Акуштап БАКТЫГЕРЕЕВА: «Дорога, идущая мимо?»

Известная московская поэтесса Татьяна Кузовлева, одна из ее переводчиц, в предисловии к этой книге вспоминает их первое знакомство в Алматы в конце шестидесятых годов, вспоминает и то время, когда Акуштап уверенно становилась в ряд лучших казахстанских поэтесс. И задается вопросом: откуда берутся силы и время для стихов у женщины при ее загруженности бытом, воспитанием детей, обустройством многочисленной родни? И сама же отвечает: «…в Казахстане мужской и женский поэтические голоса издавна, переплетаясь, соревновались в выразительности и остроте языка, и победителя в этом соревновании определял сам народ».

Акуштап Бактыгереева никогда ни в жизни, ни в творчестве не отказывалась от своей женской стези и сути, и этим нашла много почитателей своего творчества. Но она не из тех, кто наблюдает за жизнью из тихого семейного гнезда, ни словом, ни делом не вмешиваясь в течение событий. Гордо заметив: «Погоня за славой и почестями представляется мне сродни протянутой за милостыней руке», не смиряясь с нынешней писательской невостребованностью, Акуштап Бактыгереева делает решительный поворот в своей творческой судьбе. Почти сорок лет прожив в Алматы, выпустив здесь свои главные книги, обретя известность не только у себя в республике, но и за ее пределами, вырастив трех дочерей, она вдруг покидает уютный алматинский дом и при полной поддержке своего мужа и семьи переезжает в Уральск.

Поменяв Алматы на Уральск

– Я была не одинока в своем решении, – рассказывает сегодня Акуштап. – В 2000 году Имангали Тасмагамбетов, будучи акимом Атырауской области, стал приглашать ученых, писателей, музыкантов возрождать культуру своего края. Этот путь начал академик Зейнулла Кабдолов, поехавший в Атырау читать лекции студентам. Переехал в Атырау и композитор Илья Жаканов, который начал собирать в этих далеких песках забытые мелодии Курмангазы. И до сих пор он там плодотворно работает. Потом аким Западно-Казахстанской области Крымбек Кушербаев стал приглашать на родину известных деятелей культуры. Это было вызвано в первую очередь заботой о молодежи в тяжелые времена, когда даже самые способные студенты не могли ехать учиться в столичные вузы, оставались на периферии. Пример земляков, реализовавших свой талант, чего-то добившихся в жизни, был, конечно, важен. Кроме меня, в Уральск приехали народный поэт Кадыр Мырзалиев и заслуженный артист республики, известный домбрист, композитор Туяк Шамилов, работавший в оркестре Курмангазы. Сейчас он сотрудничает с институтом культуры, принимает экзамены, дает мастер-классы. Мырзалиев помогает местному драматическому театру, читает лекции в Западно-Казахстанском университете имени Махамбета Утемисова. Я тоже читаю лекции в университете, я же закончила педагогический институт.

– Наверное, это лекции по казахской литературе?

– Через нашу литературу – вековую поэзию, стихи Абая, прозу Мусрепова я стремлюсь показать силу национального духа, нравственную основу нации. Это лекции о нравственности, которые я читаю и в педколедже. Меня очень беспокоит воспитание наших девушек – их отношение к материнскому, семейному долгу. Ведь откуда берутся брошенные дети, почему так много разводов? Этого никогда не было в традиционном казахском укладе. На примере казахской литературы я стараюсь показать, какой должна быть девушка, женщина в казахской степи, каким понимается у казахов женский, материнский долг. Ну и тем самым стараюсь вернуть свой дочерний долг землякам.

– С вашим долгом все понятно. А как вы сами устроены на родине? Вам дали квартиру?

– Это не секрет, нам предоставлена квартира, мы живем в Уральске шестой год, но эту небольшую квартиру не дают приватизировать. Хотя чиновники получают жилье, приватизируют, быстро уезжают, а людей творческих уважают, но в отличие от того же Атырау, квартиры дали во временное пользование.

