Если верить наблюдателям, историкам и критикам городов, то жизнь в современном городе порождает всё новые формы отчуждения: от суицидального поведения и наркомании до ксенофобии и дискриминации.

С момента зарождения урбанизма у него всегда были критики, это всё алармизм и не более – хочется отмахнуться. И все же нам стоит приглядеться к нашим ежедневным привычкам и рутинным явлениям.

Приведу два примера.

В самый обычный июльский день город по обыкновению шумно проносился мимо на высокой скорости, пока я стояла на перекрёстке улиц Достык и Сауран. Астанинское небо должно было вот-вот разразиться холодным ливнем. Как и все окружающие, я была погружена в какие-то прерывистые невнятные мысли.

- Ну ты посмотри, что творится, зачем так ездить-то! – откуда-то из общего гомона двигателей автомобилей, суетливых клаксонов, воя ветра, неразборчивой людской речи донёсся женский голос, обращавшийся ко мне.

Это была женщина средних лет приятной наружности. Когда загорелся зелёный свет, она взяла меня под руку, так мы дошли до остановки. Диалог продолжался ровно до момента, пока не приехал маршрут номер 18.

Согласитесь, сюрреалистический сюжет для города: сегодня так не принято, это больше девиантное поведение, нежели норма.

Почему такое поведение кажется нам девиантным, объясняют работы Луиса Вирта и Георга Зиммеля: житель города – индивид в первую очередь, и он постоянно пребывает в состоянии некоего подобия аномии по Дюркгейму и блазированности.

Но что сулит нам такая позиция? Точных прогнозов, разумеется, не бывает. Но у нас есть история, которая чему-то да должна нас учить. Тут впору привести мысли из книги профессора социологии Ричарда Сеннета "Плот и камень".

В XIX веке парижанин, приехавший в Лондон, был бы шокирован, увидев, насколько город, будучи имперским, полным социальной несправедливости, неравенства и нищеты, спокоен на фоне его родного Парижа, раздираемого стремлением к свободе, равенству и братству. Автор приходит к выводу, что причиной инертности и аморфности лондонцев был индивидуализм, который и вызывает конформизм.

Так люди начинают терпеть друг друга и функционировать точно в рамках своих групп, не смешиваясь, а уважая границы.

Экстраполировать этот отрывок на современные общества и города, разумеется, не имеет никакого смысла: общество другое, жить люди стали куда лучше и цели нынче иные.

Тем не менее уместно задаться вопросом о том, что хоть какие-то функции мы как общество всё ещё должны выполнять и отдавать себе отчёт в том, что гражданское одиночество ничего хорошего не сулит. Какой может быть культура толерантных разобщённых индивидов? А если полагать, – а мы полагаем, если вслушаться в риторику всех последних форумов от экономических до урбан, – что социальный капитал есть краеугольный камень успеха нас как нации, а он, в свою очередь, есть не что иное, как результат разветвлённых и сплочённых социальных связей, то с чем мы остаёмся?

Второй пример связан с тем, как физическое измерение города обращается с нами.

Я живу в обыкновенном доме, в котором есть лифт. Каждое утро выхожу на лестничную площадку, вызываю лифт, спускаюсь в паркинг и оттуда иду на свою остановку. По пути соседи встречаются крайне редко, а если и встречаются, то дальше "доброго утра" диалоги редко заходят.

Майкл Соркин в своей книге "Двадцать минут на Манхэттене" ностальгирует по лестницам, которые когда-то были в домах, они, как он помнит, были настоящими общественными пространствами. Там можно было встретить всех соседей, а не только из двух квартир со своей площадки. И в отличие от скоростного лифта, главная функция которого доставить нас как можно скорее вниз или вверх, лестницы – это процесс.

Прочитав книгу, я решила спускаться и подниматься в своём здании только по лестнице. Результат, как несложно предположить, все тот же – жизни там нет.

Два этих примера заставляют меня поверить в то, что в незаметной суете будней что-то мы всё же теряем и в конце этого пути нас ждёт разве что самоизоляция, в этом конце контакт с внешним миром сведётся, по всей видимости, к заказу еды на дом через очередное умное приложение.

По тому же Соркину, в здоровых обществах и устойчивых городах должны быть "агенты сплочения". Развивая его мысль, мы можем сказать, что должны быть и места сплочения.

Особенное удовольствие мне доставляет рассказать теперь о таких местах в нашем городе. Этим летом мы могли радоваться двум таким местам: "Арбат" на набережной и площадка WIP около ТРЦ "Керуен".

Это не просто места, это формы преодоления современных форм отчуждения, не иначе. В основе замысла здесь лежит желание перекинуть снова мостики, разрушенные в разное время то современными градостроительными решениями, то нашим собственным безразличием.

Они дают нам понять, что Астана хочет и в скором времени станет городом для людей в том смысле, что социальные связи станут центром круговерти всей городской деятельности. Уверенности нам здесь должно придавать то, что эти места были обустроены с большим участием городских властей.

Столица Казахстана - город, которому уделяется особое внимание. В рамках реализации президентской программы "План нации - 100 конкретных шагов", предусмотрено создание культурно-туристского кластера "Астана - сердце Евразии".