Запускать картину, не имея на нее полнокровного финансирования, стало уже традицией в отечественном кинематографе. Сначала она диктовалась бедностью, когда любые «найденные» или выделенные государством деньги были благом, сейчас – страхом перед астрономическими цифрами необходимых затрат. Закона же «О кино», который должен регулировать отношения в киноиндустрии, все еще нет. Потому даже после потраченных на проект «Кочевник» 34 миллионов долларов, просить 18-20 на двухсерийный исторический фильм «Мустафа Шокай», казалось сверхдерзостью. В результате уже третий год снаряжается на его съемки киноэкспедиция во главе с известным режиссером Сатыбалды НАРЫМБЕТОВЫМ.

Вывел на орбиту Аянат

Столь именитый кинорежиссер, как Сатыбалды Нарымбетов, в представлении не нуждается. Лауреат Государственной премии РК и «Платинового Тарлана», премии Французской киноакадемии, призер российского, латвийского и австрийского фестивалей, а еще специального приза кинодеятелей Европы… Впрочем, международными призами нас не удивишь. Но если бывали времена, когда при имени режиссера в памяти поклонников отечественного кино автоматически возникал ряд его картин, то сейчас только с лауреатством их имена и ассоциируются. И так будет до тех пор, пока у нас не наладится прокат своего кино. А потому, представляя режиссера, нынче приходится «на пальцах», то бишь, на словах пересказывать то, что должно возникать в кинообразах.

Итак, Сатыбалды Нарымбетов. Сняв на заре перестройки свои первые полнометражные художественные фильмы «Зять из провинции» и «Гамлет из Сузака», пропитанные вольным народным духом и неистребимым юмором, Нарымбетов, подобно своему учителю Георгию Данелия, начал создавать свою «страну Сузакию», живущую по особым человеческим и художественным законам. И даже депрессия девяностых не изменила его взгляд на мир, не отвратила от «маленького простого человека». В 1996 году в «Жизнеописании юного аккордеониста» он открывает зрителю рай своего детства в Ачисае. Рай, где на руднике работают пленные японцы, где ссорятся и мирятся соседи, где вершатся свои мифы, свой фарс и своя трагедия, где в конце концов уводят из дома «строгие люди» отца нашего юного героя… Но, несмотря ни на что, многоязыким ковчегом под звуки «Мамайя Кэру» плывет Ачисай в волнах нашей любви прямиком в рай.

Та же гуманистическая доминанта и в фильме Нарымбетова «Молитва Лейлы», фильме, по точному выражению киноведа Гульнары Абикеевой, «о поруганной мадонне на поруганной земле». И здесь вопреки новелле Розы Мукановой, по которой снят фильм, и спектаклю Булата Атабаева «Ангел с дьявольским лицом», где героиня в финале гибнет, он отказывается от трагической развязки. Потому что жить труднее, чем умирать. Потому что у Розы Мукановой, как у каждого настоящего писателя, между строк много чего недосказано. И потому его, отмеченная смертоносным полигоном Лейла, дает жизнь ребенку, становясь на наших глазах рафаэлевой мадонной, символом материнства, и продолжается жизнь на перенесшей ядерное надругательство казахской земле.

По мнению режиссера, у каждого его фильма – своя судьба, у последнего – не самая удачная фестивальная. Но одна его заслуга безусловна: он вывел на орбиту Аянат Ксенбай. И встретились мы с Сатыбалды Нарымбетовым в особо радостный для него день: впервые в истории национального кинематографа отечественная актриса поднялась по знаменитой лестнице звезд на самом престижном в мире Международном кинофестивале в Каннах. И эта актриса – Аянат Ксенбай (Есмагамбетова), блестяще дебютировавшая в его фильме «Молитва Лейлы», а затем сыгравшая главную женскую роль в отечественном мега-проекте «Кочевник». Аянат представляла в Каннах фильм совместного производства Казахстана, Франции и Германии «Улжан» знаменитого немецкого режиссера Фолькера Шлендорфа. Специально для этого фильма она сменила свою фамилию на более звучную и лаконичную дедовскую.

Конечно, в этот день режиссер не мог не вспомнить, как, уже отчаявшись найти себе героиню, впервые увидел Аянат за столиком летнего кафе у цирка. «Девочка, хочешь сниматься в кино?», – спросил Нарымбетов, увидев ее глаза. Прежде, чем оторваться от мороженого, Аянат деловито ответствовала: «Покажите удостоверение». Теперь Аянат Ксенбай имеет уже шесть престижных наград за роль в фильме «Молитва Лейлы», а журнал «Эсквайр» назвал ее лучшей актрисой года.

