Свою степень свободы в Южном Казахстане измеряют размером кетменя. Вот и в 90-х годах семеро детей Кудайкула получили персональный шанцевый инструмент. Этими кетменями ребятня проторила свой путь в Большую жизнь.

...В этот глухой угол советская власть в своё время если и заглядывала, то как-то нехотя, вполглаза. Так что и уход её тоже немногих опечалил. Здесь, на Богом забытом участке Каратал в Сарыагашском районе ЮКО не было отродясь ни света, ни газа, ни газет. Огородов местные тоже не признавали и времени на них не тратили. Жёлтую воду таскали с арыка на ишаке: что пил скот, тем и его хозяева не брезговали. Зимой вёдрами набирали снег, ставили их на печку, мешали с грязной водой арыка, ждали, пока растает да отстоится.

Веками тут люди жили выпасом своего скота, – так пробавлялись и на изломе эпох, в 90-х. Собственно говоря, тут даже и не забивали себе голову всеми теми передрягами, которые так корёжили жителей больших городов. Жәйлап-жәйлап, тәубе-тәубе, шүкір-шүкір – из поколения в поколения эти проверенные жизненные модели заменяли громкие лозунги про единство народа и партии, про историческую роль ленинского наследия и неумолимо бровеносное руководство. Опоры ЛЭП пришагали сюда лишь гораздо позже, уже в пору Независимости: тогда-то на участке Каратал впервые зажгли-таки лампочку Ильича.

Здесь обосновалась семья местного фельдшера Кудайкула и супруги его Сапаркуль. Старший сын Нуралы родился в 1977-ом году, Айжан – в 78-ом, Ерлан появился в 80-ом, Оразхан – в 85-ом, Маржан осчастливила своим появлением родителей в роковом 86-ом. Бигалы достался 1987 год. За Ербосыном зарезервировали последний год Советской власти – 1990-ый. Плюс две бабушки – мамы Кудайкула и Сапаркуль.

11 ближайших родственников и единокровников.

Историю семейства на изломе двух эпох – Советской и эпохи Независимости – согласилась вспомнить для informburo.kz Айжан, второй ребёнок в семье Кудайкула. И первая девочка – главная мамина помощница.

Первая Независимость

В Каратал, родовое стойбище коныратов, Кудайкул с женой Сапаркуль попал не по своей воле, а по распределению. Кудайкула, выходца из рода сиргели, терпели, но всё же сторонились – чужака не звали на свадьбы и держали чуть поодаль от себя.

У жителей небольшого, но весьма зажиточного Каратала было 20-30 голов верблюдов – предмет их особой гордости и особый, отличительный признак благосостояния. Коровы, лошади. Баранов-овец даже и не считали. Главным же достоянием семьи Кудайкула и его жены Сапаркуль были пять мальчиков да две девочки. И это богатство требовало значительных стартовых инвестиций – буквально ежедневных. Фельдшерская супруга подрабатывала у богатых соседей: уходила на заре из дома с пустой посудой и после дня напряжённых хлопот по чужому хозяйству возвращалась с молоком.

Сам Кудайкул у них же трудился не покладая рук – наравне с их сыновьями. Делал что говорили и носом не крутил: колхозное зерно по-свойски делили ночью, чтобы не попасться. Дело было неспокойное, запросто могли посадить, так что к рассвету следов от ночной разгрузки оставлять было никак нельзя. Ни зёрнышка на дороге, ни тем более, Құдай сақтасын, впопыхах да в потёмках брошенного мешка. Совсем ещё недавно, в пору сталинского правления за пару украденных колосков даже детей безжалостно прятали в лагеря. Да и теперь бушевал ОБХСС в своей борьбе с расхитителями социалистической собственности, – правда, где-то там, далеко, на "Большой Земле".

Эти ночные перебежки с мешками пшеницы на плечах были фактически первой схваткой Кудайкула за собственную Независимость – независимость от государства, что тяжёлой своей лапой гнуло его семью в дугу, заставляя смириться с нищенствованием на многие годы вперёд.

