Александра Кузнецова осудили по статье "Причинение тяжкого вреда здоровью, повлёкшее смерть потерпевшего по неосторожности" за смерть алматинца Сырыма Мураткалиева после драки возле популярного ночного клуба "Чукотка". Капшагайский городской суд заменил ему неотбытый срок наказания на штраф в размере 1 млн 97 тысяч 291 тенге. Неделю назад он вышел на свободу из колонии посёлка Заречный и рассказал в интервью корреспонденту Informburo.kz, как он пытается добиться справедливости и о жизни в колонии.
– Когда судья зачитал постановление о замене неотбытого наказания на штраф, что вы почувствовали?
– Я был уверен, что придёт протест. Я был готов к тому, что даже если Капшагайский горсуд постановит меня отпустить, то мне придётся ещё пройти через Алматинский областной суд. Здесь бывали случаи, когда постановление по освобождению вступило в силу, осуждённый уже собрал свои вещи и готовился к выходу, а его разворачивали и сообщали, что пришёл протест. Я боялся так жестоко обломаться.
У меня было три судебных заседания. На двух из них оказалось, что у меня не все документы были готовы, и я их отменил. На двух из трёх Даулет Мураткалиев (брат погибшего Сырыма Мураткалиева. – Авт.) присутствовал. Я примерно знал, что он скажет, и даже приготовил реплики. Но на последнее заседание он не пришёл.
Я всё время работал над тем, чтобы у судьи не было возможности мне отказать. Всякий раз, когда приходил кому-то отказ от судей, как местный внештатный юрист я их анализировал: на что смотрит судья, ведь у каждого судьи свой характер, затем смотрел, на что обращает судья внимание, по какой причине отказывает. Формулировки для отказа обычно стандартные. Я уже заранее приготовился. Чаще всего людям отказывают в замене наказания из-за гражданского иска. Многим нужно выплачивать ущерб, компенсацию. Суммы бывают многомиллионные. Но в колонии невозможно заработать столько. С 15 тысяч зарплаты человек пытается что-то купить и ещё погашает иск. Надеяться на лучшее или готовиться к худшему – сложно. Я планомерно двигался, расписал себе план.
– Как вы будете оплачивать штраф?
– У меня есть небольшие сбережения, которых, конечно, недостаточно для оплаты такой большой суммы. Ещё есть работодатель, который готов оплатить мой штраф, если я трудоустроюсь программистом. По закону я должен оплатить штраф в течение месяца. Первое что я буду делать после того, как пообщаюсь с родственниками и друзьями, – это работать.
– Какие поощрения у вас были?
– Со дня прибытия в учреждение ЛА-155/14 я старался заниматься общественной работой, чтобы отвлечь себя от всего того, что со мной произошло, ну и, конечно, сделать что-то полезное для осуждённых – тех, кто бок о бок со мной отбывали наказание.
У меня было четыре поощрения за организацию спортивных мероприятий. Официальная формулировка: "За положительное отношение к учёбе и труду". Это всё так бюрократически оформляется. Также за то, что по моему обращению и предложению была улучшена работа магазина, находящегося на территории учреждения. Мы ещё огород сделали, кружки основали, которые до сих пор работают.
Я приехал в колонию в 2016 году. Говорят, что в 2015 году росли даже плодовые деревья. Потом всё вырубили, превратили в пустыню. Ужасно депрессивное место. Но сейчас постепенно после этого разгрома всё восстанавливается. По крайней мере это место похоже на то, где могут люди хотя бы просто существовать.
По УИК с согласия администрации разрешено возделывать некоторые культуры. Чтобы как-то разнообразить меню, мы сажали укроп, петрушку, чеснок. Такие достаточно лёгкие для выращивания культуры. Уже второй год выращиваем.
– А что с магазином при учреждении было не так?
– По закону в учреждении должен быть магазин, который обеспечивает осуждённых всеми товарами потребления. Этот магазин де-юре был, де-факто его не было. Зарплата осуждённым платится раз в месяц, открывают магазин и завозят товары раз в месяц – ассортимент, примерно рассчитанный на зарплату. И всё, до следующего месяца не работает. Люди, которым вне зарплаты передают деньги родственники, не могут ничего купить. Я примерно предположил как бывший аудитор, отсутствие каких внешних методов контроля позволяет продавцу так себя вести, написал несколько бумаг, для того чтобы провели проверку.
Приехали из прокуратуры, из ДУИС, провели проверку, все мои доводы подтвердились. Они выпустили представление о том, чтобы внести изменения в контракт с магазином, и там он уже обязан был каждый день практически открываться, завозить товар и уже работать по закону. Благодарность за это мне уже отдельно дали, и я счёл нужным приложить её к своему делу.