Когда-то ироничный Нарымбетов заметил: «Четыре рода человеческой деятельности подвергаются особо острому критическому взгляду со стороны. Это игра бильярдистов и футболистов, работа поваров и кинематографистов. Сколько здесь желающих дать совет: в какую лузу направить шар, какого перчика добавить в блюдо. А уж для наблюдающих за кинопроцессом – просто вынь да положь результат! А ведь это все равно что, поцеловав любимую женщину, тут же требовать от нее ребенка, вместо того, чтобы положенные девять месяцев продолжать любить и терпеливо ждать плодов своей любви…». Увы, третий год продолжающиеся съемки фильма «Мустафа Шокай», это вынужденно затянувшаяся любовь – нелегкое испытание его терпения: уходят вдохновение и кураж, отвлекаются на другие проекты актеры и съемочная группа, а режиссеру нужно снова и снова входить в материал и направлять к победе сподвижников.

Между тем вокруг снимаемого фильма продолжают завихряться страсти. Кто он – Мустафа Шокай: предатель, организатор Туркестанского легиона или жертва интриг и сфабрикованного компромата? И если он действительно сотрудничал с нацистской Германией, перечеркивает ли этот факт его усилия по созданию первого тюркского независимого государства и созданные им труды, способствующие самоидентификации и объединению тюркского мира? Естественно, у режиссера, снимающего историко-биографический фильм о Шокае, есть свои ответы на эти вопросы.

– В мире вообще сняты единицы удачных фильмов о жизни великих людей. Можно назвать «Пиросмани» Георгия Шенгелая, «Андрея Рублева» Тарковского, «Саят Нова» Сергея Параджанова, «Амадея» Формана, «Последнего императора» Бертолуччи. Кто еще? – размышляет режиссер. – У нас же над каждым, кто берется снимать биографический фильм по госзаказу, витает «вирус «Юности Абая», я это знаю по себе, принявшись за фильм о Мустафе Шокае. Между тем Ардак Амиркулов снял очень хороший фильм, достоинства которого нам откроются еще лет через десять, и мы пожалеем, что режиссеру не дали работать над его «Абаем» дальше. Так же жаль, что в свое время не дали снимать «Абая» Мажиту Бегалину и Сатимжану Санбаеву. Эти несостоявшиеся попытки рождают инерцию в освоении материала, столь важного для самоидентификации народа.

Теперь киностудия «Казахфильм» запустила два фильма из этой серии – «Махамбет» и «Шокай». И уже на первом из них автор сценария Олжас Сулейменов и режиссер Сергей Бодров разошлись в своем понимании образа главного героя. Олжас-ага не новичок в кино, по его сценарию снят известный фильм «Земля отцов», он дает поэтическое обобщение образа поэта-трибуна, по сути, он сам – Махамбет нашего времени, его духовный преемник. Но Бодрову это поэтическое представление нужно было облечь в зримые кинообразы – задача нелегкая. Нелегкая она и у нас – ведь речь идет о столь неоднозначной и трагической личности в истории казахского народа, как Мустафа Шокай.

Загадка Мустафы Шокая

– Известно, что Аким Тарази, чей роман положен в основу сценария вашего фильма, давно занимается наследием Шокая. А как вы пришли к своему герою?

– Это история, можно сказать, мистическая, хотя я человек далекий от мистики. В 1995 году я был на Берлиннале, мой фильм «Жизнеописание юного аккордеониста» понравился местным казахам, и они решили сделать мне подарок – отвезли на поклон к могиле Мустафы Шокая. А ровно через десять лет образ этого человека реально встал передо мной, хотя я не сразу согласился делать фильм о нем – уж очень велика ответственность.

– Но имя Мустафы Шокая долгие годы предавалось анафеме?

– Всю жизнь нам твердили, что он предатель, что он организовал Туркестанский легион, который воевал во время Великой Отечественной войны на стороне врага. Существует роман «Падение Большого Туркестана» на русском и казахском языках, написанный полковником КГБ (не знаю, жив ли он сейчас), думаю, по заказу, в подтверждение этого советского мифа. Но когда стали доступны архивы, открылись многие новые факты. Издательство «Кайнар» выпустило двухтомник трудов Мустафы Шокая и книгу дневников его жены Марии Гориной-Шокай. Работая в архивах, написал свой кинороман Аким-ага, благословивший нас на эту работу, к которой подключились Ермек Турсунов, талантливый поэт, сценарист, и не нуждающийся в представлении сценарист и режиссер Сергей Бодров.