– То есть заранее складывается характер вашего временного там пребывания, да?

– Пока у меня есть силы, я хотела бы быть полезной на родине. Я хотела бы там создать музей писателей западноказахстанского края. Это – родина академиков Каратаева, Жумалиева, писателя Хамзы Есемжанова, написавшего трилогию «Яик – светлая река». Там родился Джубан Мулдагалиев, лауреат Государственной премии, депутат Верховного Совета Союза ССР, участник Великой Отечественной войны, видные поэты Сагингали Сеитов, Кадыр Мырзалиев, рано ушедший талантливый Мухадис Исламгалиев. Наша земля дала стране много талантливых литераторов. Но до сих пор, например, нет музея Таира Жарокова.

– А что за история была с памятником Таиру Жарокову еще в советское время?

– Рахсметолла Егизбаев был большим ценителем талантов и покровителем искусств. За решение отлить из бронзы памятник поэту Таиру Жарокову он получил строгий выговор на бюро обкома партии – «за растранжиривание средств». Старожилы до сих пор рассказывают о незабываемых встречах с писателями, о приезде на Бокейординскую землю целой делегации во главе с Габитом Мусреповым по приглашению Егизбаева. А имена многих других руководителей района народ давно уже забыл.

– Вы сами создали настоящий памятник Джубану Мулдагалиеву своей поэмой «День мужества». В ней есть пронзительные строки о резком выступлении поэта на известном пленуме Союза писателей в присутствии Колбина, когда «…убоясь репрессий, не в ладоши захлопал зал – ногами застучал».

– Мне до сих пор горько и стыдно вспоминать те двадцатилетней давности дни, когда писательский пленум вынес по сути смертный приговор своему поэту за то, что он сказал правду о декабрьских событиях. Правду, к которой были не готовы многие из тех, кто сегодня в первых рядах восславляет декабрь и нашу независимость. В присутствии Колбина Джубан-ага, написавший поэму «Я – казах», сказал, что лучше бы он погиб на войне, чем видеть, как солдаты расправлялись с молодежью на площади. Он сказал о всех унижениях, через которые прошел казахский народ, о всех его страшных потерях в коллективизацию, в войне, при освоении целины. О жертвах физических и нравственных – об утере языка и веры, о неуважении к традициям, о злоупотреблении долготерпением казахского народа. «Я не единомышленник с вами» – сказал он партийным функционерам, требовавшим осудить декабрьские события. И пленум сдал своего поэта и принял угодную Колбину резолюцию. А Джубан Мулдагалиев умер от инфаркта, как воин, как фронтовик.

– Джубан Мулдагалиев поддержал ваши первые шаги в поэзии?

– Тогда старшее поколение вообще очень трепетно относилось к появлению молодых талантов. Сабит Муканов, прочитав мои первые стихи, специально пришел в редакцию «Іазає ёдебиетi». «Ты знаешь, что значит твое имя? – спросил он. – Так называлась старинная узорчатая шелковая ткань». Меня этим редким именем назвала бабушка. Мы в молодости не всегда ценили золотое время общения со старшими, потому так хочется передать все, чем были они богаты, последующим поколениям. Чтобы не прошла мимо них дорога, ведущая к знаниям, к настоящим жизненным ценностям.

Чей он – фонд будущих поколений?

– У нас сегодня думают об экономике, политике, а о нравственных, духовных ценностях стали забывать. Молодежь не читает не потому, что времени нет, а потому что мы пропустили уже целое поколение, не имевшее общения с настоящей литературой, музыкой. Я недавно проводила в Уральске творческую встречу с Ильей Жакановым. Милиционеры, экономисты, юристы, налоговики, таможенники вдруг открыли для себя, что есть другой мир, питающий душу, поднимающий дух человека. Этот мир не должен оставаться параллельным для них, должен пересекаться с их повседневной жизнью. Народ поднимется на двух крылах – экономики и культуры, я в этом уверена. Но начинать надо со школы, где воспитанию детской души сегодня уделяется очень мало внимания.

