Лайла АХМЕТОВА: «С большинства военных документов пора снять гриф секретности»

– Лайла Сейсембековна, поисковик – это профессия? Чем конкретно вы занимаетесь?

– Это, скорее, хобби, потому что денег за это не платят. Здесь, наоборот, ты сам вкладываешься в поиски. Получается, это своего рода волонтерство.

Поисковая работа бывает разной. Есть полевики, которые ведут раскопки, ищут места перезахоронения солдат. К примеру, у нас до сих пор на территории, где проходила война, сохранились неразорвавшиеся снаряды. Несмотря на опасность, поисковики работают, и за это я преклоняюсь перед ними. А есть те, кто работает с архивными документами, с музеями и библиотеками. Вот к ним я и отношу себя. Мы ищем погибших или пропавших в Великой Отечественной войне солдат. У каждого из поисковиков свой круг интересов. Я, к примеру, изучаю материалы по Панфиловской дивизии, Брестской крепости. И уже нашла 514 её защитников.

– А вы не думали поставить поиск на поток?

– Это хорошая идея. Но для этого нужно время. К тому же ещё и знание языков, архивов, истории. У нас пока нет таких профессионалов.

– А сколько дней или месяцев уходит на поиски одного солдата?

– На это уходят годы. На последние поиски я потратила 5 лет. В Казахстане числятся 639 тысяч погибших и пропавших без вести. Каждый второй неизвестно где похоронен. Поэтому для нас важны любые данные, будь то имя, фамилия, фотография или даже сохранившийся обрывок письма. Это даже может быть какое-то воспоминание. Но надо понимать, что чем меньше сведений, тем сложнее и дольше будут поиски.

– А к вам часто обращаются родственники за помощью в поиске?

– Часто. Раньше я каждому объясняла, как поэтапно вести поиск. Сейчас я этого не делаю. Как оказалось, это пустая трата времени. 99% людей послушали и забыли. Это как привычка, 9 Мая вспомнили, а 10-го уже забыли. Только немногие идут до конца. А порой доходит до абсурда. Мне звонят и говорят: мол, у вас же много знакомых, друзей, почему бы вам не заняться поиском нашего родственника?

– Лайла Сейсембековна, с чего нужно начинать поиск? Первый шаг.

– С районного военкомата, департамента по делам обороны района, куда он был призван. Если не знаете района, начните с города или области, там сможете установить район. А дальше шаг за шагом уже будет понятно, куда идти.

– А вам приходилось искать своих родственников?

– Да. Мой дядя пропал без вести, и родственники предпочитали не говорить об этом, ведь раньше это было равносильно предательству. В 2012 году я пожаловалась российским поисковикам: говорю, я - как сапожник без сапог, столько людей нашла, а своего дядю найти не могу. И мы начали вместе искать. Всё, что у меня было, – это фотография из паспорта 1939 года и фотография, сделанная 1 января 1941 года. На фото три красноармейца: татарин, русский и казах. Один сидит посерёдке, а двое стоят по бокам. На оборотной стороне написаны их фамилии. История оказалось такой. Они были призваны в 1940 году из Алма-Аты, на войне вместе служили в 113-м артиллерийском полку, который входил в состав 56-й стрелковой дивизии. Этот полк находился в Гродненской области Беларуси. Оказалось, что 56-я стрелковая дивизия прекратила своё существование 18 августа 1941 года. То есть меньше, чем за два месяца войны, дивизия была полностью разгромлена. В живых осталось 2 человека, которые спрятали дивизионное знамя и передали его крестьянам-белорусам. Вот так трагически сложилась судьба трёх парней. Я не нашла место захоронения этих солдат, но знаю, что посёлок Гродненской области, где они служили и, скорее всего, погибли.

– По вашему мнению, в наших архивах можно найти полную информацию?

– На самом деле наши архивы не совсем полные. Во время развала Союза большинство военных документов были вывезены в Подольский архив. Но если эти документы ещё можно запросить оттуда, то, к примеру, получить документы под грифом «секретно» и «совершенно секретно» просто невозможно. А у нас на половине документов в архивах военкомата стоит такой гриф, и их не смогут получить даже родственники. Доступ есть только у людей со спецдопусками, которых в Казахстане единицы.

С большинства военных документов пора снять гриф секретности. Я считаю, что нам, поисковикам, архивистам, Министерству культуры, тем, кто владеет архивными производствами и отделами, нужно поспособствовать этому. В России это уже делают. Конечно, какая-то часть архива должна быть секретной, но в эпоху толерантности и открытости, когда прошло уже 70 лет, пора снимать эти грифы. У историков, учёных должен быть доступ к таким документам.

