Что лучше объясняет современный Казахстан – митинг разгневанных мужчин против прикрытой груди блогерки Ширин или цена за килограмм мяса? А, может быть, президентская статья “Семь граней”? Или увеличение доли государства на банковском и коммуникационном рынках? По отдельности россыпь фактов ничего не объясняет – они лишь пиксели, которые сами по себе нам ни о чём не расскажут, а потому необходимо сделать шаг назад, чтобы, отстранившись, увидеть общую картину действительности.
Говядина против ВВП
Недавно редактор Forbes.kz Ардак Букеева рассказала о впечатлениях сотрудника Европейского банка реконструкции и развития: “В 2016 году, когда у вас всё было очень плохо – двукратная девальвация, нефть – 30 долларов за баррель, экономика уходит в минус, ваши люди люди говорили мне: "Ничего, научимся жить без нефтяных денег, сделаем это и это, выправимся". Сейчас нефть вдвое дороже (беседа состоялась до падения 25 декабря. – Прим. авт.), балансы у вас хорошие, динамика ВВП хорошая, инфляция снизилась и в целом экономика чувствует себя гораздо лучше, но люди в какой-то тоске и ждут краха, почему так?". Вопрос не праздный. Я бы ответил, что всё дело в противоречивости как самих макропоказателей, так и в том, что макропоказатели мало что рассказывают о том, как на самом деле живут казахстанцы.
Действительно, рост ВВП Казахстана с января по октябрь 2018 года составил 4,1 процента. Но говорит ли это о росте экономики? Нет, это говорит лишь о том, что, на казахстанское счастье, цены на нефть снова выросли. Здесь следует напомнить, что в годы низких цен на нефть рост ВВП составлял 1,2% в 2015 и 1% в 2016 годах. Нет никаких оснований думать, что зависимость роста ВВП от цен на сырьё исчезла. В докладе Всемирного банка написано, что Казахстану так и не удалось создать устойчивые драйверы роста вне сектора углеводородов. Напротив, последние 20 лет стабильно снижается рост производительности. В начале 2010-х годов среднегодовой темп роста производительности снизился до менее 2%, а в 2014-2016 годах рост стал отрицательным, снижаясь на 2-3 процентных пункта в год.
Другой индикатор, показывающий состояние экономики, – это платёжный баланс, то есть разница между валютными потоками в страну и из неё. Оказалось, что год страна закончила с дефицитом, так как инвесторы вывели из Казахстана почти 17 млрд долларов. Из разъяснений председателя Нацбанка данияра Акишева следует, что выведенные деньги – это доходы иностранных нефтяных компаний, хорошо заработавших на добыче нефти. Однако это не объясняет, почему инвесторы стремятся скорее вывести деньги из Казахстана, нежели вкладывать в него.
Следующий важный показатель – это уровень инфляции, то есть на сколько подорожали товары розничного потребления. По официальным подсчётам, дела обстоят неплохо – по данным на ноябрь, инфляционный рост составил 5,3%. Это действительно лучше показателя 2016 года, когда уровень инфляции был втрое выше и достигал 17,7%. Впрочем, во внимание нужно принять и то, что на семейном бюджете отражается не только фактический рост цен, но и удешевление тенге. За 2018 год национальная валюта подешевела на 52 тенге (с 332 до 384 тенге за доллар), то есть все импортные товары стали дороже почти на 16 процентов. Успевают ли заработные платы, пенсии и пособия за снижением покупательной способности?
Говоря об инфляции, нужно отметить момент, который часто упускают, – исходной точкой для роста инфляции нового года являются выросшие цены предыдущего. Цены не просто выросли на 5,3%, они выросли на 5,3% к ценам, которые ранее уже вырастали на 17,7%. Этот накопительный эффект ведёт лишь к тому, что наши цены приближаются к ценам в самой могущественной стране в мире, в США.
В связи с этим хочется привести любопытные данные, о которых в 2016 году писал заместитель председателя Комитета по статистике Жасер Джаркинбаев: “В середине и конце 90-х ВВП США на душу населения превышал аналогичный показатель Казахстана в 5 раз. С 2000 года экономика Казахстана начала расти высокими темпами и, благодаря этому разрыв в уровне ВВП на душу населения между США и Казахстаном постоянно снижался и сократился к 2015 году до 2,3 раза. В то же время, если в 1994 году уровень цен в Казахстане был ниже уровня цен в США более чем в 8 раз, то по итогам 2014 года он был ниже только в 2 раза”. Нет уверенности, что господин Джаркинбаев понимает, что он выдаёт за достижение то, что казахстанские цены ещё чуть-чуть и будут такими же, как в США, при том условии, что зарплаты в наших странах очень сильно отличаются.