Те по-настоящему шпионские навыки ночных бдений Кудайкула заложили первооснову его деловой хватки: добросовестный подход к любому выбранному бизнесу, – такой, чтобы комар носу не подточил. Мелочей быть не должно.

Убедившись в лояльности и упорстве своего нового соседа, зажиточный конырат Базильбек продал-таки ему корову. 25 рублей отцовской зарплаты на такую монументальную покупку было явно недостаточно. Бурёнку фельдшеру дали "как бы в кредит" – уверенно манипулируя уже современным финансовым вокабуляром, рассказывает мне сегодня Айжан. "Папа рассчитался и всю жизнь благодарен был Базильбеку", – вспоминает Айжан. Со временем появились и верблюды.

Керосинка на острове сокровищ

Айжан в 91-ом исполнилось 13 лет, она переходила из восьмого в девятый класс. В первые годы Независимости Казахстана она уже вовсю тащила на себе весь груз хлопот по хозяйству, наматывая круги по окрестностям Каратала в поисках кизяка. Им семья топила свою мазанку. Как самой старшей из девочек ей доверяли и более тонкую, ответственную работу. Аккуратно, чтобы не разбить, Айжан регулярно чистила стекло керосиновой лампы.

19.03.1993, Наурыз. Будущая королева овощного развала в алматинском Коктеме заканчивает школу. Фото из семейного архива Айжан.

После заката, в 7-8 вечера семья собиралась вокруг неверного света вечно коптящей керосинки. Под строгим надзором папы детвора вслух читала "Остров сокровищ" Стивенсона. Непонятные слова выписывали в тетрадку, разбирали с папой отдельно. С 6 лет детвора уже учила стишки и песенки на русском. Кудайкул служил под Барнаулом и после дембеля пришёл на гражданку с твёрдым убеждением: чтобы не быть "чмом" в армии ("самым плохим человеком" – специально для меня поясняет Айжан), надо хорошо владеть русским языком. Иначе и работы нормальной не найти.

Нахваливать или ругать советские времена Айжан не готова. Не за что. Ни детскими лагерями, ни санаториями, ни даже просто летними каникулами ей насладиться так и не удалось. Своё детство она провела с сёстрами и братишками на поле, с кетменями наперевес. Кудайкул каждому смастерил свой, персональный кетмень – по росту и возрасту. Кукуруза, подсолнух, хлопок, потом и табак – вот тебе и активный отдых, вот тебе и всё счастливое, задорное детство.

Ребята и не догадывались, что отец в те годы именно на тех жарких, полуденных, изматывающих отработках выковывал, выпестовывал в них самое настоящее сокровище для себя и жены. В трудолюбивую, настойчивую и целеустремлённую личность.

В селе нам город не понять

90-е годы, вспоминает Айжан, "прошли для нас незаметно". Это значит, что проблемы городских жителей – веерные отключения, задержки зарплаты, драки в очередях за туалетной бумагой и сахаром-песком – ей сложно примерить на своё тогдашнее житьё-бытьё. Ни конфет, ни яблок семья Кудайкула в глаза никогда не видела.

Но вот приобретение первой и единственной головы КРС стало краеугольным камнем в становлении и укреплении персональной Независимости многодетной семьи. В семье завелось и молоко, и масло, и кефир, а это был уже малый, но достаток.

Новость о распаде СССР в семье даже и не обсуждали: об этом толковали лишь взрослые, детям лезть "в политику" было нельзя. Главный вопрос для Кудайкула был: "что теперь ДЕЛАТЬ?" Именно "делать": не "кто ВИНОВАТ?" или "что теперь БУДЕТ?". Вот этот первоначальный настрой на деланье и созидание и определил будущее всей его семьи.

В ту пору Кудайкул уже планировал возвращение на родную землю, к своим сородичам, сиргели. На чаепитии с сородичами он так объяснил своё решение: "не хочу, чтобы бай украл мою дочь, и она там, у соседей как келинка работала. Хочу, чтобы они все учились и нормально работали".

И это тоже была своеобразная битва местного масштаба за Независимость своих отпрысков – за их право выбирать своих спутников жизни по собственному усмотрению, за право утверждать своё собственное "я". В 91-й год, год "переворота", как его называет Айжан, семья переехала из чужого края на родную землю.