– Как к этому администрация учреждения отнеслась? Навряд ли они там любят таких активистов...
– Слово "активист" в колонии имеет несколько иное, негативное значение, поэтому я не стал бы его употреблять. Нынешняя администрация относительно либеральна. Та, которая была изначально, когда я приехал, немножко отравляла и мне жизнь, и другим людям, которые здесь сидели. Возможно, вы слышали от Владимира Козлова (лидер незарегистрированной партии "Алга", осуждён после событий в Жанаозене, отбывал наказание в колонии посёлка Заречный. – Авт.) про нескольких сотрудников администрации учреждения, в отношении одного из них в данный момент по моему заявлению начато уголовное дело. Нынешняя администрация относительно лояльна, а человеческий облик и нормы закона абсолютно не существовали для предыдущих руководителей. Дело ещё не закончено, поэтому я не знаю, есть ли смысл о нём говорить. Такие дела обычно очень тщательно замалчиваются, потому что люди, у которых проблемы с самооценкой или, может, с самореализацией, считают, что за забором – это их личное государство, и они имеют право не следить за своими словами, действиями и, уж конечно, не следовать закону. Не все готовы это терпеть. Раньше писал я один, со временем стало писать больше людей, сейчас вот начали расследование этого дела.
– Брат погибшего Даулет Мураткалиев заявляет, что его не позвали на суд по рассмотрению смягчения наказания.
– Это неправда. Объясню почему. Он присутствовал на первых двух процессах, он знал, что срок для прошения по УДО подошёл, и я этой возможностью воспользуюсь. Шанс на "форточку", то есть на замену наказания на более мягкое, можно получить только раз в полгода, когда ты сидишь в общем режиме. Поэтому я хотел, чтобы слушания были идеальными. На первых двух заседаниях Даулет Мураткалиев присутствовал. Я очень переживал, как пройдёт суд. Постоянно звонил из колонии судебному секретарю, спрашивал, когда будет заседание, узнавал, получили ли мои дополнения к ходатайствам и отправляли ли Мураткалиеву оповещение. На последнем заседании я узнал, что отправили. Секретарь сама мне сказала. Обычно осуждённые так не делают, а я волновался и хотел выйти на свободу.
– Как вы провели первый день на свободе?
– Когда выпустили меня, было ощущение, что не дадут выйти из лагеря. Постепенно начало до меня доходить, что вокруг другие люди, другой интерьер. Я очень рад. Меня встретила моя подруга, которая учится в Санкт-Петербурге, друг мой, ещё одна подруга и адвокат. В первую очередь я поехал к маме. Она была безумно рада, не верила моему освобождению. Она у меня молодец. Моя мама не могла приезжать ко мне из-за болезни, но переживала. Её несколько раз увольняли с работы. Маме было непросто. Мои друзья поддерживали её, помогали ей. С ней я попил чаю, мы разговаривали, я провёл у неё часа 3-4. Потом стали приезжать друзья, в кафе пошли. Потом журналисты звонили. Время быстро прошло, я не заметил, как наступила ночь.
– Как вы считаете, смогут ли потерпевшие оспорить замену наказания?
– По закону у них нет возможности оспорить моё освобождение. Одной из главных причин отказа может быть неоплаченный ущерб или компенсация по гражданскому иску. У меня нет этого. По закону рассматривается, насколько осуждённый исправился. С этой точки зрения у меня всё идеально. Я сделал всё по максимуму. Я три года делал всё, чтобы не было возможности отказать в замене наказания. Объективных оснований, чтобы не выпускать меня, у потерпевших нет. Их мнение, по закону, не влияет на замену наказания. (Тем не менее брат погибшего Даулет Мураткалиев обжаловал постановление Капшагайского городского суда о замене срока наказания Кузнецову. – Авт.)
– Чем вы занимались в колонии?
– Жизнь в колонии скучная. Режимный лагерь. Каждый день, как День сурка, абсолютно одинаковый: подъём, завтрак, обед, ужин, отбой. Я организовал несколько кружков, читал много книжек, работал. Я жил только тем, что ко мне приезжали друзья, привозили свежие эмоции, рассказы о том, как меняется город, как живут мои товарищи, которые уехали за границу, читал журналы, книжки.
Работал сначала разнорабочим, потом при медсанчасти учреждении. Затем брал на себя разную нагрузку, чтобы голова была чем-то забита. Старался читать больше книжек, их отправляли друзья, в том числе из ближнего зарубежья, языки подучил немного.
Заработок у меня был небольшой – 24 тысячи тенге. Это последняя работа в медсанчасти. Разнорабочим я получал 15 тысяч тенге. Деньги особо на себя не тратил. Когда я узнал, что маме нужны деньги, я ей начал отправлять.
