Ярослав Голышкин – павлодарский журналист, редактор газеты "Версия". В 2015 году был осуждён на восемь лет лишения свободы за вымогательство и вовлечение несовершеннолетнего в совершение особо тяжкого преступления.

Ярослав Голышкин занимался журналистским расследованием дела об изнасиловании в резиденции тогдашнего акима Павлодарской области Каната Бозумбаева. Редактору газеты "Версия" удалось записать на видео интервью с потерпевшей. Этой записью и шантажировали акима. Девушка якобы обвиняла в случившемся сына акима и его друга.

Прокуратура области факт изнасилования подтвердила, однако отметила, что сын Каната Бозумбаева проходил по делу свидетелем. Дело закрыли за примирением сторон. История с вымогательством, напротив, получила своё продолжение, в результате которого на скамью подсудимых попали:

  • журналист Ярослав Голышкин;
  • заместитель акима Павлодарского района Аскар Бахралинов;
  • сотрудник полиции Фархад Алиясов;
  • предприниматель Нуржан Сулейменов.

Согласно материалам дела они вымогали у Каната Бозумбаева 500 тысяч долларов за неразглашение интервью об изнасиловании.

Суд проходил в закрытом режиме. Подсудимых признали виновными и приговорили:

  • Ярослава Голышкина – к 8 годам лишения свободы;
  • Аскара Бахралинова – к 10 годам лишения свободы;
  • Фархада Алиясова – 3,5 годам лишения свободы;
  • Нуржана Сулейменова – к 7 годам ограничения свободы.

В августе 2019 года в канун праздника Курбан-айт глава государства Касым-Жомарт Токаев помиловал Ярослава Голышкина. Лишение свободы заменили на штраф – почти 900 тысяч тенге.

Мы встретились с Ярославом Голышкиным во время обучения в школе журналистских расследований в Алматы. Журналист согласился дать своё первое интервью после освобождения.

Ничего я не умею так хорошо делать, как быть журналистом

– Ярослав, в первую очередь как коллега поздравляю с возвращением в строй. Вы приехали в Алматы для обучения в школе журналистики расследований, при этом сами оказались в неприятной истории из-за расследования. Вы хотите продолжить этим заниматься?

– Год прошёл с момента моего освобождения, я ещё ни одного материала не написал. Ничего под моей фамилией не вышло в печать. Я отдыхал, собирался с мыслями. После освобождения у меня был список дел, которыми я хотел заняться. Всё, о чём я мечтал, воплотил в первую пару месяцев после освобождения. На море ездил, например. Думаю, уже пора возвращаться в профессию. Да, я буду работать журналистом. Ничего я не умею так хорошо делать, как быть журналистом.

– Вопрос, который вам может не понравиться, но он интересует всех, кто следил за вашим делом. В суде вы отказывались от предъявленных обвинений, но подали прошение о помиловании, признавая вину?

– В прошении о помиловании не было условия, что мне нужно обязательно признать вину. Возникла ситуация: мне сказали, что я могу написать прошение на имя Президента о помиловании. Я указал, что многое пережил, осознал, каялся. Написал, что тот срок, который я отбыл, для меня уже стал наказанием, причём не только для меня – в первую очередь для моих близких. Моё обращение было искренним, но тогда я не думал, что меня помилуют. За эти годы я писал кучу заявлений, прошений и так далее, в том числе по пересмотру уголовного дела.

Я искренне благодарен тому человеку, который к этому причастен, я точно не знаю, кто помог. Наверное, это был какой-то человек, кто-то ведь должен был сообщить Президенту обо мне. Хотя, возможно, это личная инициатива Касым-Жомарта Кемелевича. Кто бы ни был, я искренне благодарен. Президенту я так и написал, что если он помилует меня, то никогда не пожалеет. Я не заставлю его усомниться в себе.

До моего случая помилование было редкостью

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы узнали о том, что Президент помиловал вас?