Потрясённые дети Кудайкула впервые услышали, что такой родной, казалось бы, Каратал – совсем им не родной, и им вот-вот предстоит встретиться со своим қара шанырақ, отчим домом. От того возвращения детвора ожидала многого, но ребята и не предполагали, что их встретят просто четыре стены. Так что первое время укрываться приходилось просто звёздным небом.

Айжан заливисто и заразительно смеётся, вспоминая, как всей семьёй ночами рассматривали усыпанный россыпью серебра небосвод. Дом Кудайкул возводил на отшибе Коныр-Тобе, на самом взгорье, всего километр – и уже вот тебе мазары начинаются. Страшновато. Однако, заняв господствующую высоту, семейство получило уникальную возможность в деталях рассматривать сверху жизнь всего посёлка, раскинувшегося внизу. И считать самолёты, парящие в небесах. В этом краю авиадиспетчеры как по заказу проложили воздушный эшелон: туда-сюда то и дело над головами Кудайкула с супругой и чадами сновали лайнеры, перемигиваясь красными бортовыми огнями.

В поселке Коныр-Тобе Сарыагашского же района похоронены родители Кудайкула, это – всё равно что родовое имение для русского помещика во время оно. 300 домов здесь населяли только сиргели: близость родни гарантировала, что похищения невесты удастся избежать. Ведь древнее требование блюсти своё шежіре, знать наперечёт своих предков (Жеті Ата) и избегать браков с роднёй казахи берегут свято. Кудайкул обошёл местных аксакалов, щепетильно, за разговорами точно восстановил своё родовое древо…

Корифей сундета

Однако возвращение не прошло без сучка и задоринки: теперь уже местные не принимали его за своего и как-то даже попытались отмутузить Кудайкула. То была схватка главы семьи за очередную свою Независимость: право на самоопределение Раб Божий отстоял. Проверку прочности кровных уз с Атамекен выдержал достойно. После той обидной потасовки старики пришли к Кудайкулу с извинениями, словом, замирились.

Верблюдов, правда, пришлось после переезда продать: на новом месте они с коровой не ужились. Характерами не сошлись.

Работу фельдшера Кудайкул продолжал уже на два посёлка – верхом на своём мотоцикле объезжал и Каратал, и Коныр-Тобе. Самый пик сезона приходился на август: перед началом учебного года вся округа старалась провести обряд обрезания (сүндет) для своих сорванцов. Кудайкул брал наперевес свой никелированный бикс, цилиндрическую ёмкость для медицинских инструментов, – и отправлялся делать пацанов настоящими мужчинами.

Окэшить тему сундета Кудайкул не рискнул: мол, нельзя, святое это дело, как деньги за это брать? Да и нужда уже отступила. Молоко-мясо в семье появилось, саманные кирпичи для своего дома делали сами: пять комнат, так что места хватило всем. На втором году независимости в родной дом провели газ и питьевую воду: чем тебе не рай на земле?

Школьная программа легко давалась старшему сыну Кудайкула, Нуралы. Особенно хорошо шли физика и математика. Отец это видел и освобождал того от хлопот по хозяйству. Ерлан же – напротив, был смекалист как раз в деле ухода за скотом. После 9-го класса он и вовсе распрощался со школой, попасть на студенческую скамью ему не довелось. Однако вырос достойным мужчиной, стал главой семьи, обзавёлся машиной, унаследовал қара шанырақ (отчий дом) в Коныр-Тобе. Изредка попрекает старших братьев-сестёр – то ли в шутку, то ли всерьёз – их высшим образованием. Мол, отец вас больше любил, чем меня.

В 1994 году Нуралы окончил школу. Наш Казахстан – независимый, ему нужны хорошие технические кадры для заводов, решил Кудайкул. И сына было решено отправить в один известный технический университет. О государственных грантах тогда речи ещё и не шло. А в вуз надо было попасть любой ценой. Ну, любой-не любой, конечно, – разумной, скажем так.

