Однако бдительность секьюрити обернулась в итоге небольшой комической сценкой. Ибо при ближайшем рассмотрении злоумышленниками оказались литературный редактор informburo.kz Александр Тонкопрядченко и актауский фотокорреспондент портала Анастасия Омельченко, а обойма с патронами к пистолету трансформировалась в... губную гармошку. Музыкальный инструмент при исследовании содержимого девической сумочки с помощью рентген-установки выглядел на экране один в один как магазин к "Макарову". Мы поржали...
Между тем, директор реакторного завода Геннадий Пугачёв отнёсся к этому инциденту серьёзнее, чем легкомысленные представители СМИ.
Впрочем, автор этих строк, ни на секунду не сомневаясь в нынешней неприступности физической защиты ТОО "МАЭК-Казатомпром", хранит, тем не менее, в памяти ошеломляющий эпизод лихих 1990-х, а в архиве – фотоснимок тех же времён. Тогда на моих глазах через проходную МАЭКа прошёл пьяный, как грязь, гражданин и, раскачиваясь, словно матрос при шторме, двинулся по направлению к зданию реактора. Причём проходившие мимо трезвые коллеги алкаша старательно обходили его, делая вид, что ничего такого чрезвычайного не происходит.
"Боже, – с ужасом подумал я тогда, – вот сейчас он доберётся до атомной печки и примется перевыполнять социалистический план по максимальному ускорению и без того очень быстрых нейтронов"...
Но алкаш прошёл мимо гигантского куба реакторного завода, проковылял ещё несколько десятков метров по направлению к ТЭЦ-2, потом свалился на асфальт около проволочной изгороди и безмятежно задремал. В каковом виде я его и заснял.
Геннадий Петрович помрачнел от моего краткого экскурса в не столь уж далёкое прошлое:
"Да это было тяжёлое время: хозяйственные неплатежи, разрыв наработанных экономических связей, многомесячные задержки зарплаты персоналу привели к катастрофическому оттоку лучших кадров, набору на комбинат новых, иногда случайных людей. Но даже в те дни физическая защита конкретно самого здания реактора продолжала оставаться высоконадёжной – ведь её кроме соответствующих национальных служб контролировали представители МАГАТЭ и иных компетентных организаций стран мирового сообщества.
К этим словам моего собеседника надо добавить, что с помощью одной мировой общественности спасти реактор "БН-350" от чудовищной перспективы пойти вразнос и превратиться из управляемой ядерной бомбы в неуправляемую, вряд ли бы удалось. Однако тогдашнее правительство РК в условиях жёсткого дефицита средств в казне приняло весьма своевременное решение: продать умирающего монополиста, в одиночку снабжающего всю Мангистаускую область водой, электроэнергией и теплом, какому-нибудь прибыльному госпредприятию, которое смогло бы вытащить атомный энергокомбинат из финансовой и экономической пропасти.
Покупателем была "назначена" национальная компания "Казатомпром".
Можно понять, ибо вместе с МАЭКом потенциальному покупателю предстояло приобрести и его долги – более восьми миллиардов тенге, из которых свыше половины следовало государственной казне. А также пять тысяч кубометров жидких и тысяч шесть тонн твёрдых радиоактивных отходов, оставшихся после двадцати с лишним лет работы реактора "БН-350". По два без малого куба "грязи" на нос каждого из работников этого предприятия.
Так или иначе, но в любом случае, населению Актау и области да и всей страны очень повезло, что энергокомбинат достался именно "Казатомпрому". Ибо вплотную приблизившийся крах предприятия, снабжающего весь регион питьевой водой, электроэнергией и теплом, а также содержащего в своём составе потенциальную ядерную бомбу, грозил неминучей гуманитарной и экологической катастрофой, причём в масштабах, выходящих далеко за пределы этих мест. Ведь все предыдущие реаниматоры комбината, и в частности, тогдашний министр энергетики РК Мухтар Аблязов, предлагали просто самоубийственные планы реабилитации комбината: расчленить в принципе неделимое предприятие, продав наиболее прибыльные его подразделения в частные руки, а заведомо убыточные – и конкретно, бездействующий к тому времени, но требующий огромных затрат на свою консервацию "БН", передав на баланс горкоммунхоза.
На пульте машинного зала по управлению технологическими процессами реактора "БН-350" есть одна кнопка. Ярко красного цвета, не потускневшего даже за четыре с лишним десятилетия. С лаконичной надписью – "БАЗ". Её нажатие включает команду – "Быстрая аварийная защита", при которой защитные графитовые стержни должны молниеносно сбрасываться в активную зону реактора, буде он вознамерится пойти вразнос и пригрозить всему миру ядерным апокалипсисом типа Чернобыльского. За сорок с лишним лет биографии "БН-350" на кнопку эту нажимали столь редко, что каждый, кому это довелось, числится в негласной элитной группе местных ходячих экспонатов.
