Режиссёр Адильхан Ержанов – один из самых ярких представителей современного казахстанского кино. В мире фестивального кино его хорошо знают и принимают. За десять лет работы он снял шесть картин и, кажется, ни одна не осталась без международных наград или как минимум хороших отзывов кинопрессы.
На 31-й Токийский международный кинофестиваль, куда его пригласили с новым фильмом "Ласковое безразличие мира" (картину, кстати, выдвинули на "Азиатский Оскар", Asia Pacific Screen Award в двух номинациях: "Лучший фильм" и "Лучший оригинальный сценарий"), он не приехал. Причина уважительная: Ержанов начал снимать свою очередную, уже седьмую картину "Секретное общество Пукуара".
Программный директор Токийского фестиваля Ёши Ятабэ даже посокрушался, что Адильхан приехать не смог, но сказал, что всегда рад картинам из Казахстана. "Для меня казахстанское кино – совершенно особое явление, – сказал он на встрече с журналистами. – Год от года у нас участвуют картины из вашей страны, и каждый раз это какое-то открытие. Мне самому интересно, почему вы так быстро развиваетесь в этом направлении и снимаете такие потрясающие фильмы".
В интервью Informburo.kz Адильхан Ержанов рассказал о том, почему критику иногда лучше игнорировать, может ли честный художник обуржуазиться после Канн и Токио, и где сейчас казахстанские кинопартизаны.
– Адильхан, ваш фильм "Ласковое безразличие мира", который закрывал программу "Особый взгляд" Каннского кинофестиваля в этом году, сейчас приглашён на огромное количество фестивалей – от Монреаля до Токио. Что значат для вас фестивали?
– Для меня, как и для всех режиссёров, фестивали, безусловно, важны, ведь это способ знакомиться с людьми, показывать свои фильмы в самых разных частях света. Это возможность находить бюджеты и продавать картины по всему миру. С другой стороны, нельзя переоценивать их значение, ведь настоящее искусство и настоящие режиссёры, такие как великий Кубрик или Хичкок, возникали вопреки всем номинациям и престижным кинофестивалям. У них не было наград, но это ничуть не умаляет их вклад в развитие кино и киноязыка. Есть, конечно, режиссёры, чьё творчество было открыто благодаря фестивалям, к примеру, гений Андрей Тарковский был найден именно так, но таких очень мало. Поэтому я с большим скепсисом отношусь к тем режиссёрам, которые выпестованы лишь одними фестивалями. Надо просто понять, что если у фильма нет зрителя вне этих фестивалей, он не стоит ничего.
– Судя по аншлагу на премьере вашего последнего фильма в рамках недавнего Almaty Film Festival, в Казахстане у вас много зрителей.
– Я и сам не ожидал, что соберётся так много людей и будет столько внимания к нашей картине, ведь не было ни рекламы, ни продвижения, ничего. И это действительно очень приятно. С другой стороны, в этом есть и заслуга самого фильма, ведь он самый зрительский из всех шести снятых мною картин. Он изначально был адресован более широкому зрителю, мы с первого дня съёмок старались сделать так, чтобы одновременно заинтересовать не только критиков, но и массовую аудиторию.
– Фильм "Ласковое безразличие мира" был очень хорошо принят в Каннах, получил несколько наград на российских кинофестивалях и у нас, и в Токио его принимают неплохо. А какая оценка для вас была самой неожиданной или приятной?
– Мнений было много, но я стараюсь не запоминать ни очень хороших, ни очень плохих отзывов. Иначе можно погрязнуть в самоанализе и забыть про творчество. Я стараюсь скользить по поверхности и не углубляться в критику. Если есть какие-то конструктивные вещи, то их запоминаю и использую, всё остальное пропускаю мимо. Я не живу предыдущими фильмами, а концентрирую все своё внимание на новых проектах. Жить своими старыми работами – тупиковый путь.
– Я помню, вы как-то говорили, что после ваших фильмов казахстанские зрители, бывает, уходят молча, потому что одним сильно понравилось, другим – сильно не понравилось. А как сейчас?