– Я не знаю, как в казахских школах, но в русских детей совершенно перестали водить в музеи, на концерты, в театры. Помните, в оперном театре был абонемент для школьников? Теперь там в основном дети дипломатов да те, кто учится музыке, балету.

– По-моему Министерство образования этим совсем не озабочено. У них главное – реформы, то переводят на одиннадцатилетку, то на двенадцатилетку, то одна система берется за основу, то другая. А главное – педагогические кадры остаются без внимания. Ведь, несмотря на все прибавки к зарплате, педагоги остаются самыми низкооплачиваемыми. И я думаю: зачем, для кого у нас создается фонд будущих поколений, если мы теряем уже нынешнее? Помню, еще в девяностых я села в такси в одном из областных центров на юге и попросила отвезти меня на рынок. Таксист спросил: «Куда вас отвезти: на денежный рынок, рынок рабов или рынок животных?» На мое недоумение он пояснил: «Если хотите поменять доллары подороже, отвезу на денежный рынок, если хотите нанять для работы парней, отвезу на рынок рабов, а если хотите купить мясо, повезу на рынок животных». Ему самому было не до шуток, а у меня в сердце хлынула боль: я знала эти места, где казахские парни с потухшими глазами униженно бросаются к каждому с просьбой дать работу. Настанут ли времена, когда у нашей молодежи будет работа, когда они будут достойно жить? Прошло десятилетие. Но у нашего государства по-прежнему нет специальной молодежной программы, нет молодежной политики, обеспечивающей занятость молодежи, ее учебу, ее рабочие места. Сколько нам нужно специалистов, где они учатся, получат ли работу? Я знаю девушку, окончившую пединститут и работающую уборщицей. И по-прежнему сельская молодежь отправляется в города в поисках работы. Почему им нет работы на родной земле?

– А у вас у самой есть ответ на этот вопрос?

– По-моему нефтяные деньги, которые откладываются в Национальный фонд для будущих поколений, надо вкладывать в развитие села, в развитие малых городов, в строительство дорог. Разве дороги строятся не для будущего? А у нас посмотрите: построена дорога Алматы– Караганда. Как она построена, если на ней столько бьется людей, по необходимости мотающихся между Алматы и Астаной? Почему она такая узкая и кривая? Сейчас говорят о ее реконструкции, расширении. Но разве сразу невозможно было нормально строить? И почему чиновники, министры, допускающие подобные ошибки, не наказываются, а перемещаются с места на место?

Мы говорим о необходимости развивать сельское хозяйство, увеличивать экспорт нашего зерна. Но как вывозится это зерно с полей? Между областными центрами еще есть какие-то дороги, а в сельской глубинке их как не было, так и нет. Распались районы, некоторые объединены в один, до райцентра порой 500 километров туда, 500 – обратно, люди отрезаны от больниц, от школ. Школы в аулах не ремонтированы десятилетиями. Тогда создавайте интернаты. Но ведь их нет.

– Президент поставил задачу о строительстве ста школ и ста больниц…

– Это только малое начало, а ветхих школ, работающих в две-три смены, очень много. Настоящее количество их просто никто не знает, так же, как не имеющих первой медицинской помощи населенных пунктов.

– Вы думаете, и в акимате Западно-Казахстанской области таких сведений нет?

– Сведения наверняка есть, но показывают по телевидению, пишут в газетах о тех школах, компьютерных классах, больницах, которые открылись, построены. А то, что в этих больницах порой остается столько недоделок, что нет специалистов, чтобы справиться с японским оборудованием, что компьютерные классы часто тут же закрывают на замок, об этом уже никто не думает. Хотя справедливости ради надо сказать, что по уровню школьного образования Западно-Казахстанская область далеко не из худших, дети хорошо проходят тестирование, поступают в престижные вузы. Потому и хочется, чтобы они нашли достойную работу у себя дома, а не стремились все остаться в столицах в иностранных фирмах.