– Моё письмо рассматривалось около двух недель. Потом меня вызвали к руководству учреждения, попросили присесть и поздравили. Объявили, что Президент помиловал меня. Первая моя реакция: я не поверил – думал, шутка. Я хотел убедиться в этом, посмотреть документ. Мне было запрещено говорить кому-либо эту новость. Осуждённым объявили, что меня по очередному этапу отправляют.

Я собрал вещи, мне выдали документы, прошёл медицинское освидетельствование. Руководство учреждения вызвало отца. Ему сообщили лишь, что нужно срочно приехать – есть хорошая новость. Когда он стоял на посту, сотрудник на входе позвонил и спросил: "Впускать отца или пусть ждёт, когда сын выйдет?" Папа, конечно, не понял, что значит "сын выйдет". Ему там и сказали, что меня освобождают.

Когда мы ехали домой, папа сказал маме по телефону, что возвращается не один – везёт меня домой. Это было самое знаменательное событие в моей семье за долгое время.

Читайте также: Помилование от президента: кого и почему могут освободить от уголовного наказания в РК?

Позже, когда в суде рассматривалась замена неотбытой части наказания на штраф, я видел начальника учреждения. Он мне сказал, что в лагере теперь все пишут прошение о помиловании, массово. До моего случая, насколько я знаю, помилование было редкостью.

На его месте я бы поступил так же

– Общаетесь ли вы с фигурантами уголовного дела? Например, с семьёй экс-замакима Павлодарского района Аскара Бахралинова, которого сначала обвинили в лжетерроризме, а затем в соучастии в вымогательстве денег? Вам известно о нём самом что-нибудь?

– У меня нормальные отношения с Аскаром Бахралиновым. Насколько я знаю, вначале ему было тяжело. Что сейчас с ним, я не знаю. Аскар – человек, с которым мы многое пережили. В этом деле он был в стороне, особняком. В эту ситуацию он был втянут принудительно. Его сделали участником ситуации. У меня не было с ним какого-то дела, на которое мы вместе пошли, поэтому у меня к нему претензий нет.

Ни с кем из фигурантов уголовного дела ни во время отбытия наказания, ни сейчас я не общаюсь. Мне неинтересно, что с ними, где они.

Я считаю, что наши отношения, допустим, с Канатом Алдабергеновичем (Бозумбаевым, экс-акимом Павлодарской области. – Авт.), закончились. И полагаю, что взаимных претензий быть не должно. Он оказался в такой ситуации, что, возможно, на его месте я бы так же поступил – подал заявление в органы.

Читайте также: Сын Бозумбаева проходил по делу об изнасиловании свидетелем – прокурор области

У меня есть претензии к людям, которые меняли показания в суде, во время следствия. Но сейчас я хочу забыть об этой истории.

Мне не стыдно за то, что со мной происходило

– Ваши читатели – жители Павлодара. Сейчас вы встречаете их в городе. Как они реагируют на вас?

– В первое время люди на улице подходили. Выражали сочувствие, радовались, говорили, что переживали за меня, рады, что закончилось всё. В основном это люди старшего поколения. В редакцию приходили подписчики, чтобы меня увидеть.

Я смущаюсь, когда люди подходят, интерес к моей персоне слишком большой. Я не привык к повышенному вниманию – оно меня смущает. Мне приятно слышать, но я не люблю комплименты, похвалы. Привык больше к тому, что ругают – это больше стимулирует. Журналистов, в принципе, чаще ругают, а последние четыре года меня вовсе...

Мне не стыдно за то, что со мной происходило – я не стесняюсь. Я больше смущаюсь, когда люди подходят и говорят "Ой, балам...".

– Во время суда в 2015 году коллеги разделились на два лагеря: были те, кто поддерживал вас, и те, кто поверил в вашу виновность. Как вы к этому относитесь?

– С теми, кто меня поддерживал, я продолжаю дружить. Были те, с кем я был в деловых отношениях, но после этого дела они пропали, потому что усомнились. Плюс вмешались некоторые силы, которые рассорили меня с коллегами. Чтобы некоторые были против меня, журналистам что-то показывали, дискредитировали меня. В связи с этим с некоторыми людьми мы разошлись. Отчасти я жалею, что потерял эти связи, но в последнее время мне стало сложнее сходиться с людьми и гораздо легче расходиться.