Один из них – Юрий Александрович Кудинов, начальник смены и кандидат технических наук, работающий на МАЭКе с 1973 года, а в 1980-м побывавший в длительной командировке в Чернобыле, как раз на 4-м блоке тамошней АЭС, который потом рванул на весь мир.
– Скажите, вы использовали красную кнопку для предотвращения в Казахстане апокалипсиса типа Чернобыльского?
– Да нет, что вы, абсолютно ничего подобного. Просто когда мы выводили "БН" на рабочую мощность после плановой профилактической остановки, случился небольшой перекос по полю, и реактор начал слишком быстро разгоняться. Тогда я и сбросил защитные стержни. Потом оказалось, что это просто камеры измерительные были немного не так расположены. Дефект был устранён, и реактор перезапущен.
– Значит, никакой угрозы не было, и можно сказать, вы просто перестраховались?
– Ну, как сказать. В ядерной энергетике такого понятия как перестраховка не существует. Всякий шаг каждого члена персонала в любой штатной и особенно нештатной ситуации предусмотрен в технологическом регламенте, в соответствии с каковым необходимо действовать всей обслуге. В данном случае приборы сообщили об ускоренном разгоне реактора, и соответствующее лицо отреагировало включением аварийной защиты.
– Говорят, "БН-350" вообще-то был самозатухающим реактором, не способным пойти вразнос подобно чернобыльскому. Случались ли за время его работы какие-то серьёзные аварии?
– "БН" и впрямь очень надёжная машина, намного опередившая своё время. Его ещё 40 с лишним лет назад именовали реактором нового поколения, а сейчас строящиеся печи такого типа числят уже в четвёртом поколении. За всё время его работы никаких аварий с выходом радиации за пределы защитного контура не было. Если не считать небольшую утечку из трубопровода жидкометаллического теплоносителя, тут же собранного средствами спецуловления и загруженного назад, в систему. В этом реакторе вообще очень хорошие отрицательные связи, и чтобы он пошёл вразнос, надо очень постараться и нарушить буквально все положения техрегламента.
Что ж, против таковых "старателей" имеется так называемая защита от дурака, которую в современных условиях правильнее назвать защитой от террориста.
Кстати, в предыдущий мой визит на "БН-350", лет около 20 тому назад, меня лично к красной кнопке и близко не допускали. А так хотелось на неё нажать. В этот же раз я проделал сию запрещённую прежде операцию раза три. Причём не тайком, а с разрешения сопровождающего лица. Конечно, реактор ведь давным-давно не работает, печка пуста, и идти вразнос актаускому атомному котлу не с чего. Всё топливо из него было выгружено и затарено в специальные контейнеры. Затем 2800 сборок с насыщенными до предела оружейным плутонием топливными таблетками при большом стечении мировой ядерно-научной общественности были помещены на временное хранение в огромный резервуар с морской водой, расположенный на территории здания реактора и армированный со всех сторон бронированными плитами.
После чего все входные люки были опечатаны представителями МАГАТЭ, международной организации по контролю за безопасностью ядерных технологий. Десять лет протомился под водой этот оружейный плутоний – основное сырьё для изготовления, в том числе, нейтронных бомб и так называемых управляемых реакторов ядерных электростанций, – выжидая, пока на Ульбинском заводе в Усть-Каменогорске будет приготовлена специальная площадка для его хранения. В итоге именно туда этот опасный груз и был отправлен. Тем самым "БН-350" был полностью приведён в ядерно-безопасное состояние.
Надо сказать, вместе с тем значительно понизилась и радиационная опасность актауского атомного котла. Мы с нашим местным фотокором Анастасией Омельченко побывали на самой верхушке ядерной печки и, сунув в открытый люк индивидуальные дозиметры, что выдали нам в кабинете директора реакторного завода, убедились лично: фон на входе в котёл – в пределах допустимой нормы. Правда, что творится в глубине давно потухшей печки – чёрт его знает. Наверное, там не одна тысяча рентген.
Впрочем, у команды ликвидаторов потушенного реактора на быстрых нейтронах следующей по важности задачей после вывоза плутония стало решение проблемы утилизации и радиационного обезвреживания огромного количества так называемого жидкометаллического теплоносителя, охлаждавшего стенки ядерного котла.
Из первого и второго контура охлаждения реактора была откачана почти тысяча кубов жидкого натрия. Натр был очищен от радиации, каковой под завязку нахватался за 25 лет от стенок ядерной печки на быстрых нейтронах, и загружен в специальные емкости. Также на временное хранение.