– По-разному, но молча тоже уходят, и я по-прежнему не знаю, понравился им мой фильм или нет. Говорить они могут всё, что угодно, но как у них там внутри, в душе, никто не знает. Тут ведь ещё есть такой момент: тем, для кого такое кино непривычно, бывает трудно признать, что фильм хорош, в силу человеческой привычки воспринимать всё новое негативно. Мне самому бывает нелегко даже себе признаться в том, что какой-то фильм впечатлил. "Как же это со мной могло произойти? Я ведь вообще такое (массовое или авторское, казахстанское или американское, – ставьте любое прилагательное) кино не смотрю!"
– А есть страны, где ваше творчество принимают лучше, чем в Казахстане? Например, в той же Японии? Или во Франции, где прошла недавно ваша ретроспектива?
– Всегда приятно показывать фильмы в странах с большими кинотрадициями, таких как Япония, как Франция, – там много настоящих синефилов и есть большой интерес к авторскому кино. До Японии я в этот раз, к сожалению, не доехал, но когда был во Франции, меня удивили нескончаемые очереди на показы. Зрители нашли время, чтобы прийти, купить билет, отстоять довольно много времени в этой веренице людей, – и всё просто для того, чтобы познакомиться с новым казахским кино! Это же здорово! В Казахстане только, кажется, начала формироваться культура восприятия такого рода фильмов. Но я этому тоже очень рад.
– Вы приезжали во Францию со свой ретроспективой. Каково это – вновь увидеть свои фильмы?
– Это было и классно, и одновременно страшно. Пересматривать свои старые фильмы – то ещё испытание.
– Как считаете, вы за это время изменились?
– Трудно проанализировать это, ведь я снимаю фильмы всего лишь 10 лет, у меня ещё не было времени думать об этом. Как я уже говорил, для художника самоанализ не очень хорошая идея: как только начинаешь копаться в себе – останавливаешься в творчестве. Не знаю, может, я и хожу по кругу, и возвращаюсь в одно и то же место снова и снова, а может, развиваюсь естественным образом, иду вперёд, что-то меняю, от чего-то отказываюсь, а в какие-то вещи продолжаю также верить. Понял лишь одно: как был в 17 лет романтиком, так им и остался.
– Я помню, как-то вы говорили, что прокат – вещь буржуазная, и вы намеренно его избегаете. Сейчас же ваше "Безразличие" стоит в сетке премьер и выходит в казахстанский прокат 22 ноября. Что изменилось?
– Я думаю, что изменилось отношение к авторскому кино: у массового зрителя появился интерес к нему. И это прекрасно. Ведь благодаря этому и авторское кино станет больше ориентироваться на массового зрителя, а средний зритель, познакомившись с настоящим кино, станет более требовательным.
– А что с вашим партизанским движением, которое провозглашало торжество независимого кино? Вы по-прежнему партизан? Или после того как ваши фильмы стали приносить прибыль ("Ласковое безразличие мира", говорят, уже окупился), вы перестали быть таковым?
– "Ласковое безразличие мира" действительно уже окупился – за счёт продажи прав на показ дистрибьюторам. Фильм выйдет в большом французском и китайском прокате. По поводу партизанского движения: главное правило нашего манифеста – снимать кино новое по форме и содержанию – я никогда не нарушал. В этом смысле я никогда не изменял себе и своему пониманию кинематографа. Что касается фанатичных людей с их узкомыслием, которые считают, что нельзя, например, работать с теми, кто на кино зарабатывает или ещё что-то в этом роде, то я этого не приемлю. Для меня кинематограф – это свобода. К тому же, буржуазность кино, его продажность определяются не бюджетами – они у меня и без того всегда были маленькими, а содержанием. Вот, к примеру, мелодрама, которая снимается только для того, чтобы выжать слезы – это буржуазный элемент, а любовная история, которая заставляет человека задуматься, может быть и партизанским кино.
– А что вы думаете о фестивальной конъюнктуре? Вот вы весь свой новый фильм цитируете французского писателя Альбера Камю и попадаете в "Особый взгляд" Канн. Это случайность?
– Когда я снимаю фильм, я никогда не думаю о том, на какой фестиваль отправлю свой фильм. Это ведь лотерея, он может вообще никуда не попасть! Начнёшь придавать этому какое-то значение – никогда ничего не снимешь. Если есть в картине отсылки к творчеству какого-то писателя или к живописи, это продиктовано не конъюнктурой, а тем, что это необходимо самой истории и концепции фильма. И ведь, по правде говоря, строчка из Камю, которая легла в название фильма "Ласковое безразличие мира", появилась уже после того, как картина попала в Канны. Но доказывать никому ничего не хочу, ведь людям всё равно удобнее думать так, как они думают.
