Дробью в лицо в ответ на "тупого чурку"

Брали водкой, расписывались за деньги

Чудовищная история эта случилась в Актау в лихие 90-е годы, в период безраздельного властвования в экономике распадающегося Союза наглого и всеобъемлющего бартера. Когда вчерашние красные директора ещё недавно орденоносных передовых предприятий вдруг превратились в записных мошенников и начали выплачивать своим работягам их зарплату всякой дрянью под названием "ширпотреб", пуская между тем чужую наличность в весьма прибыльный оборот.

Делалось всё это очень просто. Тот или иной руководитель некоего предприятия N, вступив в сговор со своим бухгалтером, на деньги, предназначенные для выплаты жалованья трудовому коллективу, закупал где-нибудь партию дешёвых спортивных костюмов или залежавшихся кроссовок, или некондиционных дамских колготок либо носков-трусов да наборов неходовой косметики, а то и просто палёной водки… Затем эта бросовая дрянь проводилась по официальным бумагам как бартерная оплата, произведённая неким Х, покупателем работ, услуг или продукции, выпускаемых предприятием N (ну нет у Икса денег, а вот ширпотреб имеется). Причём цена этого барахла заряжалась такая, будто оно из чистого золота состряпано. После чего оно (барахло) выдавалось в качестве зарплаты токарям-фрезеровщикам, водителям-слесарям, штукатурам-бетонщикам и даже инженерно-техническим работникам. Кто не брал бартер – не получал ничего. Нет наличности на предприятии – и всё тут. Так что брали все. Особенно если водкой, а не колготками. А расписывались в ведомости за деньги. На которые и пытались потом обменять свой ширпотреб по смехотворным тарифам у тут же сбегавшихся к окошку кассы фарцовщиков.

Нелюбимый экскаваторщик бухгалтера Петровой

В Прикаспийском управлении строительства, о котором здесь идёт речь, изначально военной организации, ставшей позже полувоенной, проведение подобной массовой акции протеста было невозможно по определению. Вчерашние военные строители, а к тому времени вольнонаёмные работники монтажно-строительных подразделений ПУСа привыкли, что отцы-командиры всегда правы, и покорно терпели произвол. Правда, и начальство старалось не доводить ситуацию до крайности, нет-нет да подкидывая работягам для поддержания штанов небольшие объёмы наличности. В пределах процентов 5-10 от месячного жалованья. Кроме того, были у начальства и любимчики-подхалимы-стукачи, державшие командиров производства в курсе обстановки в коллективе и получавших за это наличность гораздо чаще, чем носки-трусы.

Экскаваторщик Муса в число упомянутых фаворитов не входил. Потому что был прям, как оглобля, и незатейлив, как грабли. Ударник социалистического труда, один из лучших механизаторов Прикаспийского управления строительства, выстроившего в пустыне сказочный город Шевченко, привык упираться на производстве, как раб на галерах, а каждого 5-го и 20-го получать денежное довольствие за свои труды. Да ещё и ежеквартальную премию. И вопреки новым реалиям бартером брать свою зарплату категорически отказывался.

За это главная бухгалтерша СМУ, где работал Муса, мадам Петрова (имена и фамилии всех действующих лиц изменены) постоянно его шпыняла и не баловала выплатой даже мизерных процентов от жалованья.

Забери свои деньги, если ты мужчина

И тридцатилетняя Аминат, супруга Мусы, перед тем как сбежать от него с двумя малыми детьми в родной Дагестан, сказала ему: "Какой ты мужчина, если не можешь забрать у них свои деньги. Хоть бы бартер получил да перепродал. Другие же как-то выкручиваются".

После этого Муса подал заявление на увольнение, в надежде, что ему выплатят полный расчёт живыми деньгами, как это до сих пор практиковалось в отношении всех увольнявшихся, и он сможет вслед за семьёй вернуться на родину.

Да только в отношении Мусы это правило, как выяснилось, не действовало. Настырная бухгалтерша решила всё же сломать несгибаемого горца и продолжала попытки впарить ему бартер. И бригадиру его сказала: "Шибко он умный у вас, этот Хаджиев. Век будет ждать – а пока у меня половину зарплаты бартером не возьмёт, хрен расчёт получит".

И Муса ждал: как про́клятый продолжал на своём экскаваторе впахивать на стройплощадке, а в конце каждой недели ехал в контору выпрашивать свои кровные деньги. Но никогда ему не выдавали в кассе больше пары тысяч тенге на поддержание штанов.