Некоторые друзья-журналисты навещали меня в местах лишения свободы. Они заботливо не использовали разрешённые мне свидания, оставляли для семьи. Вместо этого в качестве журналистов они приходили ко мне на различные мероприятия, которые проводило учреждение, в том числе День открытых дверей. Я так виделся с ними.

Отчасти считаю себя политзаключённым

– Фонд защиты свободы слова "Адил соз" заявил, что задержание связано с выполнением вами профессиональных обязанностей. В 2018 году казахстанские правозащитники включили вас в список политзаключённых. Вы считаете себя политзаключённым?

– Отчасти считаю себя политзаключённым. Я считаю, что у этого приговора всё-таки были некоторые политические мотивы. Наказание было несправедливым. Определённая вина у меня есть, но не в том, за что меня осудили. Я виноват, что не разбирался в людях, конечно, за это не сажают.

Говорят, что наказания без вины не бывает. В местах лишения свободы есть такая теория, что если человека осудили – значит, было за что, за что-то должен был понести наказание. За что мне такое наказание – пока я не знаю ответа на этот вопрос.

Я стал больше верить в предопределение, стал фаталистом. Раньше я верил, что мы можем всё изменить сами, сейчас чаще склоняюсь к тому, что судьба предопределена.

Новый Ярослав теперь больше похож на оперативника

– Ярослав Голышкин до 2015 года и Ярослав Голышкин после 2015 года – это разные люди? Чем они отличаются?

– Да, это разные люди. Я нынешний стал злее, в том числе к людям, хитрее, жёстче, осторожнее. Я легче расстаюсь с людьми. Если наши пути расходятся, то, значит, так нужно.

Это были не самые лучшие годы в моей жизни. Они стали для меня серьёзным уроком, экзаменом, который я выдержал и сдал. Но я не хочу повторов и воспоминаний. Забыть это, конечно, невозможно, только если какая-то деменция случится. Я не хочу, чтобы это надо мной довлело.

Мне сны снятся, в основном кошмары, будто я вернулся в места лишения свободы. Говорю: "Меня же помиловали!", а мне говорят, что ошиблись. Это реально кошмар. Сейчас отпустило.

– Не думаете ли написать книгу или мемуары, в которой расскажете вашу правду о тех событиях и годах, проведённых в заключении?

– Нет, мысли такой нет, но предложение такое поступило. Есть люди, которые предлагают мне написать, как всё было на самом деле, что происходило. Я не хочу. Я, наоборот, хочу забыть эту историю. Пройдёт время, и людям это будет неинтересно. Материалы дела закрыты, фигуранты дела живут в нашей стране. Зачем? Может быть, на старости лет, если кому-то это будет интересно, я подумаю...

В учреждении один из сотрудников мне сказал, что работа оперативника и журналиста очень похожи. Разница лишь в том, что оперативник узнаёт информацию и сохраняет её в секрете, а журналисты узнают и всему миру об этом хотят поведать. Так вот, новый Ярослав теперь больше похож на оперативника.

– Была ли мысль бросить журналистику? Разочаровались ли в профессии?

– В профессии я не разочаровался. Желание писать есть, оно не пропало, напротив, я его в себе культивирую. История с лишением свободы закалила меня, лишила каких-то страхов.

В местах лишения свободы были пограничники, которые отбывали наказание. Помню, они говорили про меня: "Когда его освободят, его уже ничем не напугать, не остановить, только убить" (смеётся). Это шутка, конечно. К работе обязательно вернусь.

– Что вы посоветуете коллегам, которые занимаются журналистикой расследований?

– В первую очередь думать о собственной безопасности, а вообще, если работать, то делать это хорошо или не заниматься вовсе. Если есть желание, то человек всё хорошо сделает. Если плохо делает – значит, нет желания, а если нет желания – зачем этим заниматься?