Говорят, что о городе можно судить по зданиям, которые доминируют на его скайлайне. Скоро закончат строить Абу-Даби Плаза, и именно он несомненно станет доминировать на скайлайне Астаны – высотка, воплотившая интернациональный стиль, намекающая на то, что перед нами глобальный город. И всё в этой истории было бы хорошо, не будь глобальный город сплошным мифом.
Дональд Трамп ввёл пошлины на сталь и алюминий и мотивировал это тем, что это защита национальных интересов. Страна, претендующая на роль мирового гегемона, не перестаёт поставлять поводы для того, чтобы усомниться в самой идее свободного рынка, глобализации, глобальной идентичности, культуры и памяти. Так, у нас теперь есть очередной повод задуматься, а не миф ли глобальный город (как главное орудие современности), не миф ли веберианский город вообще.
Сколько бы подобных поводов ни появлялось, как бы громко ни звучали голоса из постколониального дискурса, настаивающие на деколонизации всего от знания до градостроительных практик в коллективное бессознательное, в самый мозг общественного тела клином вбит образ глобального города: считается, что при соблюдении определённых правил игры любой город может стать таким. Будь то Токио, Сингапур или Нью-Йорк, к этому нужно стремиться, и это непременно удастся. Нет необходимости рассматривать другие модели, когда есть готовая поваренная книга мировой истории и готовый успешный рецепт главного выкристаллизовавшегося пятого элемента современности. Сама история должна закончиться в глобальном городе, а последний человек сложить голову не где-то, а именно в нём.
Другими словами, само понятие городского всё еще означает нечто не уникальное для разных городов, а нечто глобальное, гомогенное, нечто, о чём говорят в единственном числе, разобраться, европейское или американское это самое понятие, всё сложнее с каждой новой публикацией о городах. Это, впрочем, непринципиально для тезиса статьи: Астане, как эпицентру всего городского для Казахстана, имеет смысл направить силы в русло постколониальной урбанистики, потому что, как предлагается рядом исследователей, цитируя сотрудника Института социально-экономических исследований во Франкфурте-на-Майне Седрика Яновича, "развитие городов можно понять лишь как специфичное для каждого случая сочетание местных культур и исторических взаимосвязей, элементов колониального наследия и постколониальных процессов, что предполагает гетерогенность путей развития городов".
Для выработки понятия "городского специфичного" для Казахстана/Центральной Азии т.д., дополняя исследования памяти и истории широкими исследованиями в области политической экономии, нам важно стать самодостаточным, уверенным в себе городом и рассуждать о себе не в сравнении и погоне за чужими практиками, а взвешенно оценивая собственные возможности и вызовы.
Для этого требуется развенчание мифа глобального города или, другими словами, одного из проявлений темпорального режима модерна – демодернизации, если пользоваться терминами, введёнными историком и исследователем мемориальной культуры Алейдой Ассман. Темпоральным режимом модерна Ассман называет такой тип времени, при котором история, культура, идентичность перестали использоваться во множественном числе. Время из спиралевидного, клубившегося, завихренного, иногда стоячего вытянулось в тонкую стрелу, у которой есть начало и есть конец. История, идентичность и культура – бывает только одна правильная, всё остальное подлежит подтягиванию до стандарта, единственно верного направления прогресса. Поток истории стал целенаправленным и должен был иметь точный конец, будь то коммунизм, воцарение немецкой нации, царство либерализма и т. д.
Казахстан, будучи втянутым напрямую через проект СССР в темпоральный режим модерна, и после распада Союза остаётся в его орбите притяжения. Неолиберализм в терминах темпоральности для нас здесь не антитеза провала коммунистического проекта, а всего лишь новая упаковка всё той же конечной истории.
Так, провозглашая Астану городом будущего, мы должны заострять своё внимание на том, что город будущего – это одна из самых старомодных, а значит, предопределённых концепций. Нам известно множество городов будущего – от Лучезарного города Ле Корбузье до города прерий Фрэнка Ллойда Райта: "Будущее у нас уже было". Другими словами, нет ничего более размытого и более структурирующего, чем модерновый город будущего.
"На наших глазах происходит нечто новое: новый, всепобеждающий дух, преодолевая любые привычки и традиции, распространяется по всему миру, черты этого единого духа едины и отчётливы, они всецело универсальны..." – эти слова Ле Корбузье из лекции, прочитанной в Сорбонне в 1924 году, можно с лёгкостью примерить на Астану.
В это же время образ глобального города подпитывается успехами призрачного города постмодерного: процветающая экономика знаний, взявшаяся едва ли из ниоткуда, появившаяся на пустом месте благодаря мудрым лидерам наций, будь то Ли Куан Ю или Мэйдзи, вовремя воспользовавшиеся дарами новейшего времени. Образ такого города обладает объяснимой притягательностью для догоняющих городов, точнее было бы говорить также о мифе постмодерного города. Путь через историю можно срезать, можно нырнуть в пространственную червоточину и оказаться в когорте глобальных городов.
Так обоснованно говорить, что глобальный город существует в двух временных измерениях: модерн и постмодерн (здесь мы берём нечто, что приходит после модерна, а не те ассоциации, которые возникли с этим словом к этому времени). Но нам известно, каких жертв это всё стоило Лондону – "лучших черт своей человеческой природы", а реформ мудрых лидеров нации, вероятно, могло быть недостаточно, не развивайся тигры "по приглашению", как то описывает Валлерстайн – глобальные города Запада и Востока заплатили свою цену и оказались в эпицентре череды западных капитализмов.
Таким образом, Астане, будучи втянутой в западный проект Просвещения, а значит, в темпоральный режим модерна и в игры в постмодерн с учётом некритического принятия понятий и отличий базовых социально-культурных процессов, не удастся в обозримом будущем разработать традиции создания качественной городской среды. Нахождение на стыке политических идеологий, городских решений и экономических веяний и пребывание в нескончаемом modernity влекут за собой самоориентализацию. К тому же без описанных Энгельсом страданий и военных бюджетов, пережитых тиграми, все проекты глобального города будут скользить по поверхности без возможности зацепиться. Невозможно нарисовать хороший мурал на память на большинстве зданий левобережья.
"Что делать?" – главный вопрос для современной астанинской урбанистики. Притяжение темпоральных режимов Запада и Востока сильно – так и хочется быть и Парижем, и Сингапуром, но получаться не будет, очевидно, поэтому ответить на поставленный вопрос пока не удаётся.
Но точно одно – мы здесь вырвем из контекста концепцию илламинарного времени Германа Люббе – нужно принять, что поток истории стал илламинарным, то есть он движется разноправленно с разной скоростью, и обратиться вовнутрь, найти в себе, в "лакунах памяти" старый свой естественный культурный капитал.
Все высказывания выше хотелось бы отнести к дискурсу власти в первую очередь как победившему, как главенствующему.