Предвестники беды

"Муса был работящим, прямым и честным парнем. Но не большим мастером поговорить. Всё молчал больше. И никогда не сквернословил. Даже когда его доставали очень сильно. И душа у него была нежная. К нему как-то в ковш откуда-то на стройке котёнок свалился. Он остановил экскаватор и полез в самую грязь по пояс (осень как раз дождливая была) и вынул малыша. С тех пор котёнок этот, весь больной и запаршивевший, постоянно с ним был. Днём – в кабине экскаватора, вечером – в общаге (квартиру Муса продал и все деньги до копейки отгрузил уехавшей с детьми жене; но какие тогда цены на жильё были – гроши). Так он этого мальца молоком и хлебом выкармливал, а у самого денег ни на еду, ни на сигареты не было. И никогда ни у кого ничего не просил. Только раз в неделю свои деньги у бухгалтерши. И когда его арестовали, он всё беспокоился, что котёнок теперь сдохнет с голодухи".

"Муса был мне почти как отец. Папа у нас болел всё время, а брат работал за троих, и чтобы отца лечить, и меня с младшей сестрёнкой растить. Он так обрадовался, когда завербовался в Шевченко. Здесь тогда очень быстро приезжим жильё давали, и заработки были высокие. Ему двухкомнатную квартиру дали через два месяца. Он потом женился и всех нас за собой перетащил. Я к тому времени вышла замуж и приехала в Шевченко уже с двумя детьми. Тоже жильё получили, работу хорошую нашли. Живи только и радуйся. И тут всё рухнуло – Союз распался. Все конечно как-то вписались в эту новую кошмарную жизнь. А Муса не смог.

Как начался весь этот ужас с бартером, и Аминат уехала, он стал приходить к нам очень редко, хотя очень любил меня и племянников. Он стал совсем бледным и страшно исхудал. Я догадывалась, что он голодает, всегда приглашала его за стол вместе с нами. Но он сразу начинал торопиться: мол, дела срочные, некогда. Да просто не хотел объедать моих детей. У нас ведь тоже начались тяжёлые времена. А однажды и вовсе в обморок упал. Представляете, как это страшно – видеть, как твой старший брат, недавняя твоя опора и поддержка, ещё недавно легко крестившийся двухпудовой гирей, падает в обморок. Мы его, конечно, потом чуть не силой усадили за стол и заставили поесть. Так после этого он вообще перестал приходить.

Но потом пришёл, где-то дней за 10 до этой страшной истории. Весёлый был и племянникам конфет принёс. Сказал, что ему в кассе 2000 тенге выдали и обещали через неделю полный расчёт. А потом случился этот ужас".

"Муса ни с кем особенно близок не был. Нет, раньше-то у него много друзей было. Он всегда был щедрым и добрым и охотно делился с людьми радостью, оказывал им знаки внимания. То девушке-сметчице шоколадку купит – просто так. То для старушки-пенсионерки из соседней квартиры в магазин сходит и незаметно добавит в заказанные ею покупки что-нибудь, что ей не по карману купить. А для детворы всегда держал в кармане конфеты. Но как нам перестали деньги платить, он сразу ото всех как-то отдалился. Гордый был. Знаете, есть на Кавказе понятие такое – "осенний дворянин". Это обедневший вконец выходец из знатного и богатого рода. Идёт он по улице аула, а ему соседи кричат: мол, заходи к нам на обед, дорогой, давно не виделись. А он начинает спичкой в зубах ковырять: да нет, дескать, не хочу, только что дома шашлыка налопался. А у самого, может, неделю крошки во рту не было".

"Муса красивый такой был и всегда весёлый. А потом страшно изменился. Через день приходил, молча покупал у меня буханку хлеба и также молча уходил. А потом произошёл этот ужас…"

Дамские прокладки – вот твой расчёт

В тот день мадам Петрова перешла через край. Позвонила бригадиру Мусы и сказала: пусть, мол, этот твой тупой горец приезжает расчёт получать. Муса собрался, радостный и весёлый примчался в контору. А бухгалтерша ему и говорит: "Вот твой расчёт". И вываливает перед ним кучу дамских прокладок. Продай – и будешь при деньгах. Муса сразу даже не понял о чём речь. Потом весь почернел и вышел из кабинета, хлопнув дверью так, что она с петель слетела.

