В социальных сетях появилась визуализация новой высотки на пустыре около Корме. Здание, как написано в сопроводительном тексте, выполнено в американском стиле. Вероятнее всего, речь здесь об ар-деко, развивавшемся в 20-е годы в США.
Над Манхэттеном высится великолепная 77-этажная квадратная башня, увенчанная хромированной короной, образованной чередой арок со всех четырёх сторон, на которую водружён конический шпиль. Это Крайслер-билдинг. Сужающаяся форма объёма – ступенчатая пирамида – продиктована законом о зонировании 1916 года. Дело в том, что бесконтрольное строительство высотных зданий привело к тому, что улицы у подножий этих гигантов погрузились в вечный полумрак отбрасываемых ими теней, поэтому законом зданиям отныне было предписано отступать от красных линий по мере роста. Корона здания – здесь не только одно из основных средств пластики и декора, а ещё и метафора могущества американского автопрома, компании Chrysler в частности и машинного века.
Здание построено в 30-е годы прошлого века, в золотое время архитектуры этого города, в стиле, названном ар-деко. Ар-деко к тому времени окончательно вытеснил эксперименты с готикой и эклектизмом в архитектуре высотных зданий. В те годы архитекторы и девелоперы Нью-Йорка развернули "вертикальную гонку": город будто сошёл с ума, все соревновались в том, чтобы построить небоскрёб выше всех. Но и сегодня, по прошествии многих лет, после того как на острове выросли десятки новых небоскрёбов, подсвеченное изнутри в тёмное время суток это здание уверенно доминирует в очертаниях города.
Если согласиться с тем, что архитектура действительно есть мера цивилизации, материализованная культура, то о США в ревущие 20-е можно безошибочно судить по Крайслер-билдинг: воплощение экономической, капиталистической мощи и "символ успеха и процветания буржуазной культуры".
Джонатан Джоунс пишет в Guardian в разделе об искусстве. В своём обзоре здания сэра Нормана Фостера, прозванного в народе "корнишон", он пишет, что великолепный Крайслер-билдинг стал бы обычным и даже заурядным зданием, отними у него корону.
Вернёмся на пустырь около Корме. В нашем случае здание имеет довольно привычную для нашего города форму и не до конца развитое завершение в виде плоских крыш. Не увенчанное как положено лучшим образчикам стиля короной или шпилем, в форме, не образованной оригинальными сдерживающими нормами и, судя по всему, не соответствующая высоте, не говоря уже о сомнительности всего предприятия по воскрешению стиля 20-х годов прошлого века в Астане, это здание подталкивает нас к навязчивой мысли: а не фальшивку ли нам здесь продают – короны-то нет. Нет короны. И это важно.
Этот текст вызван двумя твитами писателя и журналиста Оуэна Хазерли, пишущем для Guardian об архитектуре, политике и культуре, о его визите в Казахстан: "Алматы монументальный и советский, полный деревьев, тени, интересных перепадов уровней, кафе и всего такого" и "Я в Астане, и это город, который будто спроектирован так, чтобы показать, насколько хорош Алматы".
Мнение, с которым спорить трудно, но можно, хотя и бессмысленно. Дихотомии Астана-Алматы в обсуждаемом контексте не существует. Нам давно пора разрубить это гордиев узел, отправить этот давнишний спор в тёмный шкаф, где мы храним прочие застарелые конструкты. И вот почему.
Алматы – очаровательный город, он особенно дорог моему сердцу по многим причинам. Сказав это, должна подчеркнуть, что понимаю, что моё поколение, культура, к которой я принадлежу, не сделали ничего для создания этого города. Это город, построенный не нами не для нас. Это материализация культуры, которой больше нет. Все наши достижения ограничиваются адаптацией этой унаследованной среды: остеклением балконов и выводом первых этажей из жилого фонда под городские кафе. А там, где нашей культуре изредка все-таки удаётся найти выход, она нередко материализуется в миниатюрах Эйфелевой башни на Фурманова и жилых комплексах вроде "Столичного".
В то же время есть Астана. Полностью продукт моего поколения и нашей культуры, воплощение нашей современности. Ответственность за провалы и успехи этого города мы делим поровну. Он – зеркало, которому резонно можно задать вопрос "Мы ль на свете всех милее?" Так вот, для того чтобы оно вторило нам, важно начать обращать внимание на то, как и что строится в городе, формировать отношение к архитектуре и беспощадно критиковать, если понадобится.
Критика не является здесь самоцелью, конечно. Наша цель здесь – коллективный психоанализ, цель – познать себя ровно такими, какие мы есть, объять понятия и феномены, которые иначе осмыслению не поддаются, и как побочный эффект – создание комфортной среды.
Архитектура – не единственный инструмент для достижения этих целей, но именно она кажется самым очевидным в городе, где новые здания вырастают с устрашающей скоростью.
Более того, высшим пилотажем было бы рассматривать не отдельные здания, а в связке с городской средой, потому что – давайте будем честны с собой – мы в опасной близости к тому, чтобы стать Брюсселем, лаконично описанным когда-то Бодлером: "Ни одной витрины. Фланёрство, любимое народами, наделёнными фантазией, в Брюсселе невозможно. Смотреть не на что, и на улицах нечего делать".
В общем-то, за каждым зданием в отдельности и в целом – городской средой – стоят культурные коды и силы, природу которых нужно хорошо понимать. Это понимание, в свою очередь, важно всячески артикулировать для того, чтобы понять кто мы, откуда пришли и куда идём, чтобы город стал удобным, красивым, устойчивым, умным и получил все остальные эпитеты в словаре урбаниста.
Поэтому важно, что короны нет.