– Идеи Шокая каким-то образом проецируются на ваш фильм?

– Его идеи проецируются на наш сегодняшний день: Мустафа Шокай провидел глобализацию, отсюда его идеи объединения тюркского мира. Но он не был ярым исламистом, его планетарное сознание вмещало самоценность разных наций и вер. В 1918 году он создает первое независимое Туркестанское государство со столицей в Коканде, просуществовавшее всего три месяца. Войска Фрунзе окружили Коканд с предложением войти в автономию. Этого не последовало, и из 60 тысяч жителей осталось 20. Кстати, он писал свои труды и на русском, знал пять языков, хорошо владея французским, немецким. Он получил прекрасное образование в Санкт-Петербурге, его однокашником был Керенский, предлагавший ему министерский пост в своем правительстве. Снова встретились они уже в эмиграции в Париже. К трудам Шокая обращается президент Назарбаев, неоднократно их цитируя. Их актуальность доказывается событиями на Ближнем Востоке. Запад есть Запад, а Восток есть Восток, непонимание этого демонстрирует всему миру президент Буш. Я был в Израиле. Ступни Бога я там ощутил. Это единственное в мире место, откуда пошли все религии. И с помощью Буша его теперь делят. Не надо делить и Мустафу Шокая.

Прежде чем начать съемки, я ездил на его родину в Казалинский район Кызылординской области за благословением. Это удивительная местность, где недалеко могила Коркута, где видно небо Байконура. Получается такой треугольник, оттуда совершает свой космический прыжок мальчик Мустафа. Несколько лет назад курултай казахов выступал с инициативой перенести прах Мустафы Шокая из Берлина на родину. Я думаю, этого делать не надо, пусть маленькая Мекка на своем месте остается. Там теперь мечеть поставили.

– А как он умер?

– Он умер 27 декабря 1941 года, в возрасте 51 года. Есть несколько версий. Долгое время официальной считалась распространенная его ближайшим помощником Вели Каюмом, что Шокай умер от брюшного тифа, заразившись в концлагере, куда ездил для встреч с военнопленными мусульманами. Но когда Мария Горина приехала в больницу с вещами мужа, он ее не подпустил к умирающему, и вскрытие не было сделано. Так родилось подозрение, что Шокая отравили. По воспоминаниям современников, Вели Каюм сам стремился занять место лидера. В результате он и создал в 1942 году Туркестанский легион.

– А как же известная фотография Шокая в нацистской форме рядом с Гитлером и Риббентропом, приветствующими Туркестанский легион?

– Это фотомонтаж, фальсификация. Мустафа Шокай был безоговорочным лидером мусульман в Европе. Его именем хотели манипулировать. Когда появились первые пленные мусульмане, через Риббентропа Гитлер стал вести с ним переговоры. Об этом есть архивные свидетельства. Достоверно известно, что Шокай стал объезжать концлагеря, где увидел людей, ставших, по сути, пушечным мясом войны, и теперь доведенных до полного изнеможения. Он предложил их лечить, а талантливых, способных обучать специальностям, нужным Германии. На такое предложение последовала реакция: этот потомок Чингисхана будет нас учить, что делать с пленными? После посещения тифозных бараков он пишет возмущенное письмо Риббентропу: вы нация, подарившая миру Гейне и т.д… варварски обращаетесь… Я с вами сотрудничать отказываюсь. Через неделю он попадает в больницу, где возле него неотступно находится Вели Каюм.

– Это письмо существует в архиве?

– Мы его показываем на экране. Так же приведем в конце фильма цифры: по нашим данным, Мустафа Шокай спас 18 тысяч военнопленных, а в списке Шиндлера – 3,5 тысячи человек. Цель нашего фильма – не обелить Шокая, а сказать о нем правду. Мустафа Шокай по натуре не борец, не трибун, он созерцатель, философ, подобно Кампанелле мечтавший о социальном рае для всех. Ему хочется бросить политику, заняться историей. Об этом он пишет Марии из своих поездок по концлагерям.

– А на какие средства они жили в Париже?