Кудайкул пораскинул мозгами и осуществил свою собственную смычку города с деревней. Секретарше в приёмной достался курт, кому-то из вузовской администрации – сельский наличный грант в размере 20 000 полновесных новорождённых тенге. Сумма весьма внушительная: за доллар просили тогда всего 45 профилей аль-Фараби.

Забегая чуть вперёд, скажу, что и в вузе Нуралы учился прилежно, с особенным удовольствием осваивал черчение: делал и за себя, и за друзей. Теперь первенец Кудайкула трудится в иностранной компании инженером. В Астане.

А в те 90-е годы небольшое хозяйство его отца стремительно таяло: зарплаты Кудайкул не видел уже давно, раз за разом отволакивал то одного, то другого барана на продажу. Ненасытный мегаполис высасывал из села последние соки, пока Кудайкул не отважился бить врага его же оружием и зайти большому городу в глубокий тыл. Перелом произошёл в тот момент, когда прозвучало волшебное слово.

Арахис. Тема десятилетия

Земляные орехи Кудайкул с семейством взялся выращивать для оптовиков местного, районного базара. Так зародился первый полноценный бизнес. Девчата пропалывали грядки, поливали, отец обеспечивал сбыт. Татешки, что перепродавали его товар в розницу, вовсю нахваливали поставщика. А Кудайкул внимательно оценивал "маркетинговые" приёмы на розничном рынке. Берёшь стакан с "горлом" пошире, дно набиваешь наполнителем, снаружи мотаешь изоленту, – чтобы неприметней было. Потом сыпешь сверху жареный арахис "с горкой".

Видимость удачной сделки сохраняется для обоих партнёров. Один уверен, что купил много арахиса, другой знает, что продал его совсем не так много, как казалось. Всё как классик прописал: согласие есть продукт при полном непротивлении сторон. Так и не углубившись в творение Дейла Карнеги и откровения лучезарных гуру, что спят и мечтают рассказать всем и каждому секреты миллионеров, Кудайкул оставил неблагодарный труд эскулапа. Он распрощался с Коныр-Тобе и отправился в Алма-Ату.

На пробу Кудайкул решил продать в розницу для начала мешок собственного арахиса. Линейку товаров раздвинули чёрные и белые семечки – для широты ассортимента. Словом, всё по науке.

Решиться на отъезд было очень непросто. Но беспомощно глядеть на стремительно тающее семейное благосостояние – ещё тяжелее. Семья поддержала. Соседи же не спешили пожелать ему "ақ жол!" Вслед Кудайкулу неслись многочисленные "ұят болады!" (стыдно, мол) единокровников, что видели в городской жизни лишь падение в бездонную пропасть соблазна и греха. Впрочем, сии метатели уятов потом всё же поспешили засвидетельствовать Кудайкулу свои почёт и уважение.

А тогда, в 90-х этот добросовестный сельский фельдшер, искусный сундет-мастер, ответственнейший отец многочисленного семейства, оставил своих, перебрался в столицу (тогда ещё), выбрал место побойчее и просто сел на асфальт.

Один.

В чужом городе.

Чтобы прокормить семью.

Столица. Взгляд снизу

В Алма-Ате вчерашний медработник первым делом освоил забеги на короткие дистанции с низкого старта. Одновременно он шлифовал дипломатические навыки по поиску компромиссов. Если физподготовка в непосредственных контактах с представителями местной власти не спасала, Кудайкул переходил ко второму варианту. Третий вариант, когда после задержания отбирали всё: и деньги, и арахис, и семечки, – был просто маленькой катастрофой.

Тогда-то в нём на глубоком, подсознательном уровне поселился страх: милицию-полицию он стал бояться до дрожи и так трясся при появлении человека в форме до конца своей жизни. Хорошо, хоть не били, всё же уважали возраст. Нащупывая путь к сердцу и кошельку своего небогатого потребителя, новоявленный бизнесмен волей-неволей изучил ещё и искусство оценки рисков.

