Писать о потустороннем, мистическом и страшном, наверное, может не каждый. А вот если вы родились неподалёку от замка Дракулы, живете рядом с Лысой горой, а в вашей стране произошла оранжевая революция – тут сам бог велел, потому что реальность куда страшнее выдуманной сказки, а писательское ремесло – неплохая попытка отрешиться от войны, на которой сложно отличить правых от виноватых.

– Сергей, прежде всего хочется отделить вас от коллеги – Василия Головачёва, тоже писателя, пишущего в жанре фантастики. Но ведь вас наверняка не только путают, но и причисляют к родственникам. Вы и Василий – братья или нет?

– Почему бы и нет? Ведь он всего лишь на девять лет меня старше! Хотелось бы мне иметь такого брата. Были бы мы тогда, как Стругацкие! Но если серьёзно, то мы – просто однофамильцы. Головачёвы ведь довольно распространённая литературная фамилия. Такая же, как Толстые и Некрасовы, не говоря уже про многочисленных Ивановых и Никитиных. И честно говоря, нас часто путают. Нередко на презентациях или в частных беседах многие признаются, что читали кучу моих книжек. А потом выясняется, что вовсе не моих. Ну как можно создать себе имя в литературе, когда оно давно уже занято другим? Заходишь в книжный магазин, а там целые полки с известной фамилией.

Недавно на мою "Лысую Гору" отзыв пришёл, что якобы она написана "негром", пишущим под брендом Василия Головачёва. Ведь корифей российской фантастики написал уже больше 80 книг тиражом более 20 миллионов экземпляров, и многим кажется, что на него работают "негры". Кое-кто также упрекает меня, что я сознательно ввожу читателей в заблуждение, прикрываясь знаменитой фамилией, а мог бы псевдоним себе взять, тем более что пишем мы в смежных жанрах. Ну что тут сказать? Я так и делал вначале. Первые мои книги были опубликованы под псевдонимами. Но потом я понял, что космос, откуда приходят мысли и откровение, отзывается лишь на то имя, которое записано в паспорте, а не выдумано мной. Поэтому я и решил вернуться к своей настоящей фамилии, о чём сейчас ничуть не жалею.

– Если верить вашей биографии, то вся она связана с мистическими местами: родились вы недалеко от замка графа Дракулы, живете вблизи Лысой горы. Не это ли побудило вас на творчество в жанре мистики и ужасов?

– Несомненно. Время и место рождения непостижимым образом накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Неслучайно так важно оно при составлении персонального гороскопа. Да и последующие места проживания очень сильно влияют на судьбу. Поскольку отец мой был военный, служить ему пришлось вначале в Румынии в местечке Брашове неподалёку от замка графа Дракулы, а затем в Германии, рядом со знаменитой лысой горой Брокен, куда на ежегодный шабаш слетаются ведьмы и черти со всей Европы. Разглядывая на карте Google Earth место своего рождения (город Арад в Румынии), я с изумлением обнаружил в центре его фрактальную крепость в форме звезды. Считается, что фракталы аккумулируют энергию из Вселенной и являются местом силы. А теперь представьте, что подобная крепость находится также и на Лысой горе, возле которой я сейчас живу. Видимо, поэтому меня всегда привлекало всё таинственное и непознанное, всё мистическое и потустороннее, что и отразилось впоследствии в моих книгах, в которых Бог и Сатана становятся главными действующими лицами, вершащими ныне страшный суд.

– Как же так получается, что не уродила наша земля ни одного достойного корифея этого жанра, который бы гремел на весь мир, как Стивен Кинг, Дин Кунц, Роберт МакКаммон? Вроде бы и мифология славянских народов богата на всякую нечисть, а читать мы предпочитаем западных авторов. Почему?