– Конечно же, сама я не считаю, что в картине есть какая-то конъюнктура, меня, наоборот, очень подкупила искренность и честность, которая есть в этом фильме. Как я написала в своей рецензии, в "Безразличии" больше света, чем во всех остальных ваших фильмах. Почему? Вы нашли свою точку опоры?
– Наверное, развитие должно рано или поздно приводить к какой-то точке опоре, балансу. Но я сам не считаю, что "Ласковое безразличие мира" – спокойное кино. Просто там у надежды и света чуть больше власти, чем в моих предыдущих фильмах. Если я сейчас нахожу отдушину, вдохновение в каких то высших чувствах – в любви, в свете, поэзии, то, наверное, так того требует моя душа.
– Вы выиграли питчинг Astana Film Fund в сентябре и уже запустились, снимаете, – всё довольно быстро. Вы считаете себя продуктивным режиссёром?
– Не знаю, насколько я продуктивен, не думал. Я снимаю одну картину в год, бывает, что по два года ничего не снимаю. Сейчас у нас готовы два проекта: это фильм "Секретное общество Пукуара", который мы запустили на средства Astana Film Fund, и второй проект, который уже утвердили на "Казахфильме". Но про него пока ничего не хочу рассказывать, всё ещё в работе.
– А что с картиной "Ночной бог", которую финансировал "Казахфильм"? Когда она выйдет? Такое ощущение, что у неё очень трудная судьба.
– У всех моих фильмов в каком-то смысле трудная судьба. Что с картиной? Она была в основном конкурсе Московского кинофестиваля. Когда выйдет в прокат, не знаю. Не думаю, что она вызовет большой аншлаг, ведь она рассчитана больше на синефилов. Для большинства она, наверное, покажется уж слишком экспериментальной.
– Мне как раз это нравится в ваших фильмах, что вы пытаетесь не стоять на месте и каждый раз исследуете что-то новое.
– Просто не хочется делать ничего, что ты делал раньше, ведь ты живёшь, пока умеешь удивлять. Мне хочется делать то, что заставляет смотреть меня на мир как-то по-новому, а если ты от фильма к фильму делаешь одно и то же, то зачем тогда вообще снимать кино? Не люблю режиссёров, которые занимаются воспроизводством того, что они и так хорошо умеют.
– Вы сказали, что снимаете всегда с микробюджетом. А нет амбиций удивить – снять что-то дорогое и большое?
– Всё зависит от сценария. Если он потребует большого бюджета – кто знает, вдруг завтра я захочу снять фильм про корабль, который отправляется в дальнее плавание! – я буду настаивать на том, чтобы мне выделили побольше денег. Но я не сторонник того, чтобы искусственно раздувать бюджет: экономить деньги – это моя работа как режиссёра. Я уверен, что только снимая кино за небольшие деньги, ты можешь сейчас оставаться в профессии, ведь только такая форма позволяет тебе делать своё кино очень часто.
– Я видела, как наши популярные актёры выстроились в очередь, чтобы поработать с вами на ваших условиях. Так всё-таки что им надо сделать, чтобы попасть в фильм?
– Да ничего особенного – наверное, просто подходить для этой роли. И если человек соответствует, то я постараюсь его раскрыть по-новому. А вообще я недавно понял, что беру на роли людей, и не всегда профессиональных актёров, которые запускают во мне процесс, называемый импрессингом – будят во мне воспоминания и впечатления из моего детства. Может, такой человек когда-то меня забавлял, а может, пугал, не знаю. Но во мне что-то должно щёлкнуть внутри, а чутье никогда не обманывает.
– Мне, честно говоря, довольно трудно представить наших популярных актёров в вашем киномире.
– Потому что они заложники своих образов, а я, возможно, увижу в них то, что пока не увидели зрители. Лично я совсем не против того, чтобы в моем кино снимались популярные в жанровом кино актёры. Почему бы и нет? Кино ведь должно окупаться, а чтобы оно окупалось, необходимы звёзды. Тот же Кубрик никогда не снимал фильмов без звёзд, иначе бы он не нашёл бюджетов.
– Вот у вас вроде есть всё – признание критиков, фестивалей, профессионального сообщества. А вам важно признание государства?
– Я отвечу так: мне важно, чтобы мои фильмы были поняты всеми.