Раз в месяц Кудайкул возвращался в Коныр-Тобе за двумя мешками арахиса. Выращенного семьёй уже не хватало. Докупали на стороне и жарили. Боролись за привлекательный товарный вид изо всех сил. Например, чёрные точки на скорлупе после обжарки значительно удешевляли конечный продукт на выходе. Серия замысловатых экспериментов у казана увенчалась успехом

"Это был вообще адский труд, – вспоминает сегодня Айжан. – Весь дом в пыли, в саже. Нос забит. Стали сыпать на дно казана песок, чтобы не пригорал арахис. Теперь жарился красиво, хорошо, без чёрных точек. Часть скота удалось тогда сохранить."

Из финансовой пропасти удалось выбраться. В доме завелись наличные, а Айжан понравилось ремесло бухгалтера. С позволения отца она взялась за подсчёт доходов и с наслаждением вдыхала разнообразные ароматы купюр. Та пахнет духами, эта – свежим мясом, вон та – лекарствами. С появлением национальной валюты Айжан изучила все банкноты внимательнейшим образом и принялась коллекционировать портреты акына Суюнбая на зеленоватой "трёшке". За успехи в деле обжарки арахиса ей досталась красивая куртка, сапоги и – особый шик по тем временам – офицерская сумка-планшет.

Ещё в пору своей юности Айжан под настроение упросила отца дать ей пересчитать выручку. Ароматы купюр, побывавших в разных руках, открывали ей окно в новый, неведомый мир. / Фото Руслана Минулина

Но на долю оставшейся в Коныр-Тобе семьи выпадали суровые испытания. Фактически она оказалась обезглавлена: ни отца, ни старшего сына. Однажды младшего сына отправили пасти баранов – и едва не потеряли. Заснул в кустах от усталости пацан и чуть сестрёнок своих и маму до инфаркта не довёл.

Раздвигая горизонты от арахиса к укропу

Кудайкул вглядывался в огни большого города и делал весьма невесёлые выводы. В подземных переходах, на толкучках он вдоволь насмотрелся измочаленных сельских девушек, которые от безысходности ли, по недомыслию ли пустились во все тяжкие и потеряли тут и стыд, и лицо, и здоровье. А ведь ему самому предстояло вот уже на следующий год решать судьбу своей дочери Айжан, что готовилась получить аттестат о среднем образовании.

Едва та завела разговор об Алма-Ате, отец как смог застращал её – буквально с ходу. Времена лихие, мол, бандиты прямо из поезда девушек выбрасывают – и не найдём тебя никогда. Нет. Пойдёшь на учёбу, – но у себя дома, неподалёку. В области сыскали педколледж, где учились в основном девушки. Отец по накатанной занёс кому надо (правда, уже не 20, а 30 тысяч тенге, – вспоминает Айжан). Однако финальный разговор с супругой обернулся скандалом: девочку нашу в интернат готовы взять, бесплатно, а тут – такие траты!.. Но переубедить мужа Сапаркуль-апа уже не смогла.

Освоив нишу арахиса и семечек, Кудайкул сделал следующий шаг. Он легализовался и взял патент. Бегать вприпрыжку с мешком на спине больше не пришлось. На рынке ему достался крошечный "пятачок" в полтора квадратных метра. Здесь он раскладывал укроп, петрушку, листья салата. Зимой прятал товар, уберегая его от холода, и громким голосом зазывалы привлекал клиентов: "В чемодане – зелень!" Чемодан стал эксклюзивной задумкой Кудайкула, – он особенно им дорожил.

В период мэрства Имангали Тасмагамбетова тот полулегальный рынок в алматинском микрорайоне "Коктем-1", слепленный из морских контейнеров, разогнали и разнесли прочь. К этому моменту семью свою Кудайкул понемногу начал перевозить в южную столицу. Семейство взяло в аренду обширное, стационарное пристанище, аппендиксом выросшее на боку у жилой пятиэтажки. С кондиционером, хранилищем и даже небольшим чуланчиком. Последний стал комнатой отдыха.

Развернулись, словом.

«Учение, знания – народу!» Фронтон колледжа ещё не обогатился цитатами из Посланий. / Фото из семейного архива Айжан.