Давайте возьмём какой-нибудь конкретный пример, чтобы продемонстрировать, как снижается покупательная способность наших денег. В 2015 году газета "Диапазон" делала материал, в котором показывала, сколько и чего можно купить на 200 тенге в разные годы. Одним из таких примеров была стоимость говядины. В 2006 году на 200 тенге можно было купить 450 г мяса. В 2015 году – уже 150 г. В 2018 году средняя по стране цена на говядину составляла 1506 тенге, а значит, на 200 тенге можно было приобрести 133 г. То есть за 12 лет мясо подорожало в 3 раза.
Казахстанцы беднеют, и этот процесс находит отражение в их социальном самочувствии.
“Я не хочу ничего решать”
Недавно ведущий социолог страны Гульмира Илеуова опубликовала анализ нескольких социологических исследований, показывающих отношение респондентов к различным аспектам политики и в том числе к государству. Главный вывод заключается в том, что казахстанцы перестали надеяться на себя. Именно это долгие годы отличало нас от, скажем, россиян, у которых уровень патернализма был всегда гораздо выше.
Можно привести пример убыточного города Байкальск – несмотря на то что предприятие перестало приносить прибыль, государство обязывало Олега Дерипаску вливать финансы в целлюлозный градообразующий завод, потому что жители города не особо собирались куда-то переезжать. По советской инерции россияне продолжали полагаться во всём на государство, тогда как казахстанцы, пережившие шоковую терапию 90-х, с лёгкостью переезжали с места на место в поисках лучшей доли.
Возвращаясь к работе Илеуовой, следует назвать цитируемое исследование 1996 года, когда граждане полагали, что в социальной политике государство должно помогать только наиболее социально уязвимым слоям общества. Но уже в 2004 году стала проявляться неудовлетворённость населения социальной политикой государства, отсутствием системы социальной поддержки и защиты. А опрос 2016 года показал высочайший уровень запроса населения к государству: по мнению подавляющего числа казахстанцев, государство должно нести полную ответственность за ситуацию в социальной сфере, как основной актор социально-экономической политики. Любопытные данные показало ноябрьское исследование 2018 года.
В нём все тенденции подтвердились – более 70% опрошенных заявили, что государство должно создавать условия для обеспечения работой, осуществлять контроль над ценами на потребительские товары и обеспечивать каждому гарантированный прожиточный минимум. Тогда как только 37% из 1600 опрошенных согласились с утверждением, что свобода есть высшая ценность, ради которой можно смириться с ростом экономического неравенства, и только 46% с утверждением, что главное, чтобы люди надеялись на себя и перестали ждать помощи от государства. Мы видим, что граждане хотят увеличения роли государства, хотят, чтобы государство взяло на себя ответственность за жизнь людей.
Главный парадокс заключается в том, что именно государство создало условия, в которых субъекты МСБ закрываются тысячами, экономика вне сырьевой индустрии не развивается, а покупательная способность постоянно падает. Давайте рассмотрим, что же государство делает не так и в каком заколдованном круге мы оказались.
Горшочек, не вари
Главная ошибка государства в том, что его слишком много и становится всё больше. В уже упомянутом докладе Всемирного банка это подчеркивается особо – частному сектору очень сложно, новых частных компаний появляется очень мало, так как на казахстанском рынке доминирующее положение занимают несколько квазигосударственных игроков, в том числе и в сфере базовых услуг, поддерживающих частный сектор.
Мы видим, как это происходит, – передача частных пенсионных фондов в руки единого государственного фонда, усиление Halyk Bank-а за счёт Qazqom-а, вытеснение с рынка Astana Bank. Покупка оператора Kcell “Казахтелекомом” – это скорее всего тоже не экономическое решение, как об этом писал на Informburo.kz Леонид Кирьяков. Появление телекоммуникационного доминанта в лице национальной компании – это, судя по всему, тоже политический процесс увеличения присутствия государства на рынке связи.
Государство начало увеличиваться в экономике особенно ощутимо тогда, когда случился мировой финансовый кризис 2009 года. Тогда экономика страны столкнулась с серьёзными сложностями, и государство взяло на себя роль спасателя. Средства для этого были, и началась реализация государственных проектов типа ПФИИР, "Дорожной карты бизнеса" и других – государство решило взять экономику в свои руки и под своим контролем развивать бизнесы. Тогда антикризисную операцию казахстанских властей сравнивали с рузвельтовским “Новым курсом” – программой американского президента по выходу из Великой депрессии.