Помимо этого занимался неформально юридической деятельностью и тонкими электро-техническими работами. Я помогал сокамерникам составлять заявления, жалобы, кассации. Консультировал по юридическим вопросам. Когда я уходил, оставил в колонии много образцов жалоб и заявлений, чтобы ими пользовались.
– Какое событие больше всего вам запомнилось за эти три года?
– Позитивных событий было мало, но давайте в сторону отложим негатив. Когда сменилась администрация и обычные пытки уступили место какому-то существованию, у нас появилась возможность компоноваться по интересам. Тогда с товарищами из других отрядов мы сделали несколько кружков – по жиму лежа и по изучению английского языка. И в итоге кружок по жиму лежа разросся у нас: регулярные тренировки, соревнования, приезжало даже телевидение снимать наши соревнования. Ребята развиваются, получают какие-то интересные навыки, знания, у них есть возможность получать поощрения и уже обращаться в суды не с пустым пакетом документов, а с подтверждающими их социальную безопасность и заинтересованность в саморазвитии. Это здорово. Это пожалуй, одни из таких самых позитивных воспоминаний.
– Пока мы ждали вас, нам рассказали, что вам не могли найти обувь в колонии.
– Это ерунда на самом деле. Может кто-то видит негатив в том, что меня не обеспечили обувью, а я вижу плюс. Всё учреждение ходит в дерматиновых туфлях, а я в тапочках, ведь у меня нет обуви, не смогли найти размер. Я бы рад носить, но что поделать!.. Местным снабженцам трудновато было найти обувь 50-го размера.
– Какие у вас были отношения с сокамерниками?
– Положительные, потому что там все так или иначе, вне зависимости от социального статуса и своих убеждений, – товарищи по несчастью. Большая часть людей, которых я встречал, с которыми общался, не совершали преступлений или были несправедливо приговорены к различным срокам. Именно поэтому им нужна была юридическая помощь – они оказались там, скорее, по воле случая, нежели из-за преступных своих действий. У меня там появились друзья, я даже с ними планирую продолжить общаться на свободе.
– С кем из фигурантов громких дел вы пересекались в колонии?
– Пересекался, общался и с Асетом Матаевым (директор МИА КазТАГ. – Авт.) и с Кайратом Жамалиевым (бизнесмен, осуждён по "делу Алиби". – Авт.), могу им всем передать привет, очень хорошие ребята все.
– Бывали ли провокации в отношении вас в колонии?
– Ну вот со стороны администрации было. На одного из них завели уголовное дело. Я надеюсь, что это закончится моей победой. 40 человек, которые это видели, подтвердили. Как там сейчас идёт расследование, не знаю. Позже я расскажу, какая была провокация, пока рано об этом говорить.
– Какие у вас дальнейшие планы?
– Если в ближайшей перспективе, то перевести дух и начать зарабатывать. А позже переехать за границу. По моему уголовному делу некоторые люди решили куда больше, чем закон РК. И пока такая ситуация может происходить, я не хочу здесь быть. Собственно, возможно они этого и добивались.
– Как вы оцените свои шансы устроиться на работу?
– Я думал об этом, разговаривал с людьми, которые прошли через что-то подобное. Говорят, что с судимостью устроиться очень тяжело. Я до этого работал в финансовых учреждениях, где многое строится на доверии. И мне кажется, меня туда не допустят на пушечный выстрел, потому что здесь не вопрос вины, а факт того, что я был в местах лишения свободы. Я не знаю пока. Посмотрим. На самом деле у меня есть навыки программиста, айтишника, и я думаю, что с ними не пропаду. Особенно на фоне программы "Цифровой Казахстан".
– Даулет Мураткалиев в интервью "31 каналу" заявил, что вы не извинились перед ними. Будете ли приносить извинения?
– Я очень много перед ними извинялся, пытался с ними разговаривать. А в определённый момент я понял, что это бесполезно, ведь они хотят денег. Если вы помните, в Медеуском районном суде Даулет подал на меня иск с требованием компенсации в виде 110 тысяч долларов, трёх квартир и двух машин. Они вели весьма организованную кампанию в СМИ по очернению моего имени, по навязыванию мне каких-то свойств. Даже нашли смешную фотографию с моей бабушкой, где я будто ей голову отрезал. Я им сказал, что платить ничего не собираюсь: меня чуть не порезали, а я ещё платить должен. Мне очень жаль, что так произошло, я в тот момент себя защищал. Я, напротив, его (Сырыма Мураткалиева. – Авт.) спасти хотел, вызывал полицию, "скорую", чтобы мы вышли из этой ситуации с минимальной потерей. Они требуют, чтобы я извинился перед ними за осмысленное убийство, чтобы я признал, что убил. И всё время разговоры о деньгах.