"Я больше не мог терпеть этих издевательств. Пошёл в зону консервации отработанной техники. Там у меня был закопан обрез охотничьего ружья 16-го калибра, который я год назад нашёл в море, когда нырял за раками. Я его взял и зарядил один ствол картечью, а другой – дробью.

Потом вернулся в контору. Когда я вошёл, бухгалтерша как раз хлопотала около открытого сейфа, и я увидел, что там лежит куча денег. А рядом за столиком – Белков, наш главный инженер сидел: видать за своей зарплатой пришёл. Я навёл на Петрову обрез и сказал: "Отдавай мои деньги. А она как завизжит: "Пошёл вон отсюда, не будет тебе никаких денег, тупой чурка!" Я взвёл курок. А тут вдруг Белков на меня кинулся. И я выстрелил в него, а потом – в бухгалтершу. Белкова жалко, хороший был человек и ни в чём не виноватый. Но ему не повезло: первый патрон был с картечью. А бухгалтерше досталась дробь – прямо в лицо. И она осталась в живых.

Потом я забрал из сейфа свои деньги: все до копейки и без всякого бартера. А в сейфе их ещё до черта осталось. И я взял листок бумаги, написал расписку и положил её в сейф. После вышел на улицу".

"В тот день нам зарплату давали. Я получил процентов 30 бартером – косметическими наборами, а остальное – деньгами. Сел в свой "Запорожец", чтобы домой ехать. А тут из конторы выходит Муса с обрезом под мышкой, а за ним люди бегут, и в отдалении милиционер какой-то маячит. Муса подходит ко мне и говорит: "Ну что, мол, Алексей, я расчёт полностью получил, уезжаю в Дагестан. Отвезёшь меня в город?"

"Куда поедем", – спрашиваю. Он подумал и отвечает: "В милицию, наверное. Сдаваться". Ну и поехали. А за нами в отдалении тот милиционер поехал. Он, говорят, у нас в управлении по каким-то своим делам был. А тут такая катавасия. Он за нами и поехал, но в дело пока не встревал. Муса всё оглядывался и говорил: "Чего он за нами едет, я не хочу его убивать". Как в город въехали, Муса попросил остановиться у магазина, дал мне денег и попросил водки купить. Я купил. Муса налил себе полный гранёный стакан и выпил за невинно погибшего главного инженера Белкова. И мне предложил, но я не стал. За рулём ведь.

Потом поехали дальше. Но уже неподалёку от здания ГОВД нас оцепили милицейские машины. Видать, наш "сопровождающий" по рации их оповестил. Когда группа захвата на нас пошла, мне стало страшно. У Мусы-то в обрезе оба ствола были заряжены да полный карман куртки патронов. Но он не сопротивлялся – только разрядил свою пушку в крышу моего "Запора" (видно так душа потребовала) и сдался. Потом, правда, говорят, это всё оформили, как героический захват. Жалко парня. Но и бухгалтершу, и главного инженера тоже, хотя они оба были порядочными сволочами и наживались на нас с помощью этого гадского бартера".

И не досидел, и из тюрьмы не вышел

Уголовный судебный процесс по этому делу вызвал широкий общественный резонанс в Актау и далеко за его пределами. Мусу Хаджиева защищал лучший тогда в городе адвокат Юрий Кузнецов. Защита строилась на том, что Муса совершил убийство в состоянии аффекта, чрезвычайно сильного душевного волнения, вызванного неправомерными действиями потерпевших в отношении него, связанных с невыплатой ему заработанных им денег, а также систематическими публичными оскорблениями и унижениями, причиняемыми ему потерпевшими. На этом основании адвокат настаивал на минимальном наказании для подзащитного в виде двух лет лишении свободы. Большинство же горожан, отнюдь не понаслышке знакомых с пресловутым бартером, требовали вообще полностью оправдать Хаджиева.

В итоге суд был перенесён из Актау в другой город, и Мусе Хаджиеву определили максимальный тогда срок отсидки – 15 лет строгого режима. Ему инкриминировали умышленное убийство из корыстных побуждений при отягчающих обстоятельствах, вооружённый грабёж, захват заложника и сопротивление властям при задержании.

Но, по слухам, отсидел Муса недолго. Вскорости после осуждения гордый горец покончил с собой прямо в колонии.

Ну а в ПУСе и других крупных организациях, особенно грешивших бартерными операциями, провели ряд ревизий и вскрыли целую систему махинаций. Но и после этого бартерное мошенничество ещё долго не прекращалось. Жадность так толкала людей к наживе, что даже трагедия в ПУСе никого не могла остановить.