В Алматы Инéс проходит практику: её специальность – культуроведение. В казахстанской газете Deutsche Allgemeine Zeitung выходят её статьи, в "поминальнике" редакция торжественно обозначает её ФИО. Гонорары, правда, не платят.
Я рассказывал ей про намеченный в Казахстане переход на латиницу, хвастался мимолётным знакомством с Герольдом Бельгером, знакомил с семьёй. Ближе к майским дням речь зашла о Войне.
Я вспоминал татарского деда Габдулхака и русского деда Льва Николаевича – обоих поглотил молох Второй мировой. Будь они живы, нашей родни было бы как минимум втрое больше.
Вернулся домой лишь тяжело раненый Юрий Николаевич. Из рассказов деда мне запомнилось, как его ординарец-татарин со штыком наперевес обходил свои окопы. Кишки погибших наружу выбрасывал прочь, чтобы оставшимся в живых было чем дышать. И потом приходил очередной эшелон с пополнением.
Я говорил про нашу забывчивость, историческую безответственность, про нежелание каяться за собственные преступления сталинских времён и "ура-патриотический" угар – в пику немецкому чувству вины. Я поделился с фрау Ноэ своим глубоким разочарованием: осколки империи, победившей нацизм, переживают его ренессанс. Говорил о косых взглядах, которые встречает наша интернациональная семья на улице. Про многочисленные призывы в СМИ хранить чистоту крови и создавать браки только со "своими".
Инéс почувствовала мою искренность и в ответ согласилась прокомментировать очень болезненные для неё вопросы, хоть и призналась, что ей это очень тяжело.
– Ещё ребёнком я спросила своих родителей: а кто такой вообще этот Гитлер? Эти воспоминания очень расплывчаты, видать, я была совсем маленькой. Родители ошеломлённо взглянули тогда друг на друга и сперва не смогли вымолвить ни слова. Потом они начали объяснять: Адольф Гитлер – злой человек. Насколько он злой – как бы просто это определение ни звучало – я год за годом выясняла для себя каждый раз по-новому. Эта тема с тех пор меня уже не оставляла. Возможно ли вообще осмыслить происшедшее?
– Что в немецкой школе рассказывают о тех временах?
– Из школьных лет мне особенно запомнились уроки истории. Ежегодно мы обращались ко Второй мировой войне. С помощью книг, фильмов, свидетельств выживших в те годы, напрямую в разговорах со свидетелями тех событий нам, детям, рассказывали, что именно совсем недавно происходило в тех местах, где так мирно сегодня мы живём.
– Немцы сегодня едины в оценке событий тех времён?
– Федеративная Республика Германия провела большую работу, ликвидируя чёрное прошлое страны. В общественном мнении это хорошо сконцентрировано в лозунге: "Никогда вновь!" (Nie wieder!) Нужно взять на себя ответственность и за происшедшее, и за будущее, – и это будет сделано. Именно такое чувство ответственности во мне и воспитали. В моём кругу общения – в семье, среди сокурсников, сокурсниц, друзей и подруг – мы сходимся в теме оценки прошлого. Хотя и тут высказываются диаметрально противоположные взгляды. Так что всё, что я дальше скажу, – это только моя собственная, личная точка зрения. То, что я рассказываю, – это моя собственная нормальность, то, что лично я считаю само собой разумеющимся: "Никогда вновь!"
– Про чувство вины сегодняшних немцев за происшедшее приходится слышать очень часто. Почему?
– Да, конечно, вопрос вины в последние десятилетия поднимается регулярно. Необходимо и просвещение, и восстановление справедливости. Но вопреки усилиям на международном уровне не все были привлечены к ответственности за содеянное. Размах преступлений превышает все мыслимые пределы. Многие из тех, кто занимал во времена национал-социализма высокие посты, остались недосягаемыми и в ФРГ, и в других странах. Да, скоро исчезнут и последние немцы, которые могли быть активно вовлечены в национал-социализм, однако на этом страница истории всё ещё не перевёрнута. Даже и сегодня нам есть чем заняться. Но для нового поколения понятие "вина", возможно, уступит место понятию "ответственность".
