Как Казахстану выйти из игры с идеей "мирного атома"

Продолжение. См. начало:

• Асет Наурызбаев: Возмутила быстрая готовность Минэнерго строить АЭС
• Во сколько обойдётся атомная энергия казахстанцам?
• Асет Наурызбаев: В строительстве АЭС – логика политическая, а не экономическая

Вадим Борейко: Асет, давайте вернёмся к словам министра энергетики Каната Бозумбаева, сказанным 9 апреля: "Если всё же будет принято решение о строительстве атомной станции, то оно будет принято гласно, прозрачно, только путём общественных консультаций, общественных слушаний с населением страны".

Не могу сдержать добрую улыбку. Как у нас "консультируются с общественностью" и проводят общественные слушания, все мы отлично видели во время обсуждения ПредОВОС строительства курорта "Кокжайлау" и подъездной дороги к нему в алматинской гостинице "Казахстан" 4 ноября 2018 года. Альтернативных проектов не было, нулевой вариант не рассматривался.

(Кстати, по поводу этой фразы: "Нулевой вариант сегодня не рассматривается", которая была произнесена руководителем проекта Наилем Нуровым и противоречила Орхусской конвенции, – в начале февраля этого года экологическое общество "Зелёное спасение" выиграло судебный иск к управлению туризма о распространении недостоверной информации).

Антиэкологичный проект продавливали с помощью административного ресурса, ломая закон через колено и игнорируя общественное мнение. Пока 8 апреля президент Токаев ему не выписал "стоп", рекомендовав акиму Алматы отложить строительство на несколько лет.

А взять перевод алматинской ТЭЦ-2 на газ. Ещё в ноябре прошлого года в то самое Министерство энергетики, которое возглавляет Канат Бозумбаев, поступили три варианта реконструкции станции. Не знаю, какие алхимические опыты над ними производят, но факт, что уже скоро пять месяцев, как о них ни слуху ни духу. Про общественные слушания лучше промолчу: на это даже намёка нет.

Так что старые песни о главном – про "обсуждение с общественностью" – я всерьёз не воспринимаю. А вы?

Асет Наурызбаев: Совершенно так же. Во-первых, они могут организовать обсуждение в посёлке Улкен. И сколько активистов туда поедут?

В.Б. А потом выдадут за общенациональное обсуждение.

А.Н. Поэтому "обсуждение с общественностью" – это не аргумент.

А аргумент – вот, я вам принёс: руководство МАГАТЭ по тому, как страна становится ядерной энергетической державой. Там обозначены очень большие подготовительные мероприятия. Решение страны стать производителем атомной энергии предусматривает целый ряд процедур, прописанных МАГАТЭ. Это серьёзная история. И очень затратная.

К той минимальной сумме в 6 миллиардов долларов за один блок (а обычно строят не менее двух) стоимости строительства АЭС прибавим расходы, которые понесёт государство, чтобы стать членом ядерного клуба. Возникает много обязательств, много технологий должно быть внедрено, отлажено госуправление отраслью. И только после этого можно ставить вопрос о проведении конкурса, разработке ТЭО (технико-экономического обоснования строительства. – Авт.) и т.д. И МАГАТЭ должно контролировать все эти процедуры. А не просто так – купили станцию, и она работает.

В.Б. Другими словами, кавалерийским наскоком – как хотели построить курорт на Кок-жайляу, даже не имея гарантированного источника финансирования – атомную тему не возьмёшь.

А.Н. Конечно, у нас есть заделы: наука, "Казатомпром". Но они занимаются совсем другими делами – тем, что раньше называлось "мелкотемье". Люди в ИЯФе что-то делают, но никаких фундаментальных прорывов не наблюдается. Реактор слабенький, ничего на нём особо не сделаешь. Студенты учатся – и уже хорошо.

То же самое – "Казатомпром". Фактически это горнодобывающая компания. Никаких высоких технологий там нет. Безопасностью в какой-то мере управляем, поскольку это радиоактивное топливо, и у нас есть Ульбинский завод.

Но атомная станция – совсем другой уровень. Примерно тот, что мы потеряли в Актау (Мангистауский атомный энергокомбинат, МАЭК, был обанкрочен в 1999 году. Реактор на быстрых нейтронах БН-350 мощностью 350 МВт переведён в режим вывода из эксплуатации. В 2003 году МАЭК выкуплен "Казатомпромом", в настоящее время комбинат производит электрическую и тепловую энергию на сухом газе. – Авт.)

