Я впервые попал в Целиноград в самом конце 1970-х. А в 80-е бывал там часто и подолгу. И как-то незаметно полюбил этот тихий провинциальный город, который вольготно раскинулся посередь степей. Насквозь пронизанный душевным теплом, свежими ветрами и косыми лучами северного солнца.
Он был связан с целиной. И пропитан целиной насквозь. На въезде в город по дороге из аэропорта заезжего встречал свежевыкрашенный трактор К-700 на постаменте с крылатым изречением Брежнева: "Будет хлеб – будет и песня". А центром города был Дворец целинников, которому позавидовали бы иные республиканские столицы. И одна из центральных улиц называлась проспектом Целинников.
Однако память об эпопее вовсе не носила в те годы печати былинности и мемориальности. Какая печать, если с героями-первоцелинниками можно было запросто встретиться в самых неожиданных местах? Помню, что с одним из них (дабы не обижать других – не стану называть фамилию!) я постоянно сталкивался в полупустом ресторане гостиницы "Ишим", когда спускался поужинать. Герой, самый настоящий, с золотой медалью на пиджаке, приходил сюда каждый вечер, собирал всех официанток и… поил их шампанским. Ну разве не орёл?
Впрочем, тихо и пустынно в местных гостиницах бывало отнюдь не всегда. К концу лета свободных номеров и мест в ресторане уже не наблюдалось. Каждая жатва собирала на целину огромное количество народу. Шофёры и комбайнёры, партийные и комсомольские работники, кинооператоры и журналисты – у многих людей из разных концов не только республики, но и Союза, возникал в это время законный повод побывать на целине.
Кто-то приезжал сюда за переходящим знаменем, кто-то – за длинным рублём, кто-то – за злободневным материалом для газеты, кто-то – просто посветиться на фоне этой пёстрой толпы. Целиноградские гостиницы были в эти страдные дни шумными перевалочными базами. Куда прибывали, дабы перекантоваться и тут же отправиться далее. А гостиниц и было-то всего две. Одна, постарше (и, как считалось, покомфортабельней) – "Ишим", а вторая, через дорогу – "Москва".
Обе они стояли на главной площади Целинограда, напротив капитального здания самого большого в Казахстане обкома. Говорили, что обком этот строился "с прицелом", и появился, когда неуёмный тасовщик административных карт, Хрущёв, решил было создать новый субъект СССР – Целинный край. С центром в Целинограде. В наследие от того амбициозного проекта городу и осталось построенное явно на вырост административное здание обкома.
Самым интересным для меня, командированного, были однако не обширные кабинеты гордых иерархов областного масштаба, а столовая, вход в которую располагался со двора. Туда я ходил обедать. Вряд ли во всём целинном регионе было ещё одно такое место, где за символическую плату можно было отведать самых полноценных яств.
С двух других сторон огромную площадь замыкал тот самый Дворец целинников и знаменитый долгострой, огромная бетонная коробка которого, под крестом ржавого башенного крана, возвышалась сразу за памятником Ленину. Памятник вождю, один из самых больших в Союзе, совершенно терялся на фоне зияющих этажей многоэтажки.
Как и вся эта просторная площадь, весь остальной город был таким же вольготным, растянутым и спокойным. Приезжая из Алма-Аты, я даже как-то терялся в его расстояниях. Особенно – зимой, когда можно было провести тут несколько дней и не увидеть ничего, кроме сбивающей с ног и пробирающей до костей метели и осязаемых потоков холодных снежинок, проникающих за шиворот и залепляющих глаза.
Вот в такие-то безрадостные дни я и проникся необыкновенным целиноградским уютом, которым встречали меня неизменные в своей распахнутости дома целиноградцев. Знакомыми и приятелями я оброс тут так быстро и обильно, как ни в одном другом городе Казахстана. Целиноградцы были какой-то особой материей, сочетавшей в себе милую беспафосную провинциальность и первопроходческую целинную гордость. Мои тогдашние знакомцы однако с целиной уже связаны не были – это было второе поколение "покорителей".
Поэт Вадим Штейнбрехт, актёр Лёша Баянов, режиссёр Виктор Трегубенко, комсомольская богиня Галя Козырицкая и целая когорта местных художников – неистовый Слава Кель, красавица Таня Алексеева, непредсказуемый Саня Учаев. И ещё куча тех, кто остался в памяти только в образах, или вообще трансформировался в фон, ауру, стихию духа. К любому из них можно было зайти просто так – без дела, без звонка, без задней мысли. Зайти и найти участие, чашку чая и долгий душевный разговор на любые темы. (Если таковой порядок вещей сохранился и в современном городе, то его жителям можно от души позавидовать!)
Ну, а летом… Летом можно было упоительно и бесцельно послоняться в приятной компании по улицам, поупиваться возрастом, понаслаждаться фрагментами полноценного бытия. Целиноград был просто идеальным местом для такого самоцельного слоняния и нарочитого ничегонеделания. Дни северного лета тянулись бесконечно протяжно и постоянно дарили какие-то случайные варианты. Небольшое население города способствовало тому, что каждый шаг неизменно сталкивал тут со знакомым лицом и приводил к коренному изменению в движении.
Песчаный пляж на Ишиме, какие-то спортивные баталии на стадионе, споры в тени старой водонапорной башни, приземистые белостенные мазанки старого Акмолинска с травой на крышах, благоговейная тишина мусульманского кладбища, запах ладана в пустом храме и спектакли в ещё более пустом зале местного театра, аромат старых книг в чьих-то домашних библиотеках, шумные и хмельные собрания во Дворце молодёжи, многочасовые литературные чтения на крохотных кухнях, полуночные бдения в пропахших свежими красками мастерских…
Таким запомнился мне тот город, куда так тянуло приехать просто так, без всякого дела.