– Я сама видела по телевидению, как в мединституте в Караганде ребята заинтересованно отнеслись к предложению ехать в сельские больницы, если им там дадут жилье, машины.

– Конечно, специалистам надо создавать условия, чтобы они поехали в сельскую местность. Мне, как выходцу из аула, непонятно, например, почему мы должны входить в конкурентоспособные страны за счет индустриализации, новых промышленных технологий, а не за счет исконного занятия казахов – животноводства? Ведь вот с экспортом зерна у нас получается? Почему же не возродить отгонное скотоводство – овцеводство, коневодство, не разводить верблюдов, крупный рогатый скот? Почему Австралия, Новая Зеландия могут, а мы нет? И люди бы работали на своей земле, пока еще совсем не разучились это делать. И у молодежи было бы занятие. В советское время, которое принято ругать, в хороших хозяйствах, куда нас, писателей, часто приглашали выступать, чабаны были самыми зажиточными. У них были машины, к каждой юрте на джайляу было проведено электричество, было телевидение, приезжали автолавки, киноустановки, художественная самодеятельность. Старались приравнять сельские и городские условия жизни. А иначе молодежь в районах не задержится. И не исчезнут городские «рынки рабов».

Девушки на обочине

– Видимо, Акуштап, проблемы, о которых мы говорим, стали вам ближе именно в Уральске?

– Люба, я же выступаю в газетах, на телевидении, бываю в вузах, школах, детских домах. Люди ко мне приходят со своими бедами. Приходят оралманы, которых сюда пригласили, но чтобы сделать прописку, получить деньги, им приходится обивать пороги, они так мучаются. И я задумываюсь: заботясь о количестве населения, не забываем ли мы о его качестве? Почему мы не приглашаем специалистов-оралманов, почему не возвращаются наши болашаковцы, почему наши таланты стараются работать за рубежом?

– По-моему твоя дочь, прекрасная кобызистка, тоже работает за границей?

– Она не уехала за границу, но вынуждена там зарабатывать, потому что в нашей консерватории она будет получать не более 20 тысяч тенге. А ведь нужны деньги на выпуск дисков, телевидение не только не делает программы с нашими музыкантами, но заставляет их платить. Где вообще на телевидении собственные программы, в том числе направленные на развитие казахского языка и культуры? Ведь на это выделяются государственные деньги. А что мы видим на республиканских телеканалах?

– Бесконечные мексиканские и бразильские сериалы, звучащие по-казахски. Зато выполняется языковая норма вещания.

– Скажи, не профанация ли это? Я опять вернусь к проблеме оралманов, не обеспеченных той помощью, на которую они рассчитывают. Я не против, чтобы казахи, желающие обрести свою родину, возвращались в Казахстан. Но почему мы тогда не занимаемся собственными брошенными детьми, почему продаем в Америку своих детей на усыновление? Разве деньги фонда будущих поколений не надо вкладывать в них? После войны, после голода тридцатых было много детских домов, и какие хорошие люди вышли из них, украшающие нацию. Хотя сам факт стольких брошенных в мирное время детей как может нас характеризовать? Это все от потери смысла жизни, потери нравственных ориентиров. Ведь все знают про улицы «красных фонарей», про этих девушек на обочине, об этом много анекдотов, об этом знают в парламенте, в министерствах, нередко знают родители о характере «работы» их детей. Но что меняется?

– Мне кажется, что зачастую на обочину попадают девушки, приехавшие из глубинки в поисках работы, часто нравственно чистые, но не нашедшие себе занятия, обманутые, брошенные мужчинами, самостоятельно не научившиеся жить. И от детей отказываются такие несостоявшиеся мамаши.

– Это все признаки социального неблагополучия общества, гражданского равнодушия. Ведь все это проблемы не только государственные, но и общественные, которыми должны заниматься неправительственные организации, молодежные движения, а не только Министерство труда и социальной защиты.

