Театральному критику Олегу Лоевскому, одному из главных российских специалистов по детскому и молодёжному театру, приписывают мысль о том, что до подрастающего поколения могут достучаться спектакли только двух форматов: либо камерный, интимный разговор по принципу "равный – равному", либо дорогой и красивый аттракцион. Это, по правде говоря, было внеконтекстным обобщением, но в нём определённо есть доля истины.
В неделю осенних школьных каникул в "ARTиШОКе" театральная подростковая лаборатория создавала спектакль. В проекте участвовали одиннадцать молодых людей от 10 до 16 лет и педагоги – алматинские театральные профессионалы. В первый день юных участников проекта можно было условно поделить на две части: тех, кто театру симпатизирует и на спектакли ходит, и тех, кто попал сюда случайно – из любопытства или по инициативе родителей.
Большой "насмотренностью", впрочем, ни те, ни другие похвастаться не могут. Причина здесь одна, и как театральный обозреватель я об этом говорю уже не первый год: в Алматы всё плохо с театром для детей. Из рук вон плохо. Его просто нет.
Целевая аудитория спектаклей для детей в тех немногих алматинских театрах, где хотя бы что-то делают не только для взрослого зрителя, – обычно дошколята и младшеклассники от 5 до 9 лет. И им не предлагают ничего, кроме сказок и "ёлок". Как быть с теми, кому ещё не исполнилось пяти, и с теми, кому уже больше девяти (но нет 14, а все вечерние спектакли, как правило – 14+), непонятно.
О том, что театр может быть не только в концепции "сядь и смотри", первым делом и поговорили с подростками в формате лаборатории. Театр художника, эстетика отсутствия, документальная драма, иммерсивный ("вовлекающий") театр, – все эти грани современного театрального искусства для подростков оказались настолько в новинку, что некоторые не вполне уверенно, но достаточно резко оговорились: это не театр.
И это похоже на шаблон, навязанный взрослыми и текущей ситуаций с театром здесь у нас, в Алматы, в Казахстане. Уже после недели работы участники объяснили, что это было банальное несовпадение из серии "ожидание – реальность": мы, мол, думали, что придём, получим текст роли, выучим его и что-то сыграем на публику. Готовились скучать, одним словом. Пришлось работать.
Какие бы фокус-группы ни собирал театр, как ни проводил бы опросы зрителей, чтобы понять, какой театр нужен современным подросткам, лучше их самих ни одно исследование не скажет. Для итогового перформанса этой лаборатории участники всё сделали сами: написали тексты, выбрали музыку, проработали сценографию и свет. Вспоминали уже знакомые приёмы из той самой первой лекции о современном театре: здесь сработаем, как Роберт Уилсон, а здесь – как Штефан Кэги (кстати, бродилка по городу в наушниках Remote X берлинской группы Rimini Protokol – тотальный фаворит подростков, и пользуясь случаем, обращаюсь к арт-менеджерам: не оставляйте идею сделать Remote Almaty!).
Удивительно то, о чём в итоге получился спектакль. Его назвали "Я марсианин", назвали педагоги, но настроение-то создали участники. Это история о подростковом одиночестве, которое само по себе не манифест и не бунт подрастающего поколения, а следствие объективной реальности – глобальной в мире и локальной в семьях.
Подросток, уставший от одиночества в собственной комнате, бежит с Земли. И оказывается на Марсе, в том же состоянии: один на один с жестоким миром другой планеты, с отсутствием еды, воды, атмосферы. Он кричит изо всех сил: "Я скучаю. Мне вас не хватает. Я всё помню. Но я уже взрослый, я справлюсь. Просто будьте со мной, хотя бы мысленно".
Это было болезненно и честно. Театр как инструмент со всеми его условностями дал участникам лаборатории возможность поговорить со взрослыми – с родителями, со случайными зрителями – о том, что их действительно волнует, чем они живут, о чём переживают.
В финале спектакля артисты провоцировали зрителей крушить "четвёртую стену". Сразу не вышло. Этому видится две причины: одна из них в понимании театра, другая – в кризисе коммуникации в бытовой жизни. Хотя по большому счёту обе они про одно и то же.
Театр в современном мире – это прежде всего про контакт, про дискуссию. И именно юные артисты, не зашоренные пониманием статичности, "музейности" любого вида искусства, поняли это со свойственной им быстротой реакции.
Здесь может быть банальная фраза из серии "говорите друг с другом". Но мир теперь таков, что говорить становится сложно, невозможно. Поэтому скажу по-другому: говорите друг с другом хотя бы через театр. У современного театра в нашей стране миллион возможностей, в том числе и оттого, что здесь, к счастью, пока нет никакой внешней цензуры. Хорошо бы, чтобы это поняло то поколение, которое придёт делать новый театр уже через пару-тройку лет.