– Ты много путешествуешь, как тебя встречают за рубежом?
– По своей специальности "Культуроведение" я углубляюсь как раз в эту проблематику. Я бываю в разных краях и интересуюсь различными культурными концепциями. С особенным интересом я погружаюсь в ситуации, которые заставляют меня усомниться в своей европейской точке зрения. Вообще-то Германия – очень маленькое пятнышко на карте мира: оно сливается с другими небольшими европейскими государствами. Но независимо от того, где я нахожусь, едва я расскажу, откуда я родом, как у моих собеседников почти всегда возникает одна ассоциация с Германией. Нередко она связана с самой тёмной частью европейской истории – с национал-социализмом. Самые разные люди задавали мне вполне справедливые вопросы, но также и позволяли себе делать неприемлемые комментарии, подкидывать шуточек или даже спрашивали, как я нахожу Гитлера. А сколько я уже свастик видела на стенах чужих городов!..
– В Казахстане противопоставляются даже символы 9 Мая – ленточки на лацкане. Отношение к дате тоже диаметрально противоположные: для одних – праздник, для других – День памяти. Единство приходит лишь когда заговоришь о чувстве вины за сталинские преступления. Потомки не хотят брать на себя вину предков. Покаяния единичны: история семьи Дениса Карагодина – редкое исключение. Как ты осмысливаешь своё прошлое?
– Для меня невозможно не объясняться с прошлым страны, в которой я родилась: внутри Германии меня сталкивают с прошлым, за пределами Германии меня с этим прошлым идентифицируют. И нет ни шанса у наивного, одностороннего подхода – это постоянное противопоставление. После школы – и в этом Европейский союз сыграл большую роль – я погрузилась в историю Германии и Европы: с этой историей я вынуждена ещё с моего детства вновь и вновь конфронтировать. Лично для меня литература – это самый впечатляющий путь в историю. Свидетельства выживших в концлагере разъяснили для меня прошлое гораздо лучше, чем просто информация и цифры. Именно эти свидетельства наполнили меня впечатлениями и знаниями по теме национал-социализма, позволяя одновременно максимально далеко заглянуть в прошлое. Это даже невозможно себе представить: как систематически унижали человеческое достоинство такого огромного количества людей, как немыслимым образом отнимали саму жизнь у миллионов, – и целый мир при этом оставался просто зрителем. Так что у меня до сих пор всё ещё нет ощущения, что я "поняла" происшедшее здесь. С другой стороны, я полагаю, что эпоха национал-социализма не просто являет собой некую диковину.
– У тебя больше вопросов или ответов?
– Из тех событий можно извлечь важные специфические выводы для всего человечества: как функционируют люди, как функционируют массы? Какие симптомы становятся признаками пренебрежения человеческим достоинством? Где начинается дискриминация? Где заканчивается демократия? Какие механизмы запускают догматические движения? Именно поэтому я изучаю "Культуроведение". Не для того чтобы на эти вопросы ответить, но для того, чтобы к ответам чуть приблизиться. И для того, чтобы использовать их для сегодняшнего дня.
– Знаешь, я в Алматы встретил как-то мужчину лет 50-55 с готической татуировкой на запястье Arbeit macht frei. В продаже увидел запрещённую книгу Муссолини. Изображение свастики в СМИ запретила Россия, но не Казахстан...