Надо сказать, что, начав работы по выводу “БН” из эксплуатации много позже, к примеру, чем взялись за консервацию своего такого же “PFR-250” англичане в Северной Шотландии, мы в итоге здорово их опередили. Они только топливо из активной зоны выгружали шесть лет. А наши специалисты управились с этой операцией за девять месяцев. Правда, разборки с жидким натрием несколько затянулись по сравнению с первоначально намеченными сроками по причине отсутствия в мире прецедента подобных манипуляций со столь гигантскими объёмами этого металла. Но всё же в итоге наши спецы создали для этих целей просто уникальную машину. Управляемая оператором, находившимся за сотни метров от зоны воздействия, эта установка просверлила отверстие в стенке защитного контура и отсосала сотни кубометров жидкого металла в толстостенные стальные танки. Причем, операция дренирования проходила на глубине в несколько десятков метров, при запредельно высоких температурах.
В предыдущий мой визит директор реакторного завода Геннадий Пугачёв показал мне на ладони некий небольшой экспонат, формой и размером, напоминающий кубик Рубика.
"Эта штука - так называемый геокамень, преобразованный в лабораторных условиях из высокорадиоактивного жидкометаллического натра сначала в щёлочь, а затем в твёрдую субстанцию, – сказал он. – В такое состояние будет в дальнейшем переведён весь теплоноситель, откачанный из контура охлаждения реактора. Для дезактивации и приведения натрия в безопасное состояние на территории Мангистауского атомного энергокомбината за счёт средств республиканского бюджета и денег зарубежных доноров (в частности, США и Японии) создаётся специальная технологическая цепочка из двух заводов, из которых один уже построен. Первый завод трансформирует натр в щёлочь, второй – преобразует её в камень. После чего эти отходы будут вывезены для долговременного хранения на спецплощадку, которую тоже ещё предстоит построить.
Со времени этой нашей беседы прошло почти два десятилетия. И что же, процесс утилизации смертельно опасного теплоносителя, превращения его в гораздо менее радиоактивный камень, а также вывоза этих отходов и захоронения их в специальном могильнике до сих пор не завершён. Тормознулись на стадии перевода щёлочи в камень. Из-за остановки дальнейшего финансирования программы донорами, вызванной кризисом 2008 года, второй завод так до сих пор и не построен. Так что гигантские (в разы большие, чем количество теплоносителя, имевшегося до его ощелачивания) объёмы этой ещё весьма радиоактивной жидкой субстанции до сих пор хранятся в специальных танках на территории МАЭКа. Плюс ещё более колоссальное количество средне- и слаборадиоактивных отходов. Да уж, террористам и впрямь есть что взрывать даже на бездействующем ядерном блоке.
И пока нет полной ясности, как, где и на какие средства будет утилизироваться и захораниваться эта радиоактивная грязь. По самым приблизительным первоначальным прикидкам, стоимость всего комплекса работ по ликвидации “БН-350”, созданного в 1973 году советской военной машиной, главным образом, для получения оружейного плутония, составит не менее 300 миллионов долларов. Если учесть, что 40 из них уже потрачены, а до полной рекультивации площадки бывшей атомной станции в Актау ещё дистанция огромного размера – длиной лет в 50, можно предположить, что затраты могут оказаться гораздо выше.
Нынче, когда в Правительстве РК практически уже решён вопрос о дальнейшем развитии ядерной энергетики в стране и сооружении новых атомных станций, не грех, наконец, тщательно подсчитать: стоит ли овчинка выделки. Чего больше, к примеру, принёс людям в итоге ушедший нынче на пенсию “БН-350” – доходов или убытков? Мнение директора реакторного завода Геннадия Пугачёва, не очень-то жалующего “зелёных” противников ядерной энергетики, однозначно: доходов от работы реактора было значительно больше, чем потянут затраты на консервацию установки. Зато у его оппонентов совершенно противоположное мнение. Правда, и то, и другое пока не подкреплены точными и всеобъемлющими математическими выкладками.
– Геннадий Петрович, как известно, в обоих городах, в одном из которых первоначально предполагалось построить новую АЭС - Балхаше и Актау - прошли общественные слушания. На них "зелёные" противники ядерной энергетики несколько лет назад одержали сокрушительную победу над её лоббистами. К тому времени страна уже понесла определенные затраты на этот проект, профинансировав разработку ТЗ и ТЭО для строительства энергетического объекта в Актау. Только на документацию по ТЭО был затрачен миллион с четвертью долларов. Была уже даже подобрана соответствующая площадка и создана дирекция строящейся атомной станции. Теперь речь идёт о строительстве ядерного энергоблока в Курчатове. Если, конечно, эту идею также не торпедируют на общественных слушаниях...
– На эти так называемые общественные слушания тайные организаторы "зелёных" протестов целыми автобусами привозят активистов различных НПО, финансируемых из-за рубежа. Их задача – воспрепятствовать созданию ядерной энергетики в развивающихся странах
– С какой целью?
