Пациенту М. 65 лет, у него диагностировали рак толстой кишки. Опухоль, которую обнаружили у этого мужчины, уже вросла в соседние органы, но ещё не метастазировала. Ему требуется операция по удалению образования и органов, в которые она пустила корни.
Я стою в кабинете, где хирурги смотрят на КТ-изображение этой опухоли. Они активно обсуждают, какую операцию провести, сколько времени это займёт, какие лимфоузлы поражены, долго не могут понять, насколько обширна опухоль. Между делом они ругаются на рентгенологов, которые адекватно не написали заключение снимка.
Я ещё плохо ориентировалась в чтении КТ- и МРТ-изображений, но эта опухоль была настолько большая, что на какие-то доли секунды я застыла, всматриваясь в её границы. Казалось, что это был какой-то новый орган со своей жизнью и законами. "Асель, иди опроси пациента", – вернули меня коллеги в реальность.
Передо мной оказался бодрый мужчина, который, узнав, что я студент, вначале неохотно рассказывает историю своей болезни, но через некоторое время мы находим общий язык. И вот он уже делится со мной, как 4 месяца назад обнаружил, как что-то начало расти в животе. "4 месяца – довольно маленький срок для такой большой опухоли, значит, она достаточно агрессивна", – отмечаю я про себя. "Как только мне удалят эту болячку…" – снова слышу я слова пациента, полные надежды, но вместе с тем и непонимания того, что происходит с его телом. "Ему еще не сказали", – отмечаю ещё раз про себя.
Через несколько часов этого мужчину подали на операцию. Я прибыла в операционную вместе с резидентом, чтобы подготовить пациента. Операция предстояла сложная: ему собрались удалить половину толстой кишки и половину желудка, но, когда открыли брюшную полость, обнаружили, что опухоль обширнее, чем предполагалось.
Меняется план операции, идёт бурное обсуждение её дальнейшего хода, приглашают других хирургов в операционную, а я думаю о пациенте. Я думаю о том, сказали ли ему всё-таки о том, что у него не "болячка", а раковая опухоль. Сказали ли ему, что, когда он проснётся, то окажется без половины органов пищеварительной системы. Знал ли он перед тем, как лечь на операционный стол, что проснётся в боли и уязвимом состоянии, а трубки будут торчать из его рта, носа, живота и полового члена. И, наконец, знает ли он, что, даже если операция пройдёт успешно, всё на этом не закончится. Знает ли он, что дальше нужно будет проходить курсы химиотерапии и, несмотря на все это, шансы того, что пациент выживет до того, как его годовалый внук пойдёт в школу, то есть следующие 5 лет, – 12%.
Врачебная практика связана не только с анатомией и физиологией, но и с психологией. Врачи – это люди, способные менять реальность своего пациента. Сказать пациенту правду о болезни человека и о том, что можно предпринять, чтобы болезнь одолеть, а также принять согласие или отказ человека на предложенную помощь – это один из главных принципов врачебной этики, уважения автономии пациента.
Большинство врачей считают, что, сказав пациенту правду о диагнозе, особенно если это онкологический диагноз с плохим прогнозом, они ещё больше усугубят ситуацию. Пациенты могут проявлять разные механизмы восприятия информации – от истерики до полного отрицания. И это нормально, однако врачи не хотят с этим разбираться, им легче умолчать, иногда даже соврать и оставить родственникам решать за больного.
Несмотря на то что принципы врачебной этики зависят от культуры и менталитета страны, основные принципы всегда остаются неизменны. Но в Казахстане, где понятие честности, правды и соблюдения прав человека не являются национальной идеей, с врачебной этикой всё намного сложнее. У нас неважны индивидуальный человек, его права и потребности, у нас важнее родственники человека и их желания. И с этим, наверное, что-то нужно делать.
Пациенты, которые обратились за помощью к врачам, уязвимы. Обманывать их в том, что у них "болячки" вместо раковой опухоли, – это неэтично. Говорить им, что с ними всё будет хорошо и что они доживут до глубокой старости, – аморально. Заставлять их ложиться под нож, а потом проходить химиотерапию, при этом скрывать от них факт, что, возможно, все эти усилия зря, – это несправедливо. Может, пациенту было бы легче не бороться за непонятное, а просто прожить последние годы полноценно и без сожалений. Ни дети, ни братья, ни сестры, ни родители – никто не имеет права принимать подобные жизненно важные решения за человека.
Пациент рано или поздно узнает, потому что это его тело будет мучиться от боли и переносить бесконечные медицинские манипуляции. А когда он узнает, что его обманывали, ничем хорошим это не закончится. Подорвётся доверие между пациентом и врачом, между пациентом и его родственниками. Человек может замкнуться, впасть в депрессию, что ещё хуже отразится на его здоровье.
Правда, какая бы горькая она ни была, лучше лживой иллюзии того, что всё хорошо. Хорошо уже не будет, но всегда есть шанс подготовиться к плохому. Наши люди должны это наконец понять.