– Недавно я прочла, что в переводе с арабского "человек" означает "забвение". И это у меня осталось в памяти, так как нельзя выразиться более точнее. История повторяется. История иногда вовсе и не история, как нам думается. Даже когда к власти в Германии пришли национал-социалисты – Гитлер и недемократическая партия NSDAP (Национал-социалистическая рабочая партия Германии. – Авт.) были избраны немцами 31 июля 1932 года, – всё не произошло в один момент. Лишение гражданских свобод происходило вкрадчиво, медленно, шаг за шагом. Это заворачивали в вату пропаганды. Поэтому меня здесь трудно удивить. Однако меня тревожит сама мысль о том, что люди отказывают в реальности этому прошлому, и таких немало. В целом государстве, в Германии национал-социализм смог существовать. Поэтому, думается мне, нынешнее общество – мы сегодня – должно выяснить, как и почему это стало возможным.
– Какую роль ты отводишь нынешним медиа?
– В данный момент медиа – а немецкие медиа, к счастью, располагают свободой мнения – критикуются правыми, популистскими силами, за то что они распространяют "фальшивую" информацию. Так как подобные утверждения – почти кризис для медиа – очень широко распространены и серьёзны, журналистам достаётся очень важная роль: не смешивать расизм и свободу мнения. Корректная подготовка публикации и составление полной картины происходящего в такие критические периоды имеет как никогда важное значение. В своей повседневной жизни я окружена своими единомышленниками, которые по меньшей мере придерживаются таких же политических взглядов, как и я. А потому важно получать из медиа цельную картину происходящего, чтобы я знала, какие взгляды в данный момент имеют преобладающее влияние. В то же время я полагаю, что Германия упустила свой шанс взять на себя ответственность за происходящее сегодня в политике. Признать политическую ответственность за историю легче, чем взять ответственность за день сегодняшний. К примеру, какую роль играет Германия в сегодняшней войне? ФРГ – и это звучит абсурдно с учётом исторического прошлого – сегодня один из крупнейших экспортёров оружия. Иногда меня пугает, как наша осведомлённость о происходящем формируется местной, локальной воронкой. Наша тревога о конкретном историческом инциденте формируется тем, чему нас учили, и тем, как на это реагирует общественное мнение, – но никак не масштабами происходящего ужаса, которые можно даже цифрами измерить. Я имею в виду военные диктатуры в Латинской Америке или геноцид в Руанде, полностью преданные умолчанию. Колониализм так до сих пор и не изжит до конца.
– Но ведь это происходит совсем на другом краю земли. А постулат многих современных СМИ: людям интересны в первую очередь собственные новости внутри страны. Читателя выдрессировывают жить в своём маленьком улиточном домике.
– Эту воронку можно разглядеть в формировании немецкими СМИ картины террористических ударов по всему миру: в то время как государство скорбит по сотне погибших в Париже, о тысячах погибших в Афганистане, Пакистане или Ираке сообщается гораздо меньше. То, что существует в коллективном сознании, и то, что им игнорируется, зависит от самого процесса фиксирования истории, от селекции, которая, возможно, и решает, как много национальной гордости может существовать в одной стране. Поэтому меня шокирует то, что сегодня в Германии и во всей Европе происходит. Коробят те кощунственные лозунги, которые вызывают в памяти прошлое. И так же себя ощущают многие молодые в Германии. Но не все.
– Например?
– Такие движения как Pegida или такая партия как AfD (Альтернатива для Германии – Alternative für Deutschland) пропагандируют ненависть, восхваляют немецкий дух. Они прибегают к расистской риторике. Слишком многие из тех, кто раньше помалкивал, обретают сегодня голос. Свобода мнений – это одно, расизм – совсем другое.
– Что-то мне это напоминает.
– Уже к началу чемпионата мира по футболу-2006, который проходил в Германии, вновь начались дискуссии. Для начала – на тему футбола: размахивать ли немецкими флагами. Эта вспыхивающая национальная гордость для одних очень важный, для других – очень плохой знак.
– Что ты сама думаешь о национальной гордости, патриотизме, возрождении национального самосознания?