– Ну, во-первых, замедлить рост экономики гипотетических конкурентов на глобальном рынке. Во-вторых, предотвратить расползание по миру ядерной террористической угрозы: ведь при попадании плутония, вырабатываемого "быстрыми нейтронами", в руки террористов миру может грозить настоящий ядерный апокалипсис. Взамен развитые страны готовы "разрешить" развивающимся иметь свои ядерные станции, но без сооружения собственных комплексов по производству топлива для них. И предлагают взять на себя обеспечение "дровами" всех новых атомных печек...
– Вы имеете в виду банк ядерного топлива, что создаётся в Казахстане? Как с точки зрения профессионала оцениваете вы этот шаг нашего правительства?
– Это очень остроумный ход, как с экономической, так и с политической точки зрения. Ульбинский комбинат, что расположен в Усть-Каменогорске, выпускал топливные сборки для "БН-350". После создания банка и появления мирового рынка ядерного топлива завод окажется в самом центре событий со всеми вытекающими отсюда экономическими дивидендами.
– А политические дивиденды каковы?
– Безопасность и стабильность в Казахстане. Мировая общественность не допустит появления в стране, где хранится ядерное топливо, никаких ИГИЛов или майданов.
– Мы забыли ещё об одной очень серьёзной проблеме ядерной энергетики: захоронении её отходов. И в частности, радиоактивных продуктов жизнедеятельности вашего реактора.
– Не стану вдаваться в подробности, но скажу одно: наша страна ещё с советских времен представляет собой одну огромную, открытую солнцу и ветрам ядерную свалку. Причём ни грамма отходов национальной атомной энергетики на ней нет. Потому что мы все свои отходы держим в пределах своего предприятия. И постоянно работаем над дальнейшим повышением безопасности их захоронения. А всё остальное – последствия ядерных военных испытаний, иные отходы оборонной промышленности, теплоэлектростанций, работающих на мазуте, нефтедобывающих предприятий, стоков массы других производств. И при всем при этом на территории Казахстана не было до последнего времени ни одного современного могильника. Как не было и средств на безопасное захоронение ядерного мусора. Сегодня вся эта инфраструктура создаётся буквально с нуля.
– В своё время прежний глава "Казатомпрома" Мухтар Джакишев, отбывающий ныне срок, выдвинул некую экологическую идею, вызвавшую горячее одобрение зарубежных ядерщиков, но повергшую в шок общественность Казахстана. Захоронить свои, а также привозные из-за кордона низко- и среднерадиоактивные отходы на территории Мангистауской области в заброшенном и до сих пор открытом всем ветрам карьере по добыче урана.
– Это был, по-моему весьма продуктивный проект, позволявший перебить сразу кучу зайцев. Во-первых, со всей страны свезти экологический мусор, отравляющий природу и людей, в одно место, превратив его в могильник высочайшего уровня надёжности. Во-вторых, засыпать, наконец, открытый до сих пор карьер, чрезвычайно вредно действующий на окружающую среду и местное население. И в третьих, снять с буржуев из ядерных стран два миллиарда долларов за захоронение их отходов, запустив все эти деньги в улучшение экологической обстановки в Мангистау.
– Но общественность торпедировала этот проект.
– Готов признать: в данном случае это и в самом деле была наша общественность, пусть недалёкая и не очень образованная, а не агенты мирового империализма. Но я думаю, что альтернативы этой идее все равно нет. Так что, я полагаю, мы всё равно к ней когда-нибудь вернёмся: особенно если нынешний кризис затянется, и мировые доноры казахстанских экологических проектов полностью свернут их финансирование. И без развития ядерной энергетики стране также не обойтись, если мы хотим выйти в клуб наиболее конкурентоспособных стран. Особенно в условиях нашего региона, где невозможно строительство гидростанций.
Хранение и захоронение радиоактивных отходов (РО) – одна из самых острых проблем для многих государств мира. Для Тайваня, Японии, Южной Кореи, возможно, Швейцарии и других малых стран Европы ситуация с захоронением РО является критической. Проблемы с развитием новых площадок для этих целей имеют Великобритания, Голландия и ряд других европейских стран. Вопросы захоронения РО на ближнесрочную перспективу решены в США, Франции, Швеции. Вывоз радиоактивных отходов законодательно запрещён из Финляндии. Утилизция отходов деятельности реактора "БН-350" также представляет собой весьма серьёзную и дорогостоящую проблему.
За время нашей экскурсии к ядерной печке охрана реакторного завода сменилась. Так что на выходе с его территории эпизод с обнаружением секьюрити магазина к "ПМ" в сумочке фотокорреспондента повторился. Однако на этот раз ситуация уже не вызвала такого веселья. Мы убедились, что при охране даже обезвреженной ядерной бомбы бдительность не может быть чрезмерной.
Поделиться:
Скачать мобильное приложение
© ТОО "Инфополис", 2015 – 2024. Все права защищены.