– Но ведь на социальные выплаты, которые существуют у нас на рождение детей, прожить одинокая мать с ребенком не может?

– А, кроме того, ты знаешь, сколько надо собрать справок, чтобы получить эти выплаты? И может ли женщина, родившая, например, в сельской местности зимой ребенка, вообще добраться до всех этих акиматов? Почему у нас не довольствуются справкой из роддома? Моя племянница в Бурундае два месяца ходила по разным учреждениям, чтобы получить эти выплаты, а ведь у каждой из мамочек на руках новорожденный ребенок. Отсюда недоверие к власти.

– Я видела по телевидению, что в России сертификаты материнского капитала выдают прямо в роддоме. А у нас зачастую не получают выплат по рождению ребенка, потому что просто нет сил собрать все эти справки. Экономия…

– То есть, очевидно, надо упрощать процедуру получения этих денег. Но это понятно нам с тобой, но не нашим чиновникам, так любящим заволокитить любое хорошее дело. Вот у тебя недавно вышла книга, что для нас, поэтов, сродни рождению ребенка. Она издана по программе Министерства культуры, надо бы радоваться. Но, думаешь, она попадет в библиотеки, как нас уверяют в министерстве?

– А ты думаешь нет?

– Моей книги, например, в библиотеках нет.

– Но тираж-то маленький, а библиотек в десять раз больше. Может, до Уральска не дошла.

– Не знаю, это же никто не проверяет. Может, лежит где-нибудь на железнодорожной станции. У нас теперь нет ни учета, ни контроля, ни самой системы книжной торговли, в которой продавались бы книги казахстанских авторов. Смотришь репортажи с международной книжной выставки «По Великому Шелковому пути» – радуешься: как много у нас уже выходит книг. Зайдешь в книжный магазин – там их нет. Интересно, может министерские работники в магазины не ходят?

– Недавно депутаты Мухтар Шаханов и Бекбулат Тлеуханов провели рейд по газетным киоскам столицы, где обнаружили много газет откровенно эротического и даже порнографического толка. Но ведь книжные магазины мало в этом смысле отличаются от киосков. Глянцевые обложки забили все полки.

– Говорят, наши книги не выдерживают испытания рынком, но в советское время среди другой литературы они тихонько расходились. Правда, тогда мы больше выступали на телевидении, радио, встречались с читателями.

– У вас сейчас будет больше возможностей организовывать такие встречи и выступления – я слышала, что Союз писателей поручил вам возглавить областную писательскую организацию?

– Да, нужно поднимать авторитет профессиональной писательской организации. Нурлан Оразалин, председатель СП РК много для этого делает. А то ведь в областях сейчас столько появилось самозванцев, выпускающих на собственные средства книги о своих родителях и мнящих себя писателями. Но это уже хороший симптом: все-таки быть писателем в нашем народе по-прежнему считается делом престижным и важным. Народ видит, что мы по-прежнему являемся выразителями его чаяний, тревог и надежд.

– А вы не боитесь, Акуштап, став народным радетелем, обвинения в оппозиционности?

– Писатель в своем творчестве всегда часть своего народа, а не часть власти, он по природе своей оппозиционен. И разве патриотизм – недостойное чувство? Знаешь, мой отец Бактыгерей, был большим знатоком лошадей. Стоило ему услышать, что в табуне у кого-то есть необъезженный, норовистый, да еще и породистый конь, он не мог усидеть на месте. Не единожды падал, ломал себе ребра, но так и не изменил своему пристрастию. «Смирный конь не довезет до цели, от смирной жены не родится достойный сын», – говорил он. Последнее время я все чаще вспоминаю своего отца и эти его слова. Может, поэтому и на родину вернулась, и в университет пошла к молодежи. Если благодаря моим стараниям две-три девушки прикроют пупок, а юноши потянутся к книгам – уже хорошо.