У нас очень многие люди до сих пор ссылаются и опираются на опыт советских времён. Ребята, прошло 30 лет, все технологии давно поменялись. То, что было справедливо в конце 1980-х, сейчас вообще не работает! Это надо заново изучать. И этого никто не понимает.

В.Б. Мы не можем даже противостоять последствиям сильного дождя (разговор шёл вскоре после ливня в Алматы 6 апреля), а берёмся размещать АЭС.

А.Н. Это разные вещи. Не очень корректно так говорить. При том что у нас бардак в массовом порядке, есть крутые, хорошо управляемые компании, есть чем гордиться. Можно найти тысячу специалистов, из них двести инженеров, двадцать управленцев. Можно найти. Но это требует прохождения всех процедур заново.

Экономика освоения

В.Б. Всё-таки не дают мне покоя слова Бозумбаева о "гласности", "прозрачности" и "общественных консультациях". Как вы думаете, паллиативом общественного обсуждения "быть или не быть в Казахстане АЭС" мог бы стать всенародный референдум по поводу строительства станции?

А.Н. Ну, во-первых, ответ заранее известен. Зачем его проводить?

В.Б. Вот и хорошо, что известен. А как иначе узнать общественное мнение на этот счёт?

А.Н. Мнение общества и так понятно. Я вижу единственный мотивирующий источник всех этих движений (возведения в Казахстане АЭС. – Авт.) – заработать на стройке. Никакой другой мотивации тут нет. Экономика неправильная. Ядерная опасность налицо.

В.Б. Вы чью мотивацию имеете в виду?

А.Н. Людей, которые толкают этот проект. Там можно заработать только на стройке – всё! Отбить инвестиции невозможно. Только просить Россию: простите долги, пожалуйста, мы не можем платить! А нам скажут: вы же богатые, это узбеки бедные.

В.Б. Сколько уже аналогий с "Кокжайлау"! Там была та же главная мотивация – освоение средств.

А.Н. Один в один. К сожалению, за 30 лет построена "экономика освоения".

В.Б. …а не развития.

А.Н. Не развития, да. Люди, которые работают на развитие, работают против Системы – вот в чём парадокс.

Скоро только ветряки родятся

В.Б. Вот ещё какая фраза Каната Бозумбаева обращает на себя внимание: "К 2030 году какие-то мощности нужно построить". У меня тут же всплыли в памяти слова акима Алматы Бауыржана Байбека, сказанные 8 апреля: "Предлагаю проект (курорта "Кокжайлау". – Авт.) доработать и пока отложить. Тем более что развитие действующих курортов, по мнению экспертов, займёт не менее трёх-пяти лет". Я вычитал в этих двух цитатах одну мысль: пусть строят что хотят, но без меня. У нас же министры и акимы по 8-10 лет не сидят, и вряд ли Бозумбаев будет занимать свой пост через 11 лет, а Байбек через пять, когда или если, не дай бог, начнут реализоваться соответствующие проекты. Короче, я вижу в этом подспудное желание переложить свою ответственность на будущих преемников.

А.Н. Не знаю насчёт Алматы, а в части энергетики – всё-таки там привыкли планировать на десятилетия, потому что система мощная и инерционная.

Но развитие возобновляемых источников энергии делает планирование более гибким. Большая угольная станция строится лет пять, так как много задач, которые нужно решить при строительстве. Ты подходишь к ней два года: определяешь территорию, выбросы считаешь, тип угля, как подвозить его будешь. То есть огромный предварительный объём работы. И очень большая стройка, где трудятся тысячи людей, возводятся линии выдачи мощностей и т.д.

А возобновляемые источники энергии (ВИЭ) строятся быстро: они типизированы и стандартизированы. Грубо говоря, что стоит построить ветряки? Я недавно из Бишкека мимо Кордая ехал и видел, как оперативно там построили ветровые установки. Один кран ветряк за три дня ставит: день опору устанавливают и ещё два дня на неё навешивают генерацию. И это увеличило скорость освоения мощностей.

Будет спрос – возникнет предложение

А.Н. А вторая история – цены. Однажды мой знакомый "тесловод" позвонил: "Слушай, у нас тут клуб "тесловодов", и мы обсуждаем гипотетическую тему: а вдруг все купят "Теслы"? У нас же не хватит электричества?"