Однако большое отличие, о котором тогда не говорили, заключалось в том, что согласно “Новому курсу” государство вливало деньги в совершенно убыточные проекты, которые всё равно никто, кроме государства, потянуть не смог бы, например, расчистка русел рек, строительство мостов, магистральных путей и так далее. А главное, “Новый курс” имел логический конец – им стал собственно выход из кризиса. Казахстанское же правительство не стало инвестировать в инфраструктуру, а взялось создавать бизнесы. Разумеется, ничего кроме как Актауского завода про производству краденых китайских планшетов из этой затеи получиться не могло, потому что бизнес так не работает.
Недавно сам премьер-министр Бакытжан Сагинтаев упрекал акимов в том, что тысячи открытых новых заводов не дают эффекта. Однако акимы не могут развивать бизнес, это вообще не их компетенция, бизнес делают бизнесмены. Почему-то это очевидное утверждение для правительства не столь очевидно. Второе отличие от рузвельтовского подхода в том, что, раз начавшись, влияние государства в экономике Казахстана никак не может закончиться. Как если бы управленцы въехали на знакомую колею советской государственной экономики.
Социолог Гульмира Илеуова в уже упомянутом исследовании также пишет, что влияние корпораций, групп влияния не даёт развиваться частной инициативе. Как результат – у людей растёт запрос на патернализм, но в этом скрывается горькая ирония. “Другого арбитра/гаранта защиты интересов, кроме государства, у населения нет. Но ирония судьбы в том, что именно наше современное государство создало эти удобные для монополистов неконкурентные условия, которые население не в состоянии изменить”, – пишет учёная. Анализируя ситуацию, она делает такой прогноз: “Запрос на этатизм (ведущая роль государства) в стране будет возрастать в любой политической оболочке (авторитаризм, например), и при этом поворот на либерализм в ближайшие годы вряд ли возможен”.
Прикрытая грудь раздора
Можно согласиться с исследовательницей, что видимых причин для либерализма не предвидится. Тогда возникает вопрос, что мы имеем сейчас и в каком направлении движемся.
На мой взгляд, государство становится всё более правым, по крайней мере оно всё больше отвечает признакам, присущим правой идеологии. Судите сами – в стране усиливается доминирование крупного капитала, государство создаёт условия для существования крупных холдингов, с которыми не может конкурировать малый и средний бизнес.
Увеличивается роль государства, причём не только в экономике, но и в идеологии. Растущее неравенство, обеднение широких слоёв граждан необходимо компенсировать в идеологическом плане. Мы свидетели растущих в духе правого (не путать с правовым!) государства идеи величия нации – об этом и программа “Рухани жангыру”, и последняя статья Президента “Семь граней Великой степи”. При этом важно отметить, что и у граждан есть запрос на защиту так называемых традиционных ценностей” – весь 2018 год прошёл под знаком моральных охранителей, так называемых уятменов.
Недавний несанкционированный митинг в селе Сарбастау против юной блогерки, снявшейся в фотосессии в стиле ню с украшениями в национальном стиле – один из ярких примеров общественного запроса большой консервативной части общества. А отсутствие реакции государства, которое обычно очень ревностно относится к несанкционированным собраниям, является доказательством, что такое поведение поощряется.
Описываемые тренды не являются уникальными – то же мы уже долго наблюдаем в России, Венгрии, Польше и даже в США. Правда, в случае с США ситуация особенная – в силу устройства политических институтов, популизм Трампа и политика его администрации не буудет постоянными, поскольку у граждан есть возможность сменить курс на выборах.
В книге “Почему одни государства богатые, а другие бедные” экономисты Аджемоглу и Робинсон убедительно доказывают, что единственный ключ к процветанию – это развитие инклюзивных политических и экономических институтов, то есть таких, которые позволяют как можно большему числу граждан участвовать как в экономике, так и в политике страны. Если же в стране победу одерживают экстрактивные институты, то есть те, которые наделяют правом решать узкую группу граждан, то такие государства обречены в конечном счёте на бедность, политические кризисы и так далее.
Если говорить о нашей стране, то в Казахстане процесс создания институтов очень противоречивый. Например, с одной стороны, было решено, что должность акима сёл и сельских округов будет выборной. Это безусловно инклюзивный институт, дающий возможность жителям населённых пунктов влиять на процессы. С другой стороны, вводится невероятно экстрактивный институт, в соответствии с которым выборы в маслихаты возможны только по партийным спискам, что исключает возможность самовыдвижения.
Если власть действительно хочет, чтобы граждане богатели, чтобы им не было дела ни до национальности, ни до внешнего вида соседа, а главное, если государство хочет снять с себя такую обузу, как текущую и историческую ответственность за положение миллионов людей, у неё нет другого пути, кроме пути самоограничения. Лишь сокращение собственного присутствия в политической, социальной, культурной и экономической сферах является залогом частной инициативы и гражданской сознательности. Опасность патернализма заключается в том, что, когда люди беднеют и озлобляются, они точно знают, кто виноват.