– В социальных сетях вас называют убийцей Сырыма Мураткалиева.
– Для начала: с юридической точки зрения, это обвинение не имеет под собой никаких оснований, потому что убийством считается умышленное лишение жизни человека. Здесь умысла никакого не могло быть, мы даже с ним не были знакомы. Откуда у меня может быть умысел? Ко мне подходит незнакомый человек – и я решаю его убить? Это психологически нездоровая реакция, а у меня несколько заключений, что я нормален. Это не убийство. Статья, по которой меня осудили, называется "умышленное нанесение тяжких телесных повреждений". Но и умышленного нанесения тяжких телесных повреждений не было. Я его два раза ударил в лицо, и он упал. От двух ударов в лицо люди не умирают. Если рассматривать удары отдельно, они не нанесли тяжкого вреда здоровью, а за то, как именно он упал, полную ответственность я нести не могу, это невозможно было знать заранее.
Отдельно рассматривать глупо, надо рассматривать в контексте. А контекст состоял в том, что его друг начал меня избивать, в чём сам признался, а Сырым пошёл на меня ножом. У меня ножевые ранения есть на руках, я отбивался от ножа. Если бы я стоял на месте, ничего не делал, то нож был бы не в руке, а где-то под почкой, может быть, в сердце, и им тогда пришлось бы приносить извинения моей маме. Но я думаю, что 110 тысяч долларов не стала бы моя мама требовать. Жизнь человека не может оцениваться в долларах, ей сын дороже.
Я не читал, что пишут в Facebook. Повлиять на это не могу. У меня такая большая радость, что я вернулся к близким и друзьям! Остальное неважно.
– Вспомните, пожалуйста, тот день. С чего начался конфликт с Сырымом?
– В тот день я никуда не собирался идти, я готовился ко сну. После операции месяц ходил без костылей. Ребята настояли, давно не видели меня. Кирилл хотел познакомить меня с двумя парнями, с которыми мы хотели играть в одной группе. Приехали в "Чукотку" к 11 вечера. Выступала группа, хотели досмотреть их выступление. Как раз была пауза на выступлении, мы поднялись на второй этаж. Друзья курили. Разговаривали про рекламный бизнес, я больше слушал. Помню, что подошёл нетрезвый Сырым, повернул меня, сказал нецензурно, что я очень большой. Я сказал "спасибо" и отвернулся. Потом он опять меня развернул, стал вести какой-то глупый разговор. Я вспомнил, что ребята докуривают, подумал: ладно, дослушаю и уйду. Разговор не заканчивался, я стал уходить от него, подшучивать, Сырым тоже смеялся, как и все. Потом подошёл Фролов, и сказал, что эти шутки якобы должны Сырыма очень сильно обидеть.
Завязался конфликт, Сырым с Фроловым начали меня тянуть на улицу, я сказал, что никуда не пойду, чтобы они сами шли. Сырым стал кричать, что "сломает меня, на прогиб возьмёт, порвёт" и так далее. Подошёл охранник, стал требовать, чтобы мы вышли. Сырым с Фроловым сказали: да, давай, пойдём-выйдем, но я отказывался. Охранник стал настаивать, и мы вышли на улицу. Там разговор затянулся. Я заметил, что Сырым странно стоит, одной рукой он жестикулировал, а другая рука была зажата вдоль ноги. Я сделал шаг по часовой стрелке, чтобы увидеть, что у него в руках. Увидел нож и начал кричать. В этот момент он понял, что его раскрыли, в меня плеснул из стакана, а потом кинул стакан в меня, а нож уже перед собой выставил. Я думал его спугнуть, стал кричать, что у него нож и начал отходить. Он шёл в мою сторону. В этот момент сзади слева подбежал Фролов и ударил меня по лицу. Я согнулся и стал быстрее уходить назад. Фролов крикнул Сырыму: "Давай, делай его!" – и Сырым стал пытаться меня ударить ножом. Я отбивал какое-то время его удары, отбегал назад.
Потом меня он за рукав футболки поймал. Я понял, что сейчас ножом ударит, я удар рукой отразил, получилось случайно, что я за лезвие ножа схватился и поймал его. От того что нож острый, сразу отпустил его, высвободил правую руку, левой рукой я его оттолкнул, и когда правой нож отпустил, несколько раз ударил в лицо Сырыма. Когда Сырым упал, подбежал Фролов. Был в полуметре. Фролова быстро получилось на землю повалить. Я подошёл посмотреть, что с Сырымом, повернул его: вроде бы дышит. Но он ни на что не реагировал, видно было, что он ударился головой. Я не нашёл свой телефон, побежал, стал кричать, чтобы кто-то вызвал "скорую". Кирилл с ребятами были на аллее, видели всё. Пока я кричал, чтобы кто-то вызвал "скорую", увидел, как Фролов пытался поднять нож. Я подскочил к нему, ударил его, забрал нож, пошёл на аллею.