– С документов репрессированных в ВОВ гриф секретности сняли и из КНБ эти документы передали в ДВД. Вы уже работали с этими архивами?

– В декабре прошлого года я отправила письмо в ДВД с просьбой предоставить доступ к этим архивам. Но началась отчётная пора, потом сдача архивов. Я думаю, просто руководители архивных отделов ДВД и сами работники ещё не готовы работать с нами. Им нужно пройти обучение, изучить документы, определить степень их секретности. На это нужно время. Понимаете, пласт документов передали, и он должен изучаться. А кем? В полиции нет дополнительных штатных единиц.

– Лайла Сейсембековна, вы работали во многих зарубежных архивах. Можете сравнить их с нашими казахстанскими?

– Я была в музее Польши, когда занималась Туркестанским легионом. Приехала, дала свою визитку, сказала, что я профессор КазНУ из Алматы и занимаюсь легионом, в котором были и наши казахи. Мне не понадобилось никаких предварительных обращений и писем, какие, к примеру, я пишу в белорусские или казахстанские архивы. Директор попросил своего заместителя показать мне документы. Они даже на цветном принтере вывели мне копии, причем бесплатно. Еще и восхитились тем, что казахи изучают историю и интересуются своими земляками. У нас же сделать копию – это не только деньги, но и кучу бумаг нужно подписать, разрешения по несколько дней ждать. Я понимаю, нам относительно недавно установили компьютеры, но на дворе XXI век! В России, кстати, история ещё интересней, там нужно за всё платить в кассу сбербанка. Ты должен пройти 2–3 остановки до банка, выстоять в очереди, потом столько же идти назад. Возможно, коррупции меньше, потому что денег никому не даешь на руки, но зато неудобно. А в немецких и польских архивах даже и речи не было о деньгах.

Не хочу бросить тень ни на один наш архив и не могу сказать, что там работают недобросовестные люди. Но среди архивистов все больше становится людей несведущих. Это хорошие исполнители, но они не обладают нужными знаниями. Они не могут подсказать, сориентировать тебя. То поколение архивистов, которые знали абсолютно все, ушло. Сейчас, к сожалению, даже люди, занимающие руководящие посты, не представляют, что такое работа в архиве. Я недавно прочитала интервью достаточно известного человека, где он говорит, что 3 дня работал в архиве Подольска и теперь всё знает...

– С архивами понятно. А как насчёт военно-поисковых сайтов в Казнете?

– Определённые сдвиги есть. Несколько лет назад из Минобороны России нам передали оцифрованные списки 600 с лишним тысяч погибших и пропавших без вести казахстанских солдат, и они уже выставлены на сайте Минобороны РК. Я считаю, что остальные сайты тоже нужно аккумулировать на сайте Минобороны Казахстана. Именно там должен находиться головной центральный поисковик с четко расписанными инструкциями: как работать с военным банком данных «Мемориал», как искать, какие есть сайты на казахском языке. Там должна быть обязательная информация и ссылки на социальные сети, где тоже ведется архивная работа. Я призываю министерство подумать об этих вещах.

– Насколько быстро в Казахстане проходит оцифровка документов?

– Наши архивисты наверняка усердно работают, но такого масштаба оцифровки, как в России, нет. К примеру, в «Мемориал» могут выставить сегодня 100 документов, завтра 500, а то и все 1000. И в течение, наверное, уже лет 5–7 каждый день определённая группа оцифровщиков выставляет документы. Но это лишь сотая доля многомиллионного архива.

– А бумажные архивы вообще долго хранятся?

– Документы о войне – 100 лет. Есть и вечные документы. Но когда мне понадобились документы Урджарского райкома комсомола семидесятитрёхлетней давности, выяснилось, что они уже уничтожены. Почему? Потому что нет комсомола. Но разве это означает, что мы не должны изучать ту историю?

– Лайла Сейсембековна, а что вы думаете о фотогалерее дедов и прадедов, воевавших в ВОВ, которую создали в социальной сети Facebook?

– Это просто замечательная идея! Таких групп должно быть как можно больше. Единственная проблема – там очень трудно что-то найти.

Я как-то была в Киевском музее ВОВ. Это огромнейшее здание в 4 этажа. Третий этаж полностью посвящен фотографиям людей, живших на Украине в 1941–1945 гг. Это и дети, и взрослые, и старики, и партизаны. Каждый родственник просто взял и принёс туда эти фото. Тогда я еще подумала: было бы здорово, если бы в Казахстане появилось что-то подобное. И не обязательно строить огромное здание, можно сделать виртуальный музей памяти наших отцов, дедов и прадедов. Вот это был бы весомый вклад в победу. И я считаю, что этим должно заняться Министерство обороны Казахстана.