– Да, действительно, таких фантастически плодовитых писателей и королей хоррора, как Стивен Кинг, Дин Кунц и Роберт МакКаммон, у нас нет. Да и сам жанр у нас как-то не прижился. Почему-то не приживаются американские ужасы на славянской почве. Хотя начало, заложенное Гоголем, было многообещающим: "Вий" и "Майская ночь" до сих пор остаются непревзойдёнными образцами мистики. Но дальнейшего развития в России литература ужасов почему-то не получила. Наступившая затем эра соцреализма почти полностью исключила сверхъестественное из арсенала литературных средств, и первые нарушения этого запрета относятся уже к 1960-м годам, когда канон начал размываться. Тогда же был впервые опубликован "Мастер и Маргарита" Михаила Булгакова. После кратковременного бума в начале 90-х популярность мистической литературы резко пошла на спад. Попытки создать серии российской мистики – "Армагеддон", "Азбука-триллер", "Мистический детектив" – попросту провалились. Бо́льшая часть того, что написано российскими авторами в мистическом жанре, издаётся сейчас под маркой детектива или фантастики. Наиболее известны "Дозоры" Сергея Лукьяненко, цикл "Запрещённая реальность" Василия Головачёва и серия "Апокалипсис Welcome" Георгия Зотова. Но в последнее время популярность русскоязычного хоррора вновь стала возрастать. Литературное общество авторов мистики и хоррора "Тьма", к которому я имею честь принадлежать, начало даже выпускать – и довольно успешно – целую серию книг под общим названием "Самая страшная книга".

– Не кажется ли вам, что мы весьма поверхностно знаем наш фольклор, оттого у молодёжи нет интереса к лешим и водяным, а вот эльфы и гоблины, воспетые Толкином, прочно вошли в нашу жизнь?

– Мне кажется, что как только в кикимор, леших и водяных будет вложено столько же денег, сколько их было вложено в кинематографических эльфов, орков и гоблинов, то они точно так же прочно войдут в нашу жизнь. Только реальное воплощение их на экране пробудит к ним интерес у молодёжи.

– Если опять же обращаться к мифологии, черта "хороших" и "плохих" была всегда достаточно чёткой, разве что Баба-яга металась от помощницы доброго молодца до его злейшего врага. Но вот, скажем, с упырями славяне никогда не дружили. Стефани Майер же написала целую сагу "Сумерки" о любви вампира и обычной девушки, согласившейся ради любимого умереть. Что это: спекуляция, попытка романтизировать мертвеца или просто грамотный пиар-ход?

– Вампирские саги не появились у нас по одной простой причине: не было в нашей истории таких реальных персонажей, как Влад Цепеш по прозвищу Дракула. А поскольку православные священники, в отличие от католических, не практиковали изгнание бесов, то и дьявольщина, заполонившая западную литературу, также обошла нас стороной. "Сумерки" Стефани Майер, равно как и "Гарри Поттер" Джоан Роулинг, потому и стали такими популярными, что удачно легли в традицию западной мистической культуры. Неслучайно один из героев "Лысой Горы" – безумный инквизитор, у которого есть реальный прообраз, был задержан блюстителями порядка за то, что прилюдно сжигал на костре на центральной площади многочисленные детские книжки о драконах и ящерах, полное собрание сочинений об очкастом мальчике-маге, а также знаменитую сумеречную сагу о волке-оборотне и вампире-вегетарианце. "Люди! – кричал он прохожим. – Чему могут научить вас эти книги про драконов, вампиров и оборотней? Только одному! Человечество готовят к приходу антихриста! Да сгорят они в адском пламени!"

– Ещё один вытекающий из этого вопрос – отсутствие достойных фильмов в жанре мистики и ужасов. Вроде бы снимали у нас и "Пиковую даму", и "Маршрут построен", сейчас вот "Невеста" вышла, но всё это было нечто серенькое, безликое, с хилыми "буу-эффектами". Последний более-менее достойный фильм – "Вий", где от Гоголя почти ничего не осталось. На ваш взгляд, почему у нас не умеют снимать фильмы ужасов?

– Производство фильмов ужасов – это целая индустрия, которая у нас, в отличие от Голливуда, совершенно не развита. Что же касается последнего фильма "Вий", то он произвёл на меня громадное впечатление. Я смотрел его много раз и с удовольствием посмотрю ещё раз. Особенно впечатлила сцена превращения одного казака в безголовое чудовище, которому отрубленная голова показывает, в какую сторону ему идти.

– Что страшнее: жизнь или роман ужасов?