– Жена его организовала комплексные обеды: борщ, котлеты. Этим жили. Это была русская аристократка, великая духом женщина. Года три назад мы были в гостях у скрипача Горежана Абсалямова, дяди нашей Ляйли Аранышевой. Он учился в Париж-ской консерватории и рассказывал, сколь многим Мария помогала в Париже, об этом до сих пор помнят. Дом их был как караван-сарай. Ее звали Мама Мария, как Мать Тереза. Она умерла в конце шестидесятых…

– Сейчас, когда снято, по сути, две трети фильма, можно говорить об актерах, сыгравших главные роли. Помнится, многие были удивлены, что вы пригласили на роль Марии Гориной известную эстрадную певицу Карину Абдуллину.

– Она сама была удивлена моим выбором. Но, думаю, я не ошибся. Карина – человек самокритичный, ищущий, наделенный самоиронией и юмором. Мария Горина ради Шокая оставила карьеру оперной певицы, а потом, как жены декабристов, бросила все и бежала за ним через весь Казахстан, Закавказье, претерпев много лишений.

– Наверное, Карина, как успешная певица, хорошо представляет, что значит пожертвовать карьерой, сценой ради любви, знает этому цену…

– В первой серии у нее мало материала, все сосредоточено на главном герое, но во второй есть возможность раскрыться. Жаль, что средств нет, можно было бы сделать прекрасную многосерийную телевизионную версию. И Карина Абдуллина и Азиз Бейшеналиев, сын Болота Бейшеналиева, игравшего главного героя в «Первом учителе», пример того, что природа не всегда отдыхает на детях и внуках знаменитостей. Ведь Карина – внучка Ришата Абдуллина. В ее глазах много печали и много сердца. Я всегда в глазах ищу сердце. А здесь еще и гены заговорили. Для Азиза, профессионального актера, это тоже первый полнометражный фильм. Но его уже приглашают на съемки в Россию. Они оба харизматичны, пленка их любит. Это очень важно.

Боль маленького человека

– Сатыбалды, вы пришли в кино сценаристом с фильмом «Шок и Шер», сразу взявшим престижный приз в Монте-Карло, потом стали режиссером, снимающим по собственным сценариям, собственным книгам. Я помню, каким юмором, иронией поражал ваш «Гамлет из Сузака»…

– Олжас Сулейменов говорил, что из-за кино потерял пять книг. Я, наверное, столько же. Писать совершенно некогда….

– И потому теперь снимаете по чужим сценариям фильмы в некотором роде конъюнктурные, политические…

– Да что вы – о Мадонне мои фильмы! Политика – фон, а люди любят, рожают детей. Я видел этих людей, живших у полигона. Разве они «конъюнктура»? Они – боль. Это огромная рана на нашей жизни, на нашей земле. Мухтар Магауин рассказывал, как они залезали на крышу, чтобы посмотреть красивый «гриб» взрыва. Я молюсь вместе с Розой Мукановой, чтобы не было генетического взрыва через поколения. А Мустафа – мой долг. Я еще только-только приблизился к его дому, еще даже через порог не переступил. Постигая такие личности, постигаешь свой народ, себя самого. Казахов столько обвиняли в трайболизме, что они выросли в духовных сирот, не знающих своих корней, своей истории, языка. Иногда я представляю себя голым на всех семи ветрах Кордайского перевала перед огромным зеркалом, в которое я мучительно всматриваюсь: кто я, откуда? И Мустафа Шокай – такое зеркало для всех нас. Сейчас казахи бросились издавать книги о своих родах, чтоб знать родословную до седьмого колена, как заповедано предками. Можно, не зная нашей боли, опять обвинить в трайболизме, в родоплеменных отношениях, а казахи ищут опору, выбитую из-под ног годами беспамятства. Ведь это же больно, когда твои дети не знают родного языка и предков своих.

– Но вас-то в беспамятстве никак не обвинишь…

– Мой отец вообще-то из Западного Казахстана, из Уральска, но был отправлен на рудники в Ачисай, в Южный Казахстан, я там родился, вырос, там герои моих фильмов. Я не жалею, что сейчас отошел от своих прежних героев, мне кажется, я вернусь к ним, духовно обогатившись. У меня задумана трилогия. Жизнь глазами мальчика 50-х, потом – девочки 70-х, а теперь будет сегодняшний день. Условно фильм называется «Солнечный ожог». Был такой греческий ученый, который по-жертвовал глазами, чтобы изучать солнечные процессы. Для меня совесть, как яркое солнце. Через ее призму я хочу посмотреть на современную жизнь.

– Но реалии сегодняшней жизни порой мало согласуются с человеческой совестливостью…

– В свое время коллеги обвиняли меня, что я удрал в свое детство от проблем современности. Действительно, нельзя оставаться инфантом. Хотя в человеке – все из детства. Даже первая влюбленность только повод стать художником, поэтом. Через нее душа человека открывается. Первая любовь созидательна.

