Сжатие рамок происходило очень постепенно. И в какой-то момент рейтинги начали падать, и мне это всё надоело. На самом деле, я испытал облегчение от того, что мы перестали работать для телика.
– А почему Карамба перешла на СТС?
– Нам предложили купить половину того, что у нас есть.
– Почему вы согласились на это?
– Потому что хорошие деньги. Тем более крупный медиахолдинг, СТС, не каким-то левым ребятам продаёмся. Они допустили единственную ошибку: убрали весь менеджмент, который компанию сделал, и поставили других людей, которые вообще не знали, что делать. И обидно за них на самом деле. Компания вошла в крупный медиахолдинг, заручилась крутой поддержкой. Но в итоге ничего из этого не вышло, потому что менеджмент оказался не очень адекватным.
– А почему отдали окончательно свою долю?
– А там уже пошли такие, знаешь, вещи. На Карамбе уже был долг, что-то около 30 000 000 рублей, они хотели ещё 70 000 000 рублей взять. Мы понимали, что это не отобьётся. Грубо говоря, нас таким вот способом вытеснили. Я был готов всё продать, чтобы ни перед кем не иметь никаких обязательств, а то потом эти 70 миллионов отрабатывать. Понятно, что я бы от этого должен был около 3 000 000 рублей.
– Не жалко было с проектом расставаться?
– На том этапе – уже нет, потому что я понимал, что это не та компания, которую мы сделали.
– А нет желания создать новую Карамбу, новую платформу для раскрутки молодых видеоблогеров?
– Я под своей эгидой этим не смог бы заняться. С теми людьми, с которыми мы это делали, можно было бы, но хочется чего-то всё-таки другого, больше продакшна.
– А вот когда запустились "This is хорошо", ты уже был известным. Между вашими фанатами всегда был хейт. Как ваши отношения складываются?
– Они сами противопоставили себя нам. Я не люблю враждовать, я больше за сотрудничество. Вместо того, чтобы тратить ресурсы на вражду, когда вы сотрудничаете, вы объединяетесь и приумножаете [эффект].
– А кто сделал вброс – лучшая пародия на тебя? Это Стас Давыдов?
– А это на Карамбе ребята придумали.
– Но ты согласился же.
– Ну, типа да. Потому что очень много с их стороны всяких подколов было. У меня к ним никаких претензий не было. И когда мы наконец-то стали общаться со Стасом, у нас с ним хорошие отношения. Я к ним никаких претензий не имею и ребята все классные. Стас вёл один выпуск +100500, они снимали один выпуск "This is хорошо" у меня на студии.
– Что ты знал о Казахстане, когда ехал сюда?
– Я много про Астану слышал, точнее, видел все футуристичные постройки. На самом деле считал, что Казахстан очень похож на Россию. Всё так и есть – застройка такая же. Но в Астане всё другое. Когда следишь за новостями, то понимаешь, что страна очень быстро развивается. Мне по крайней мере так кажется, что всё сейчас двигается очень серьёзно. Я думаю, что по темпам роста вы сможете спокойно обогнать и Россию.
– А с видеоблогингом нашим знаком?
То же самое и с видеоблогингом. Он немножко по-другому здесь зарождается, и это круто. Я вижу, что казахи с юмором ребята. Это, видимо, что-то такое народное. Приятно на это смотреть.
– А ты намеренно стараешься не касаться политики?
– Да, у меня есть некоторые свои убеждения, есть политическая позиция, которой я придерживаюсь. Я их не проецирую на свою аудиторию. Как только ты скажешь, за кого ты топишь, ты с этим навсегда.
Мало ли, что-то изменится – потом тебя будут в это носом тыкать. Мне не нужно клеймо, я не политик. У меня развлекательный контент, и я не обязан высказывать свою политическую позицию.
Понятно, что я не согласен со многими вещами, которые делает современная власть, я не согласен с тем, как у нас всё устроено в обществе, с тем, что, допустим, полиция у нас занимается не тем, чем должна. У нас все занимаются тем, чем не должны. У нас всё сдвинуто вбок как будто. Законы сделаны для этого, но они не охраняют.
– Как ты думаешь, может какой-то парень, у которого есть леопардовый ковёр, сейчас взлететь? Или этим нужно было заниматься в 2010 году?
– Если он будет делать оригинальный контент, ещё не такой заезженный. Это вот к разговаривающим головам в кадре. Те, кто сидит дома. Я думаю, что всё это будет продолжаться.
Сейчас для этого, правда, нужно больше технических возможностей. Сейчас прям такое изобилие, и люди не могут выбрать и определиться, что им сейчас смотреть. Индустрия сейчас будет рождать более талантливых людей. Это прогресс, это эволюция, понимаешь?
– Может быть, если бы ты начинал сейчас, то ты бы не взлетел.
Да. Иногда создаётся такое впечатление, что если бы я начал на месяц позже, то могло бы и не зайти. Но это ощущение, я не уверен.
– И последний вопрос. Представь, что ты просыпаешься рано утром в своей квартире и понимаешь, что в мире нет ни одного человека, который помнит тебя как Макса +100500. Как ты после этого будешь жить? В интернете слава, как и в целом, очень быстро проходит.
– Блогеры часто говорят: вот смотри, какой-то чувак, про него все забыли. Про него забыли, потому что он забил, как, например, Мэдиссон. Я знаю, что он может спокойно вернуться и наверстать упущенное. Тут главное – не забивать. И, да, моя единственная проблема – я не могу постоянно придумывать что-то новое. По-хорошему было бы круто выпускать какое-то новое шоу раз в год.
– Есть какие-то идеи, что ты будешь делать, когда надоест?
– Когда надоест, я точно пойму, что буду делать. В моментах максимальной подавленности может появиться истина. Я так думаю.