Подошёл к ребятам, чтобы вызвали "скорую". "Скорую" вызвал с телефона прохожих. Кто-то из очевидцев мне принёс мой телефон, я вызвал "скорую" и полицию. Фролов пытался убежать, и несколько раз я его ударил. Сырыму промыл лицо, положил его на бок. Я видел, что кровь в рот стекает, подумал, что задыхается. Несколько раз надавил на грудь, вышел сгусток крови, увидел, что он получше задышал, повернул его на бок и оставил его так. Приехали "скорая", полиция. Поскольку инцидент со смертельным исходом, приехал прокурор.
Прокурор и следователи из ДВД поговорили с людьми, которые были на месте происшествия. Это были свидетели, которые не приезжали на суд, я их даже не видел. Хотя много людей видели происшествие – в очереди в "Чукотку" стояли около 40 человек. Люди рассказывали, как на меня напали, как было. Прокурор и следователи после опроса людей и выяснения обстоятельств сообщили, что имеет место превышение пределов самообороны. Так как статья не особо тяжкая, то дело передали в РУВД. Дело когда перешло из ДВД в УВД Медеуского района, следователи РУВД не зафиксировали данные большей части свидетелей, которые не проявили самостоятельно желание, как мои товарищи, приехать и дать показания.
Я отдал нож сотрудникам полиции, однако, как выяснилось после, протокола выемки ножа в деле не оказалось, хотя на суде следователь Касимбаев пояснил, что уже не помнит, но по прибытию в здание УВД Медеуского района с места происшествия вроде бы составлял протокол выемки, и он должен быть в уголовном деле. В деле имеется видео, в котором я передаю нож, кажется, Касимбаеву. Он подходит к камере, открывает пакет и показывает нож. Это всё снимала оперативная группа ДВД.
В деле это видео оказалось чисто случайно: на судебном процессе сторона обвинения, Мураткалиев ходатайствовал об истребовании оригинала видео с программы "Свидетель" с места происшествия. Мы согласились с ходатайством, так как также собирались его истребовать у телеканала "Алматы". Но чуть позже Мураткалиев и его представители отказались от своего ходатайства. Я почувствовал, что там что-то важное, и мой адвокат настояла. Прокурор, оказывается, обратился к официальному представителю ДВД Алматы Салтанат Азирбек. Она оперативно предоставила это видео, за что ей спасибо.
На этом видео видна вся моя невиновность. Запись доказала, что никто не подкидывал нож ни через месяц, ни позже, что нож был на месте происшествия, ещё в кадрах показывается, как дают показания люди, правда, лица их не видны, только обувь. Видно, что тело лежит, хорошее освещение было, хотя Даулет как-то пытался доказать, что там темно было. Много обстоятельств дела из этого видео проясняется. Отчётливо показано поведение Фролова, что очень важно. Когда всех опросили, задержали Фролова, причём не как свидетеля, а как обвиняемого в хулиганстве. Его там спрашивает полицейский про обстоятельства происшествия, но он закрывает лицо, не разговаривает. Так себя свидетель не ведёт – только виновный.
По документам, нож появился в деле спустя 20 дней. Всё это время нож лежал в ДВД. Следователь Жаримбетов объяснил это своей неопытностью. Всё это время, по его словам, нож лежал в ДВД, а моё дело он отложил в долгий ящик и занялся расследованием спустя 20 дней. Тогда одновременно оформил и нож, и остальные доказательства, и одежду мою, и содержимое карманов. Хочу отметить, что в деле имеются протокол осмотра ножа, протокол признания ножа вещественным доказательством, протокол приобщения ножа в качестве вещественного доказательства.
По окончании следствия нас ознакомили с материалами уголовного дела, где были установлены нарушения норм УПК РК, в связи с чем, когда уголовное дело поступило в суд, адвокат Мусина заявила ходатайство о возврате уголовного дела прокурору для устранения нарушений. Однако суд отказал в удовлетворении ходатайства защиты.
На следствии криминалист в своем заключении определила, к какому типу относится нож, но почему-то не ответила на вопрос, имеются ли какие-либо следы на ноже.
В суде криминалист пояснила, что никаких следов на ноже не было, и поэтому она не указала ничего в своем заключении. Но это невозможно, если это тот же самый нож, потому что нож, как минимум, я поднимал. На ноже должны были быть хотя бы мои отпечатки пальцев. Ведь я в своих показаниях говорил уже, что я поднял нож с земли, закрыл его и положил себе в карман и выдал его сотрудникам полиции, а именно СОГ (следственно-оперативная группа. – Авт.) по их прибытии.