– Если не читать газет, не включать интернет и не смотреть телевизор, то жизнь сразу же покажется прекрасной и удивительной. Жизнь сама по себе не страшна, её делают такой средства массовой информации. Именно оттуда смотрит на нас всевидящее око антихриста. Что же касается романов ужасов, то они ведь и создаются только с одной целью – наводить ужас на читателя и щекотать ему нервы. Но при этом читатель хоть сознаёт, что ужастики, в отличие от СМИ, – это выдумки. Лысая Гора, которую я описал в своём романе, вполне реальное место. Её посещает много народу. Но я настолько демонизировал Лысую Гору, заселив её полчищами всевозможных чудовищ, что многие мои читатели, много раз бывавшие там, признаются мне, что теперь боятся к ней даже подойти близко, впрочем, как и сам автор тоже.

– Не могу не коснуться происходящего сейчас на Украине, где вы работаете и живете. Оставив политические лозунги и выяснения, кто за кого, хочу спросить: как изменилась конкретно ваша жизнь после Майдана? Я имею в виду быт: питание, коммунальные услуги, транспорт, поскольку, как бы там ни было, писателю тоже нужно кормить семью.

– Любая революция, какими бы благородными целями она не прикрывалась, несёт в себе разрушение – отторжение старого и созидание нового. Одним она приносит радость и воодушевление, другим – горе и страдания. Для пенсионеров и обездоленных обыденная жизнь после Майдана явно ухудшилась – при возросших многократно ценах на коммуналку и питание. Не говоря уже о беженцах, лишившихся жилья. Писателю сейчас, чтобы хоть как-то прожить, нужно искать подработку. И желательно не одну. Не забывая при этом ещё и писать.

– Ещё один немаловажный вопрос – издание книг. Где сейчас печатаетесь вы: в России или всё-таки на Украине? Насколько я знаю, на Украине, так же как и в Казахстане, с издательствами – беда. А с гонорарами – тем более.

– Про гонорары начинающему писателю давно уже пора забыть. Их платят только редким маститым авторам, которые давно уже зарекомендовали себя. Почти все издательства на Украине издают новых авторов только за их счёт. За редким исключением, когда книга награждается какой-нибудь премией. Первые свои книги я издавал за рубежом – на "Амазоне", в "Литрес" и на "Озоне". Практика "печати по требованию" позволяет приобретать их не только в электронном, но и в печатном виде, причём довольно дёшево. Вот только доставка их из России, Америки и Европы обходится очень дорого. Поэтому мне и приходится печататься сейчас в Украине. Благо я нашёл одно замечательное издательство в Киеве, которое издаёт книги на русском языке.

– В недавнем интервью главный редактор одного из ведущих издательств России рассказал о потерях на украинском рынке. Какую литературу теперь продают в украинских книжных? Тяжело ли вам пробиваться на российский рынок? Или же вы этого не делаете?

– Недавно украинский парламент принял закон о запрете на ввоз в Украину российской литературы. В результате доля русскоязычных книг в наших книжных магазинах существенно сократилась. Теперь на полках представлена преимущественно литература на украинском языке. Новые законы о языке предусматривают полную и окончательную украинизацию, при том, что половина населения Украины до сих пор говорит и читает на русском языке. Подобная политика загоняет русскоязычных авторов в своеобразное гетто, выбраться из которого будет довольно сложно.

– Хочется вспомнить казус с Бедросом Киркоровым, который выехал в составе агитбригады одного кандидата в президенты Украины, а на концерте дважды призвал голосовать за другого. И в связи с этим вопрос: нужно ли публичному человеку, особенно в такое трудное для страны время, открыто идти на баррикады? Ведь власть может смениться, а политики очень злопамятны, да и люди припомнят.

– Можно припомнить такое выражение: когда пушки грохочут, тогда музы молчат. Любое проявление своего мнения, отличное от мнения большинства, тут же и безоговорочно подавляется, как это случилось недавно с известным поэтом Александром Кабановым, которого пригрозили прилюдно избить. А в некоторых случаях носитель этого мнения физически устраняется, как это уже произошло с Олесем Бузиной и Павлом Шереметом.

– Писатели часто пророчат какие-то вещи, а писатели-фантасты – особенно. Сергей, когда, по-вашему, закончится война?

– Хотелось бы ответить, что скоро. Надеюсь, что боевые столкновения в скором будущем закончатся. Но вот война в умах, боюсь, прекратится не скоро.