В.Б. Я слышал, в Алматы сейчас всего 64 частных автомобиля на электрической тяге.

А.Н. Тем не менее логика в его словах есть: китайские электромашины дешевле бензиновых. Я говорю: "Сейчас не хватит. А ты будешь готов заряжаться за те же деньги, за которые сейчас заправляются бензиновые авто: полный бак будет стоить 6 тысяч тенге?" Он отвечает: "Конечно, готов". Говорю ему: "Тогда забудь об этой проблеме. Как только ты предъявишь спрос на уровне 50 тенге за киловатт-час для своей машины, все бросят продавать товары, станут строить ветряки и обеспечат тебя электроэнергией железно".

Поэтому никакой проблемы нет: не надо беспокоиться, что мы не успеем построить станцию и у нас не хватит электричества. Это раньше нужно было ждать пять лет, а сейчас рынок двинулся – ты сразу обеспечил его генерацией.

В чём будущее казахстанской энергетики

А.Н. У нас огромные перспективы в ВИЭ. Пустыня Сары-Есик-Атырау – это территория, использовать которую, кроме как для размещения солнечных электростанций, невозможно. На наших степных просторах практически везде есть достаточный ветровой потенциал. Так что будущее энергетики Казахстана – это развитие ВИЭ, использование газа для отопления и когенерации, а также сохранение Экибастуза как центра угольной генерации.

Есть ещё важная история, которую мы не должны терять, – это регулирование мощности. Гидростанции должны строиться активнее.

У нас две станции – Капчагайская ГЭС и Мойнакская ГЭС, которые пока не могут работать в режиме регуляции: то есть так, что в часы низкого спроса или в часы яркого солнца и сильного ветра станция стоит, а в пиковые нагрузки (или при пасмурной и безветренной погоде) вовсю колошматит.

Так нельзя работать, потому что ГЭС в пики затапливает все населённые пункты вниз по течению. Для этого чуть пониже обычно строится вторая станция, которая работает в равномерном режиме, и река продолжает течь дальше ровным потоком. А вся "колбасня" происходит между двумя станциями: в час пик вода заливается доверху, а при малой нагрузке потихоньку спускается. Это называется "регулирующая мощность". Она очень важна для возобновляемых источников энергии: как сказано раньше, в моменты появления облачности или ослабления ветра нужно заместить мощности солнечных и ветряных станций вот этой генерацией.

В целом потенциал гидроэнергетики Казахстана в своё время оценивался в 3 миллиона киловатт мощности.

Должен сказать, что сильный толчок развитию ВИЭ может дать схема финансирования "7-20-25", аналогичная существующей схеме финансирования ипотеки и, как придумал Нацбанк, схеме финансирования покупок авто. Так вот, вместо финансирования автопромышленности по такой схеме лучше финансировать "зелёную" энергетику.

Длинные и недорогие тенговые кредиты позволят солнечным и ветряным электростанциям производить электроэнергию почти по рыночным ценам, то есть без дотаций.

Хорошо было бы замещать старые угольные блоки новыми солнечными и ветряными станциями рыночным путём.

Тест или троллинг?

В.Б. Чтобы закончить тему АЭС, скажите мне: "пожелание" Путина – что это было? Некий тест для нового казахстанского президента или банальный троллинг партнёра, который стал модным у Кремля в международных отношениях в последнее время?

А.Н. Это и тест, и троллинг. Во-первых, свежему президенту ссориться не хочется "на берегу". Ему хочется хорошо начать. А тут: вот тебе "подарок" – давай начнём.

В.Б. Со стороны Путина "подарок"?

А.Н. Ну да. На тебе кредит – рассчитаешься потом. Понятно, что это не экономическая история, а политическая. Чисто по-человечески я Токаева понимаю. Возможно, он позвонил в Министерство энергетики: ребята, что там со станцией? Можем запуститься?

В.Б. Мы этого не знаем наверняка.

А.Н. Не знаем. Но в целом это, конечно, со стороны Кремля продавливание. Вот пришёл новый человек, и мы его сразу проверим: а вдруг продавим? Думаю, что Токаев посоветовался с Первым Президентом, и тот ему напомнил двадцатилетнюю историю вопроса. Надеясь, что всё это потихонечку рассосётся. Потому что экономики в проекте нет, и чтобы съехать с темы, Казахстану можно будет сослаться на что угодно – на общественный протест или на экономические проблемы.