Криминалист, которая никак не хотела приходить в суд, её с пятого или шестого раза удалось вытащить, оказывается, измерила длину, а потом вытерла нож сперва сухой салфеткой, а потом влажной. Зачем она это сделала, не смогла ответить. Она говорит, что проверила на отпечатки пальцев, но их не было, и забыла это зафиксировать. На суде Мураткалиев Даулет заявил, что он приезжал к следователю Жаримбетову вместе с Фроловым, и они осматривали нож, и никаких следов там не увидели. Только не понятно, почему они так переживали на тот момент относительно следов на ноже и почему следователь показывал им нож.
Если рассматривать с точки зрения подтверждения моих доводов, то нож – важное доказательство, а если уходить в юридические тонкости, то нет. Потому что Фролов и Мураткалиев находились в группе лиц, я с ними разговаривал, они меня начали избивать, и с их стороны по отношению ко мне было совершено противоправное действие. Когда это началось, все мои действия были направлены на то, чтобы остановить их. Мне инкриминируют, что я умышленно нанёс тяжкие телесные повреждения. Откуда умысел, если я даже его имени не знал?..
– Многие спрашивают, зачем вы подали апелляцию, если вас приговорили к 1,5 годам колонии-поселения?
– Я подал апелляцию потому, что меня осудили на полтора года не по той статье, которой должны были. Меня осудили, потому что я в процессе самообороны причинил смерть по неосторожности. Они рассуждают с точки зрения, что полтора года колонии поселения лучше, чем 8 лет общего режима. Да, я согласен с этим. Но они же рассуждают с точки зрения судебной практики Казахстана, а я – с точки зрения здравого смысла. На меня напали, я никого не трогал, не избивал, уж тем более смерть по неосторожности не причинял, и почему я должен нести ответственность за то, что я не делал? Справедливость сама по себе является высшей ценностью.
– Как считаете, резонанс этого дела помог вам или, напротив, это сыграло против вас?
– Я считаю, что, наоборот, против сыграло, потому что дело как стало популярным, туда пришли некоторые личности попрактиковаться в обливании помоями человека. Но и внимание на это дело обратили не правоохранительные и судебные органы, а другие люди. Они увидели, что из миллионов обыкновенных "бытовух" один начал искать правосудия, раскачивает это в СМИ и если так начнёт делать каждый, то это крах системе, которая была на тот момент. А этого никто не хочет. Поэтому меня закрыли так в наглую. Людям показали, что нельзя искать правду и справедливость.
– Зачем тогда проводили пресс-конференции?
– Мне этот вопрос часто задают. Первым начал не я. Инцидент случился в пятницу. Субботу и часть воскресенья я провёл в РУВД. В понедельник я просыпаюсь и вижу публикации в СМИ. Причём было написано, что я якобы профессиональный спортсмен, чемпион Казахстана, сын генерала. Тогда друзья мне порекомендовали молчать. Потом начались публикации про то, что я якобы член неонацистской организации. Я молчал до последнего.
Последней каплей послужило то, что потерпевшие проводили очередную пресс-конференцию. Я об этом узнал от моего школьного друга. Он позвонил и сообщил, что в пресс-клубе говорят про меня, а он работает неподалёку оттуда в кофейне. Я сразу поехал туда, машина сломалась по дороге, меня подбросил друг. Когда я зашёл на пресс-конференцию, она уже заканчивалась. Я представился журналистам, обменялся телефонами с Даулетом Мураткалиевым. Тогда я дал первое свое интервью. Я пытался поговорить с семьёй Сырыма, предложил денег на похороны, но они отказались. Хотел показать, что я не враг им. Адвокат со мной ездила к ним. Ждали перед рестораном, где были поминки Сырыма два часа, но они так и не вышли.
Когда они заявили требования о трёх квартирах, 110 тысячах долларов и двух машинах, я дал пресс-конференцию. Потерпевшие продолжали давать пресс-конференции. Но я не реагировал.
Мухтар Тайжан присоединился к делу во время апелляции. Я бы не хотел его затрагивать в интервью, потому что я про него ничего хорошего не могу сказать. А он этого только и ждёт.
Насколько я помню, Даулет не был доволен решением первой инстанции только в части гражданского иска. Ему же отказали в компенсации. Один из телеканалов взял интервью у Даулета, когда он выходил из зала Медеуского суда, меня уже увезли. Его спрашивали, доволен ли он приговором. Тогда Даулет сказал, что приговором доволен, то есть он был доволен тем, что мне дали 1 год 6 месяцев колонии-поселения, но говорил, что будет добиваться, чтобы удовлетворили его гражданский иск. Он хотел в гражданский суд подать новый иск, но не смог, судья в рамках уголовного дела уже рассмотрел его иск, и поэтому ему отказали – по закону повторно подавать уже нельзя.