– Я сама невысокого мнения о национальной гордости, раз уж она, так обострившись в прошлом, стала горючей смесью для громадной катастрофы. Я не хочу, я не нуждаюсь ни в какой национальной гордости в моей жизни, в моей стране, где я живу. Национализм легко ведёт к расизму. И в Германии сегодня есть расизм. Иногда он слаб и субтилен, иногда он спрятан, иногда – открыт, но незамечаем. Но это не только специфическая немецкая проблема, потому что расизм – часть повседневности повсюду. Это европейские вопросы, эти проблемы имеют международный масштаб.
– Как-то раз мне довелось ознакомить немецкого консула с казахстанской прессой. И повод был самый пренеприятнейший: тиражом в 25 тысяч в Казахстане распиарили нацистского преступника #1...
– Да, меня тоже ознакомили с вышедшим в 2014 году журналом, который опубликовал портрет Адольфа Гитлера к его 125-летнему юбилею. Во всём издании Гитлера расхваливают. В Германии подобное изображение его фигуры невозможно. И в Казахстане, насколько я знаю, журнал вызвал волну возмущения, направленную на закрытие редакции. Для меня подобная публикация является скандалом. Это тут же возникшее ответное возмущение в Казахстане – признак того, что отношение к такому нахальству куда более масштабное, куда более влиятельное, чем сама по себе публикация.
– Да, нацизм в тот раз не прошёл.
– Однако аргументы, с которыми выступали против подобного опубликования, были особенно связаны с мотивом "ветераны Отечественной войны" и "наши предки". Такое обоснование мне, с немецкой точки зрения, чуждо. В Германии невозможно некритическое изображение Гитлера – именно из уважения перед миллионами жертв, которые оставили после себя его организация и он сам во главе NSDAP. И это, возможно, уже пример различных углов зрения на войну, на различия в написании истории.
И тут возникают вопросы: как нужно вообще говорить о Войне? С моей точки зрения, на войне не может быть героев – и этой позиции я придерживаюсь, возможно, потому, что я часть того поколения, которому не присуща амбивалентность. Так же, как и в любой другой войне, во Второй мировой ни одна жилетка белой не осталась. Патриотически заточенные чёрно-белые рассуждения не приведут к мирному будущему. Поэтому у меня двойственное отношение к такому дню как 8 Мая – в Берлине он торжественно отмечается как неофициальный праздник. Важно помнить, когда фашизм перестал существовать. С другой стороны, один-единственный день даёт повод для прославления и для упрощения одной из самых сложных историй. Изображать что-либо вообще непросто, а войну – и подавно.
– Ты знаешь, очень многие читатели здесь скажут: это потому что немцы войну проиграли, вот она так и говорит.
– Австрийский писатель Стефан Цвейг в период Первой мировой войны уже изменил свои представления о патриотически мотивированной борьбе и адресовал своим современникам "исповедь пораженчества". В его эссе прежде всего идёт речь об интеллектуальной капитуляции перед самой идеей войны. Чтобы было понятнее: война ничего не даёт, ничего не приносит. И раз уж это так, писал он, всем нужно осознать, что война досрочно проиграна. Он призывал встать на сторону мира, а не войны, которая просто бесчеловечна. Если хотя бы не все европейские в первую очередь интеллектуалы, просто умные и молодые люди так истово поддерживали идею войны, ей можно было бы воспрепятствовать.
В годы Второй мировой войны Цвейг покончил с собой в изгнании, в Бразилии. В его прощальном письме говорилось, что он не может больше ждать лучших времён. В своих воспоминаниях он описывает Европу перед войнами, между войнами, во время войн и даёт свою оценку погибающей Европе, в которую он всегда верил. И это было в 1942-м. Из его "Вчерашнего мира" европеец заглядывает к нам, сюда. Мы, сегодняшние, глядим уже с этим знанием, которое мы приобрели у писателя, глядим в мир будущего. Под девизом: "Никогда вновь!"