– А вот интересно, потом женщины нравятся того же типа, что и девочки из детства? Вот вы в своих героинях кого ищете? Девочку Розу из Ачисая?

– Вот Аянат – копия моей жены. У нас была мечта девочку родить, она обещала и – не успела. Если бы дочка родилась, я уверен, была бы похожа на Аяну. Младший сын как-то смотрел семейные фотографии: папа, смотри Аяна! – воскликнул он. А это была фотография жены в молодости.

– Ей посвящен «Аккордеонист», которого вы начинали снимать вместе… Знаешь, я очень люблю твои женские типы – этих твоих тетушек, и ту, что Наталья Аринбасарова сыграла, и красотку в «Аккордеонисте». Ты мастер народного кино, а это – редкость. Откуда такие колоритные образы? Их же надо увидеть?

– Я свою маму называл Анной Маньяни. У нас каждое чаепитие дома превращалось в маленький спектакль. Наверное, так я научился не воспринимать мир одномерным.

– А сейчас вы бываете на родине?

– Конечно, каждый год езжу.

– И как живет ваш родной аул? Среди ваших родственников есть зажиточные люди?

– Аул живет плохо, потому что нет работы. Так живут и на Кавказе, и в Узбекистане, и в Армении, я ездил. К тому же все приватизировали акимы, директора совхозов, колхозов, у них были деньги и власть. Сейчас президент Назарбаев говорит: развивайте село, никаких препон не должно быть для оформления кредитов. Но на самом деле, чтобы получить кредит, надо два года ходить, взятки давать. На местах очень все тормозится. У меня есть неплохо живущие родственники, скот держат. Пять коров. Двадцать баранов. Для себя и немного на продажу. В магазине муку, чай, сахар берут, на базаре зелень-мелень. Некоторые выращивают картофель и для себя и на продажу. Но молодежь рвется в Алматы, Шымкент.

– Пьют в ауле?

– Как раньше, не пьют. Но, в общем, в каждом ауле есть свой пьяница, свой сумасшедший, неудачник, красавица, работяга, лентяй, проститутка… Как прежде. Но теперь на улице Саина в Алматы девочки из аулов стоят. Я же там живу – вижу. Приехали поступать в институт – не поступили, да и разве на стипендию проживешь? Вчера ехал по проспекту Сейфуллина, мои родные аульные – полным-полно – сидят возле арыков, надеются подработать. Их еще обирают, иногда совсем не платят. И ввозят рабочую силу – турок, узбеков, вместо того, чтобы своим дать работу, научить. Это ожог моей совести. Как об этом рассказать?

– Это трудное кино… А правда, что продали территорию «Казахфильма»? И что киностудию переносят в Талгар?

– Слухи не подтвердились, слава Богу. Но тяжело было, когда услышали эту «новость». Нельзя же так! Здесь следы наших корифеев, дух былой гениальности, заряжающий других, здесь наша история.

– Почему же от этой истории уехали почти все представители гремевшей «новой волны»?

– А как жить в профессии, когда четыре-пять лет паузы между фильмами? Это преступно по отношению не только ко мне. Мой сокурсник Володя Хотиненко 23-й фильм завершает. У Юры Мамина, его именем я назвал своего друга-еврея в «Аккордеонисте», 9 фильмов. Мальчик Егор Кончаловский, сын Наташи, один фильм снимает, для другого натуру присматривает в Голландии или Дании. Потому что в России есть Закон «О кино». Путин понял, что Ленин был прав: из всех искусств важнейшее – кино. Это страшное оружие. Глобализация вошла в наш дом с американским кино. Они нас взяли без боя. Иная идеология, иные ценности пришли через фильмы. Это же самое быстроногое искусство. Сегодня снял, а завтра мир может уже знакомиться с твоими казахами. А у нас закона о кино нет.

– Знаете, Сатыбалды Жалелович, по поводу этого пресловутого закона даже возмущаться уже сил нет. Мы с вами о нем говорим, как минимум, лет десять. А толку что?

– Министр Ертысбаев обещал лоббировать его в этом году. В парламенте, говорят, лежит.

– Может, в нем, наконец, будет и статья о муниципальных кинотеатрах?

– И об отчислениях на развитие отечественного кино с американских лент…

– Что ж, пусть сбываются ваши прекраснодушные мечтания. И удачного завершения вам фильма о Мустафе Шокае.