– После вынесения приговора апелляционной коллегией какие вы шаги предпринимали, чтобы выйти на свободу? Какие, по вашему мнению, были нарушения?
– Приговор апелляционной инстанции мне привезли в следственный изолятор через пять дней где-то. Я в ту ночь не мог уснуть. Сразу написал жалобу в Генеральную прокуратуру. Уже в лагерь мне пришёл, по моему мнению, неразумный ответ. Несколько раз я пытался этот ответ оспорить, но мои доводы даже не рассматривались. Один из доводов прокуратуры состоит в том, что свидетели показывают, что Сырым, ещё когда были внутри клуба, громко орал о том, что он меня изобьёт, порвёт, сломает и так далее. Это слышало много людей. Когда он кричал, выключилась музыка. Все, кто был на втором этаже "Чукотки", смотрели на нас. На этот крик пришёл охранник. Это обстоятельство, которое не косвенно, а прямо указывает на то, что Сырым имел умысел, причинение вреда. Состав преступления, с юридической точки зрения, состоит из субъекта и объекта преступления. Субъективная сторона высказана Сырымом, объективная – те раны, которые были у меня. Всё присутствует. Полностью доказанный состав преступления в действиях Сырыма Мураткалиева. Я не знаю, о чём здесь можно говорить. К сожалению, здравый смысл стороной потерпевших игнорируется. Я понимаю, почему они это делают. Они не ищут правду, справедливость, а ищут деньги. За три года они поняли, что с меня нечего получить. И даже если бы было, я бы не дал. Но у меня нет. У них есть провокаторы, которые подталкивают их так делать.
Я писал письма везде. Я очень недоволен тем, какой получился результат. Все открещиваются от меня, как от чумы. Допустим, непонятно, чем омбудсмен по правам человека в Казахстане занимается. Я понял, что это исключительно косметическая должность. Он мне сказал, что решение суда не может оспаривать, всё, что они могут сделать – передать бумажку в прокуратуру. Я тогда написал другую бумажку: вот смотрите, у меня есть заключение, что я не наносил тяжкого вреда здоровью, а вот обвинение, что я нанёс тяжкий вред здоровью. Нарушение прав человека или нет? У нас есть документы международные, ратифицированные Казахстаном, у нас есть Конституция. В данный момент эти противоречия – нарушение и того, и другого. Я спросил у омбудсмена, будет ли он что-то предпринимать. Мне пришла длинная отписка, коротко говоря: мы ничего не собираемся делать.
Каждый ответ ты ждёшь по два месяца – пока письмо отправят, пока оно дойдёт... Поэтому с учётом того, сколько я бумаг написал... Вы видели, с какими баулами я выходил, – это всё мои письма и ответы. В прокуратуру писал несколько раз.
Единственное место, откуда я получал более или менее адекватные ответы – это Центр судебных экспертиз, который в Астане. Центр признал, что в действиях эксперта Охвата, заключение которого легло в основу апелляционного приговора, были нарушения. Это безумный дядечка, который рассказывал небылицы на суде и провёл экспертизу трупа по фото, как гадалка. За свои действия, за проведение такой экспертизы он получил выговор, и я проверял – он выговор не оспорил.
Постепенно я получал какие-то ответы. В частности, мне сообщили, что не имели права считать умыслом ущерб, который я причинил своим ударом, то есть смерть после падения. Странно то, что за Сырымом Мураткалиевым признали незаконные действия, на него возбудили дело и закрыли по факту его смерти, но всё равно за мной не признали самооборону.
На самом деле таких случаев в зоне огромное количество. Большая часть людей, которые сидят по моей статье, с которыми я общался, в той или иной степени были вовлечены либо в самооборону, либо в незаконные действия других людей, либо вообще не было ничего доказано. Но люди сидят. К примеру, мой товарищ по факту защитил девушку от изнасилования. Она даже сама в суд пришла и подтвердила, что к ней приставали, а он за неё заступился. Он ударил парня, а тот неудачно упал, и человек сейчас сидит. Я считаю, это абсолютно порочная практика.
В первую очередь я хотел посмотреть на мнение Генпрокуратуры. Мне пришло письмо за подписью прокурора, не помню его фамилию, где абсолютно был безумный ответ. Было указано, что я, оказывается, ещё и бил там кого-то ногами. Такое чувство, что человек просто сидел и выдумывал ответ, даже не вчитываясь в материалы дела. Этот ответ я опротестовал несколько раз. И получал примерно такие же ответы.