Свежеиспечённый педагог, Айжан так и не взяла в руки указку и мел, но работать с аудиторией и журналы заполнять (для налоговой) ей теперь приходится регулярно. В 1998 году отец призвал её в семейный бизнес – на розничную продажу овощей и фруктов. В 2000-м году семейство Кудайкула осуществило мечту многих и многих: они купили себе квартиру в Алматы. Не новостройка, не апартаменты, но добротная старая пятиэтажка – чего ещё желать?

Семейный бизнес? Райское наслаждение…

Айжан знает запросы каждого своего постоянного покупателя. К этому надо вежливо, даже подобострастно отнестись и положить собственноручно лучший товар. Этот выбирать овощи предпочитает сам, ему лучше не мешать. А вот эта бабушка стащить норовит по мелочи, явно не от хорошей жизни. При её появлении Айжан отворачивается и не стыдит, конечно же, пенсионерку. Когда вот так отдаёшь, "на руку", – на самом деле получаешь, твердит Айжан.

"Всё, чего добились мы, – всё благодаря отцу. Из грязи – во всех смыслах – вытащил нас отец. На некоторых одноклассников я сейчас смотрю: натуральные алкаши. Как они своих детей поднимать будут? Я благодарна отцу, что он и сам не стал алкашом, и нас вытащил. Всегда была у него во главе – только работа, стройка, наша учёба, потом наши свадьбы. Отец нам говорил: "Вам повезло. Теперь все возможности есть для вас. С мешка на улице не торгуете и от полицейских не бегаете. Есть квартира, есть крыша над головой. Единственное, в чём прошу прощения, – не дал вам всем высшее образование", – у королевы свёклы и царицы фиников начинает дрожать голос. – Здесь – самый настоящий рай, если сравнить с тем, что было раньше."

Педколледж. Будущие учителя. Заливистая хохотушка Айжан – в центре. / Фото из семейного архива Айжан.

Хотя, сказать по правде, утверждённый Кудайкулом в интересах покупателя режим и порядок выдержит далеко не всякий обитатель Эдема. В три ночи минивэн выезжает отсюда на оптовый рынок "Алтын-Орда", что под Алматы. Набрать надо успеть лучшее и самое свежее. Картофель и ананасы, мёд и зелень, паприку-светофор и яблоки, сухофрукты и капусту, плюс по сезону – мандарины, хурму, апельсины... Покорно и не спеша, словно заведённые, изо дня в день, из года в год, при любой погоде мужики отправляются в путь. К 10 утра возвращаются. Здесь их поджидает женская половина. В 11 витрина полностью обновлена, аккуратно выложена красивыми пирамидками и пестрит от ярких красок. За прилавком трудится вся семья. Сапаркуль-апа сменяет Маржан, ей на смену спешит Айжан. Тот, кто дома, снаряжает и провожает детей в школу. Лавка закрывается в 23 часа, а то и ближе к полуночи.

Верный Ford отправляется за свежей партией товара в три ночи, чтобы к 10 утра свежая зелень уже радовала глаз. / Фото Руслана Минулина

Однажды вкусив Независимости…

Я перед прощанием спросил у Айжан про её сокровенную мечту.

Оказывается, в школе она очень уверенно освоила немецкий язык и мечтала стать переводчиком при Президенте Нурсултане Назарбаеве. Буквально во сне видела себя рядом с главой государства.

Но отцу было виднее. И точка.

Айжан, вспоминая тот важнейший день в своей биографии, когда за неё решили её будущее, так взволнованно делится своими переживаниями, будто это было только вчера. Хотя историческому повороту вот уже около четверти века: "Оказывается, отец уже тогда хотел, чтобы я ему помогала ему. Я такая наивная была. Сейчас молодёжь уже прямо своё мнение говорит: "Нет, я так не хочу. Я вот такую себе цель поставила." И это меня радует!"

Очень символично, что построив и отвоевав своё собственное понимание Независимости, Кудайкул передал построенное в руки самой успешной своей наследницы. И вот тут-то выяснилось, что у неё, в свою очередь, представления о необходимой степени свободы оказались ещё шире, чем у отца. Нет у Независимости ни конца, ни края: и в Зависимость нашего человека уже не загонишь. Как ни тужься.