Самая большая проблема в моём деле, что на меня напали, и Фролов признаёт, что первым ударил. Весь приговор апелляционной инстанции можно в одну строчку изложить. Я в нескольких жалобах так и написал. Глупость судебного акта: на третьей странице моего приговора написано, что я подошёл и ударил Фролова, а на пятой странице сам Фролов говорит: "Я подошёл и ударил Кузнецова". На всех остальных страницах приговора все свидетели, подтверждают, что меня ударил Фролов. Но судья говорит, что знает лучше: драку начал Кузнецов! Это противоречит не только закону, но и здравому смыслу.
– Как вы думаете, почему Генеральная прокуратура отказалась выносить протест?
– Я думаю, что причины, по которым Генеральная прокуратура отказалась выносить протест, далеки от закона. Скорее, не хотели заниматься лишний раз неинтересным для них делом. Они отвечали мне, нарушая закон об обращениях физических и юридических лиц. Каждый из моих доводов должен быть мотивированно оспорен. Я говорю: было так, – они должны написать: мол, "не было так", – и указать причину. Мне пришёл ответ, что мои доводы не нашли подтверждения в материалах дела. Ни о каком мотивированном ответе и речи нет. Самое неприятное, что я ждал ответов по четыре месяца. А ждал я так долго потому, что, как они написали в ответе, они якобы изучали материалы дела. Формулировка "ваши доводы были проверены с изучением материалов дела и не нашли подтверждения" во всех письмах. Со мной сидел один парень, мы одновременно получили ответы, которые были абсолютно идентичны, только фамилии были разные. Вряд ли кто-то из них (сотрудников Генпрокуратуры. – Авт.) читал материалы дела. Никто не истребовал 6 томов моего дела.
– Отправляя кассационную жалобу в Верховный суд, вы приложили пакет документов. Прочитали ли их судьи?
– Пакет с приложением вернулся нераспечатанным. Как его заклеивали мы, в таком виде и вернулся. Там было достаточно много ответов, в том числе и ответы из Центра судмедэкспертиз. Мы писали различные запросы корифеям права Казахстана. Есть книга с комментариями Уголовного кодекса и УПК. Я эти книги читал, чтобы понять, как можно было провести суд в противоречии с законодательством. Я посмотрел: люди, которые писали комментарии, со мной согласны. Я писал им обращение, описал свою ситуацию. Большая часть людей мне не ответила. Профессор Марат Когамов отозвался на моё обращение. Мой адвокат написала более развёрнутое обращение и получила подробный ответ.
Были также документы, которые не рассмотрены судьёй, о том, что я вызвал полицию и "скорую" со своего телефона. В суде не рассматривались показания некоторых свидетелей, их вообще нет в приговоре, хотя они давали показания. Одна из свидетелей была со стороны обвинения, которая говорила, что ничего не видела, но слышала, как мужчина орал, что сломает меня. Другая свидетель подтверждает, что слышала крики Сырыма и видела, как я спорил с охраной. Этого в деле нет. Все охранники подтвердили, что двое парней помельче докопались до одного высокого парня. Здесь сразу понятно, какая сторона агрессивна. Забавно получается, что в клубе агрессивная сторона – это они, а как только вышли из клуба, у меня появился умысел и, по словам суда, агрессор – уже я. Бред!
Сам Сырым ростом чуть ниже меня, достаточно плотный. Весом 94 кг, а ростом около 185 см, а я – 196 см. Он учился в байсеитовской школе, вроде как музыкант. А я занимался спортом, хоть и не профессионал. Дело получило такой оборот: якобы спортсмен избил музыканта. Если бы мне кто-то так сказал, я бы тоже возмутился. Это то, как подают информацию, чтоб люди реагировали с пристрастием. Кому интересно, что я магистр наук и тоже закончил музыкальную школу, даже в группе играл? На этом же новостей не сделаешь…
– Знаю, что вы собираетесь попросить председателя Верховного суда вынести представление на пересмотр дела. Текст письма уже подготовили?
– Текст готов. Был готов, ещё когда я получил отказ. Можно отправить уже на днях. Я хочу немного побыть со своими родными, выкинуть всё из головы, потом уже со свежей головой посмотрю что делать. Большой дефицит положительных эмоций. Теперь планирую подать ходатайство председателю ВС РК или же отправить эти документы в международный суд, если такая будет необходимость.
– То есть вы хотите оправдания?
– Да. Сколько мне говорили, чтобы я вину признал, что якобы мне будет проще, меня отпустят, пожалеют! Три года я вину не признаю, осуждён, но не сломлен. И думаю, что это правильно, потому что помимо меня есть ещё другие товарищи, сограждане, которые могут попасть в такую ситуацию. А справедливость по отношению к себе – для меня это ценность. И я не могу позволить с собой обойтись вот так. Для тех людей, которые со мной поступили так, – это маленький эпизод в жизни. А для меня – вся жизнь.
